Вороний парламент - Джек Кертис

Наступило молчание. Хоулман был слишком умным и искушенным политиком, чтобы превратить интервью в монолог. Интервьюер не замедлил воспользоваться предоставленной ему возможностью.

– Неужели, господин Хоулман, вы думаете, что правительство позволит Движению за мир вмешаться в ход предвыборной борьбы, признав ваши идеалы реальной альтернативой существующей политике? Ведь ваше Движение представляет мнение всего лишь крикливого меньшинства. Так почему правительство должно всерьез считаться с вами?

Хоулман слегка наклонился вперед – не для того, чтобы его показали более крупным планом, а для придания большей весомости своим словам. Он выглядел спокойным, искренним, уверенно оперировал фактами и чувствовал себя как рыба в воде.

– Во-первых, – начал он, – это не мое Движение. Оно состоит из десятков, сотен, тысяч рядовых граждан, глубоко озабоченных сознательным наращиванием гонки вооружений. Каждую минуту правительство тратит на оружие две тысячи фунтов стерлингов, и это при том, что наша система социального обеспечения трещит по всем швам. Во-вторых, большинству телезрителей известно, что члены Движения, которое я представляю, являются избирателями, и они знают, как им голосовать. Наверное, сейчас правительство прикидывает возможные результаты предстоящих выборов. Ни одна из партий не может позволить себе проигнорировать Движение за мир или сделать вид, что оно не является мощной силой в политической жизни страны. Пусть премьер-министр помнит об этом.

На такой приятной ноте Хоулман закончил свое выступление. Диктор поблагодарил Хоулмана и повернулся к камере, чтобы сообщить прогноз погоды. Бакройд налил себе чашку кофе и краем глаза следил за экраном, так как прогноз обещал продолжение снегопада.

Выступление Хоулмана произвело впечатление на Бакройда, оно было в меру уверенным и в меру агрессивным. Это Бакройда не удивило. Насколько он знал Хоулмана, тот был обречен преуспевать на любом поприще, в любой роли. Он одинаково умело и эффективно смог бы руководить министерством, брокерской фирмой, цементными работами или угловым магазинчиком.

Удивило Бакройда то, что он, хорошо зная Хоулмана, поверил в его искренность.

Он намазал джем на тост и откусил кусочек. Ему удалось отвлечься, но он чувствовал, что предстоящий день обещает быть не из легких. Бакройд тяжело вздохнул. Перед воспоминаниями он беззащитен. По опыту он знал, что единственным способом смягчить боль, заглушить или прогнать ее, было сознательное желание отдаться во власть переживаний, позволив себе бередить старые раны.

Два-три часа он провел за музицированием, перечитыванием писем, которые так и не отправил, рассматриванием фотоальбомов. Чувство потери было сокрушительным. В очередной раз он удивился, как это не умер тогда. Сухими глазами он пристально вглядывался в лица, смотревшие на него со страниц альбомов, и видел страшные сцены, которые жили в его памяти. Он прочитал слова, которые сам написал на модном бланке одного учреждения, и они показались ему откровением умирающего. «Я призрак, – подумал он. – Я гоняюсь за самим собой». Зазвонившего телефона он, казалось, не слышал, но, словно повинуясь какому-то условному инстинкту, поднялся и направился к нему. Он говорил по телефону, сам того не понимая, как оказался рядом с ним.

Звонил его издатель, желавший получить новую главу, чтобы уточнить на неделе дату ленча. Бакройд согласился с датой, хотя знал, что запаздывает с работой. Ему следовало установить самому себе жесткий срок сдачи, что заставило бы закончить главу вовремя. Он подогрел немного кофе и отнес его в кабинет.

Во время телефонного разговора он почувствовал странную пустоту на линии, которую узнал, даже не прислушиваясь. Приятно было сознавать, что служащие отдела "А" с Эклс-стрит по-прежнему не жалели на него ни времени, ни пленки. Возможно, они держали под контролем все церкви Большого Лондона, установив за ними наблюдение как за вероятным местом проведения собраний, или просматривали все невостребованные письма. При этой мысли он улыбнулся, но тут же вспомнил о Герни. Где он мог быть сейчас и как у него шли дела?

– Сент Мэри-ле-Гран, – пробормотал он и сел за пишущую машинку, пытаясь сосредоточиться на систематизации фактов о церкви. – Дэниел. О черт! Сент Мэри-ле-Гран. Из верхнего ящика стола он достал лист почтовой бумаги и начал писать письмо, одно из тех, которым никогда не суждено было быть отправленными.

* * *

В момент пробуждения Рейчел решила, что она снова в Нью-Йорке. До нее донесся пронзительный звук, который она приняла за вой сирены, и туг же представила себе, как по Пятой авеню несется полицейская машина. Но в этом заблуждении она пребывала не более нескольких секунд – потребовалось именно столько, чтобы к подсознанию и чувствам подключилась реальность.

Она выскользнула из постели и в два шага оказалась у окна. Раздвинув пластинки жалюзи персикового цвета, она посмотрела на улицу. Вверх по реке против течения шел буксир, маневрируя между прогулочными катерами и грузовыми судами. Именно его гудок разбудил ее. Она, не отрываясь, продолжала смотреть в окно, даже когда почувствовала, что в комнату вошел Герни.

– Я сварил кофе.

Она обернулась на звук его голоса. Он уже оделся, в руках у него было синее шелковое кимоно, которое он бросил на кровать.

– Спасибо, – ответила она, даже не пошевелившись, чтобы надеть кимоно. – Сколько времени?

– Половина двенадцатого. Я проспал до одиннадцати. Мы здорово вымотались.

– Так вот для чего ты звонил. Тогда, из «Друидс-Кум».

– Да, я звонил насчет пристанища. Эта квартира принадлежит моей знакомой, точнее, другу. Она ненадолго уехала в Кор-Шеваль.

– Остается пожелать ей много снега и удачных приземлении, – сказала Рейчел. Она взглянула на персиковые жалюзи, затем перевела взгляд на батарею флакончиков, баллончиков и баночек с кремом, аккуратно расставленных на туалетном столике, и, наконец, ее взгляд остановился на дальней стене, на которой висело около двадцати черно-белых фотографий в простых рамках. – Кто она такая? – спросила Рейчел. – И где мы находимся?

Герни кивком показал на кимоно. Она послушно оделась и вышла вслед за ним из спальни, оказавшись в другой комнате квартиры. У окна стоял стол, на который Герни поставил кофейник и две чашки. От стола начиналась своего рода кухня – раковина, сосновый стол, использовавшийся в качестве рабочего, встроенные в стену двухконфорочная плита и гриль. На окне висели светло-голубые жалюзи. Герни закрыл их.

– Она – просто друг, – ответил он. – Вернее, всего лишь друг. Она фотограф. В доме, где мы находимся, множество фотостудий. Когда-то здесь размешался склад для хранения грузов, перевозившихся по реке. Потом некоторое время он был бесхозным, пока его не привели в порядок, благоустроили и приспособили для других целей. Студии располагаются главным образом на этом этаже. Ее студия внизу, под нами. Это место называется «Уоппинг-Уолл». Она здесь и живет, и работает.

Рейчел налила кофе.

– Так мы проплывали мимо Тауэра прошлой ночью, перед тем как попали сюда? Герни кивнул.

– Какое-то время мы сможем действовать отсюда.

– Действовать?

– Ну решать, что делать дальше.

– А разве ты не знаешь, что делать дальше? – В ее голосе не было и тени насмешки.

– Не совсем. Послушай, – он замолчал на мгновение, – я ненадолго уйду. Постараюсь вернуться как можно быстрее. В любом случае три-четыре часа можешь быть абсолютно спокойна. Если я не вернусь к шести, действуй по своему усмотрению.

– Саймон... – В ее голосе прозвучала тревога.

– Не волнуйся, не надо. Но предупредить тебя я должен – всякое может быть. Пока меня не будет, сделай один телефонный звонок. – Он встал, прошел в конец комнаты, где стоял рабочий стол, на листе бумаги написал номер телефона и показал ей.

– Хорошо. – Рейчел взяла было у него листок, но он забрал его и написал что-то под цифрами.

– Если будет включен автоответчик, повесь трубку и позвони попозже еще раз. Когда ответит мужской голос, передай то, что здесь написано. Если он не поймет или ничего не ответит, повесь трубку. В противном случае запомни, что он скажет, и как можно быстрее положи трубку.

– Понятно. Правда, не очень...

– Не важно. – Герни быстрыми глотками выпил кофе и направился к двери. – Закрой за мной на цепочку. Когда я вернусь, постучу так, – он стукнул три раза, выждал паузу, потом два, снова переждал и, наконец, еще два раза.

– Не волнуйся, – сказала она. – В детстве я была членом банды «Черная рука».

– Отлично, – ответил Герни. – Если стучать будут по-другому, прыгай в Темзу из окна спальни и плыви к Плимут-Року.

Она закрыла за ним дверь, набросила цепочку, потом взяла свою чашку кофе и пошла в спальню. Минут десять она наблюдала за движением на реке. Отойдя от окна, занялась осмотром комнаты, где все говорило о том, что здесь жил одинокий человек. Квартира сверкала чистотой и поражала порядком, в котором, однако, не чувствовалось ничего чрезмерного. На туалетном столике возвышался пластиковый куб с дюжиной вставленных в него фотографий, на которых были запечатлены различные комические сцены. Рейчел крутила куб и так и этак, гадая, нет ли на снимках приятельницы Герни, хотя, скорее всего, она делала эти фотографии. Открыв дверь большого стенного шкафа, Рейчел осмотрела одежду: здесь были платья от Джепа, Брауне, Сен-Лорана. Одежда была очень дорогая и, конечно же, стоила своих денег. Ящики для нижнего белья были набиты маленькими нейлоновыми и хлопчатобумажными, отделанными кружевом трусиками и очень открытыми бюстгальтерами. Под стопкой аккуратно сложенных носовых платков и шарфов она нашла кокаин и пачку писем. Ей стало немного стыдно, но находка взволновала ее. Ей казалось, что она роется в содержимом сумочки незнакомой женщины или тайком подглядывает за человеком, не подозревающим, что за ним следят.