Средневековый Понт - Сергей Павлович Карпов

Скантарий не отказался от претензий на трон, и возникла уже известная ситуация: царевич рода Комнинов из Константинополя пытается добиться власти на Понте. Но на этот раз положение было серьезнее: правитель Митилены и византийский василевс были готовы предоставить ему помощь флотом. Экспедиция не состоялась по ряду причин, в том числе, из-за позиции властей Генуи[772] и поддержки Иоанна IV османами[773], но сам конфликт не перерос в византийско-трапезундское столкновение. Стороны не были заинтересованы в нем, особенно в преддверии Флорентийского собора, когда Иоанн VIII всячески стремился подключить к переговорам об унии и трапезундские власти и церковь[774].

Возрастание османской угрозы не привело к созданию союза двух империй, несмотря на тесные отношения между ними. До первого «пробного» нападения османов в 1446 г. в Трапезунде, жившем в постоянном контакте с тюркскими правителями, вообще не ощущали непосредственной угрозы. Отношения Иоанна IV с султаном Мурадом II были хорошими, а весть о воцарении Мехмеда II Трапезундский василевс, по словам Сфрандзи, воспринял как добрую и как залог будущей дружбы, заметив, что султан послал ему дары и подтвердил намерение жить в мире и любви (αγάπην) с трапезундским домом, как это было при его отце[775]. В Византии, напротив, турецкая опасность осознавалась ясно и давно. Помощи искали повсюду: у пап, итальянских морских республик, во Франции, Бургундии, Венгрии, на Руси. Были нужны иностранные наемники, флот, деньги, а финансовое положение оставалось крайне тяжелым[776]. Поиском новых союзников, новых средств объясняется и византийское посольство 1449 г. к ивирийскому царю Георгию и трапезундскому императору Иоанну IV, которое возглавил Георгий Сфрандзи, дипломат и друг последнего византийского императора Константина XI. Посольство было торжественным. В его состав входили знатные вельможи, воины, представители духовенства и даже врачи и музыканты. С большими дарами оно покинуло Константинополь 14 октября 1449 г.[777] Послы обладали широкими полномочиями, притом, что их связи с Константинополем поддерживались с трудом. Так, например, посланное Сфрандзи письмо не было получено Палеологом из-за того, что доставлявший его корабль потерпел крушение у г. Амиса[778]. Сфрандзи не считал препятствием близкое родство Константина XI с Великими Комнинами, это, по его мнению, было легко устранимо, стоило лишь дать подобающие пожертвования и дары церкви[779]. Он склонился к идее брака с грузинской невестой, предпочтя его альянсу с Великими Комнинами, видимо по другой, не объясненной им прямо, причине. Вопреки ивирскому обычаю, и даже втайне от придворных, Георгий согласился дать дочери богатое приданое — 36 000 золотых флоринов сразу, и по 3000 флоринов — ежегодно на пожертвования, не считая одежд и украшений[780]. На этих условиях брак был утвержден хрисовулом Константина XI[781]. Однако, из текста Сфрандзи видно, что по вопросу о выборе невесты в самих придворных кругах Византии шла борьба. Великий доместик Андроник Палеолог Кантакузин и Иоанн Кантакузин, близкий друг и соратник Константина XI еще по его правлению в Мистре, настаивали на необходимости брака последнего с трапезундской царевной, т. е. выступали за упрочение союза с Трапезундом накануне падения Константинополя[782]. Заметим, что сторонники упрочения связей с Трапезундом опять-таки принадлежали к роду Кантакузинов. И они добились своего, правда, другим путем, через брак последнего трапезундского императора Давида с Еленой Кантакузиной, которой было суждено стать последней трапезундской императрицей[783]. Постепенно к той же мысли склонился и Сфрандзи. После смерти Мурада II в 1451 г. он советовал Константину заключить брак с вдовой султана «амириссой Марой», дочерью сербского деспота Георгия Бранковича и родственницей трапезундского василевса[784]. Заключением брака с этой, уже немолодой по меркам того времени женщиной (ей было тогда около 33 лет), византийский монарх обеспечил бы дружбу и с Турцией, и с Сербией, и с Трапезундом. Однако, султанша отказалась от замужества, «решив посвятить себя Богу»[785]. Она сохранила высокое уважение к себе турок. Мехмед II очень считался со своей мачехой[786].

История с браком Константина затянулась, и в 1453 г., по словам того же Сфрандзи, Константинополь не получил ни одного обола, ни одного воина из Трапезунда, Валахии и Ивирии для своей защиты[787]. Турецкая дипломатия смогла разобщить греческие государства в критический момент их истории, и история с воцарением Мехмеда II и его обещаний Иоанну IV — тому пример. Лишь после падения Византии трапезундское правительство начнет поиски союзников против османов как на Западе, так и, особенно, в Малой Азии и на Кавказе (Ак-Коюнлу, Караман, Синоп, а также грузинские государства).

Важным аспектом трапезундско — византийских отношений и вообще духовной истории Понта являются связи империи Великих Комнинов с Афоном. Монашеская республика на Афоне со времени своего возникновения в IX в. и до падения Византии, а нередко и значительно позже, оказывала существенное влияние на идейную жизнь государств православного Востока, на формирование их политики. Многосторонние связи Афона, существование здесь греческих, болгарского, сербского, русского и грузинского монастырей сделали его центром международного духовного общения[788]. С XIV в. влияние Афона, откуда распространяется учение исихастов, еще более растет. Из среды афонской братии все чаще избираются виднейшие иерархи церкви. В этих условиях контакты отдаленных стран с Афоном осознавались как их сопричастность некоему идеальному единству православного мира, были важным политическим, а не только культурным и религиозным фактором.

Истоки связей Трапезундской империи с Афоном восходят к первому веку истории «Святой горы». Сам основатель первого афонского общежительного монастыря — Великой Лавры — Афанасий (в крещении Авраамий) родился в благородной семье в Трапезунде. Его отец был знатным греком из Антиохии, а мать, как отмечает древнейшее Житие святого (редакция А, составленная Афанасием Панагиотом в начале XI в.), была родом из Колхиды, т. е. грузинкой[789]. После того, как он стал учителем в одной из константинопольских школ, Афанасий отправился на Афон, где и подвизался с 957 г., получив дарения основанному им монастырю от императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия. Местная трапезундская традиция сохранила память об Афанасии Афонском как об одном из «своих» святителей: вскоре после образования Трапезундской империи Акакий Савваит включил в написанное им Житие основателей Сумелийского монастыря на Понте особый, восходящий к XII в. вариант биографии св. Афанасия[790]. Версия Акакия была составлена в первой четверти ХIII в. в области Иерусалима человеком, хорошо знавшим и использовавшим понтийскую традицию[791]. В деталях эта версия расходится с древнейшей редакцией Жития св. Афанасия. В частности, в ней указано, что юный Афанасий был усыновлен дукой Трапезунда, увезшим его затем в Константинополь[792], однако, по древнейшей версии Жития, Афанасий отбыл в