Нашествие с севера - Сергей Юрьев

– А что это было за дерьмо, через которое мы пролезали? – спросил Дриз, к которому уже вернулось самообладание. Он спросил не потому, что ему интересен был ответ, а лишь затем, чтобы прервать обрушившийся на него словесный поток.

– О-о-о, – с готовностью начал пояснять Резчик. – Дело в том, что Великолепный, в отличие от нас, несовершенных, очень взыскателен к себе… Он стремится что-то создать, причем не собрать из обломков того, что было сделано Творцом, а именно создать что-то небывалое, доселе невозможное. Он находится в вечном поиске невиданной формы и немыслимого содержания. Разумеется, всё новое создается с трудом, и всё то, что окружает это уютное гнездышко, – океан отходов творчества Великолепного. Нам еще повезло, что мы не нарвались на какой-нибудь обломок, который он выбросил, не перемолов его в пыль. Вот, например, Писарь – он был стройным красавцем вроде тебя, когда впервые угодил в это месиво, и там его проглотила какая-то милая зверушка, которую наш господин по недосмотру выпустил, не добив как следует… И в итоге спереди вошел мужчина в полном расцвете сил, наделенный немалыми талантами и значительной силой, а сзади вышел толстобрюхий придурковатый карлик. И никто, даже сам Великолепный, не смог вернуть ему первоначальный вид, дарованный Творцом, не к столу будет сказано…

– Зачем я нужен Великолепному? – Дриз смирился с тем, что ему, видимо, еще долго придется терпеть нескончаемый треп Резчика, и решил-таки спросить о чем-либо действительно занимательном.

– На этот вопрос ответить можно, но нелегко, – начал тот издалека. – Чтобы понять это до конца, нужно очень многое знать и немало вынести на собственном хребте. Ты, конечно, не готов к тому, чтобы получить на него ответ и понять его, но Великолепный приказал мне сегодня ответить на все твои вопросы честно и в меру моего разумения. – Он замолчал, глядя на Дриза, и чувствовалось, что самое большое его желание – затянуть время, отделаться ничего не значащим трепом и при этом не солгать. Но Дриз уже понял, что сейчас Резчик находится в большей зависимости от него, чем он от Резчика, потому что тот связан приказом, нарушить который не смогут заставить его никакие силы.

– Как твое имя? – тут же спросил Дриз, пользуясь моментом.

Резчик сразу же как-то сник, лицо его мгновенно скомкалось и утратило самодовольное выражение. На мгновение даже промелькнула какая-то затравленность во взгляде, которая тут же спряталась под маской безразличия.

– Траор. Мое имя – Траор… – выдавил он из себя и тут же добавил: – А Писаря зовут Хомрик. На самом деле у Великолепного немало приближенных, и все мы, к сожалению, знаем имена друг друга. И ты рано или поздно тоже будешь знать всё, что тебе будет позволено. Так что для меня нет большой беды в том, что тебе что-то открылось… Возможно, это – гораздо большая беда для тебя, но она, конечно, грянет не сейчас…

– Ну и?.. – произнес Дриз, имея в виду предыдущий вопрос, который Резчик постарался замять.

– Всё это началось давным-давно, когда мир еще не знал и не мог знать, что когда-нибудь появлюсь я или родишься ты. Тогда, наверное, даже людей еще не было. Как говорится, и у Творца не дюжина рук, и когда он решил поразвлечься сотворением мира, ему понадобились чернорабочие, чтобы, значит, месить глину для его горшков. Он создал полчища элоимов, послушных и бессловесных, имеющих лишь уши, чтобы слышать, и руки, чтобы делать то, что скажут. Говорят, будто у них еще были крылышки, но это всё выдумки темного народа, не понимающего, как это можно летать, не имея крыльев… Наделив свои создания некоторыми способностями, Творец не дал им самого главного, чем ценна любая уважающая себя личность – свободы воли и свободы выбора. И один из них, тот, кого мы ныне называем Великолепным, восстал. Он восстал вовсе не против Творца своего, он даже и не восстал вовсе, но в нем сама по себе проснулась страсть к творчеству, чего создатель миров никому, кроме себя, не позволял. Он, конечно, продолжает противиться творчеству Великолепного, но теперь мы достаточно сильны, чтобы не унижать себя просьбами и мольбами. Самые продвинутые из людей, которым противно рабское состояние, служат Великолепному душой и телом, словом и делом. За это он наделяет их, то есть – нас, властью над силами, о которых смертные твари даже понятия не имеют, избавляет нас от болей и болезней и дарует нам причастность к Вечности.

– И всё же зачем ему нужны мы? – уточнил свой вопрос Мясник-Дриз.

– В мире почти не осталось места, которого не коснулась рука Творца, и чтобы было возможно новое творчество, необходимо расчистить для него пространство. Нужно разрушить этот мир и уничтожить тварей, его населяющих. И тогда ничто и никто не воспрепятствует иному, удивительному, несравненному, великому, совершенному…

– Творению, – закончил Дриз, почуяв, что перечисление, начатое Траором, может оказаться бесконечным.

В этот момент, громко хлопая крыльями, в окно влетела толстая сова, села на стол прямо напротив Резчика и мгновенно превратилась в пузатого карлика.

– Чего приперся, скотина?! – закричал карлик на Траора, всё еще находящегося под впечатлением собственной речи и отрешенного от всего происходящего вокруг. Но карлику, судя по всему, было наплевать на настроение гостя, и он после паузы, длившейся долю мгновения, рявкнул: – Отвечай, гнида! И пшел вон!

– Какой же ты всё-таки негостеприимный, – пристыдил его Резчик и, схватив за лезвие свой странный стилет, двинул хозяина замка рукоятью по голове.

Карлик тут же превратился в здоровенную крысу и вцепился острыми мелкими зубами в горло своему противнику, обернувшемуся змеей, у которой там, где было окровавленное горло, оказался хвост, который был немедленно отброшен. Пока крыса пожирала обрывок хвоста, змея, распрямившись, подобно пружине, стремительно вылетела в окно, оставив ни в чем не повинного Дриза наедине с рассвирепевшим Писарем.

Крыса вновь превратилась в тяжело дышащего карлика, который вытирал большим розовым махровым полотенцем кровь с разбитого лица. Причем раны его сразу после того, как кровь впитывалась в полотенце, исчезали, а оторванное ухо выросло вновь.

– Уф! – сказал Писарь, по-прежнему делая вид, что не замечает еще одного гостя.

Дриз на всякий случай положил правую руку на стол, чтобы ладонь как бы невзначай приблизилась к рукояти меча.

– А ты меня не пугай, – неожиданно спокойно произнес карлик. – Меня жрали, мной срали, а ты – вообще молокосос. И еще тебе велено возвращаться туда, откуда пришел.

– А я и дороги не знаю…

– Пятая дверь налево. Сортир. Нырнешь в дерьмо – окажешься дома…

Писарь еще что-то говорил, но Мясник его уже не слышал. Голос, не произносящий слов, доносящийся откуда-то извне, уже дал ему понять, где, кому и зачем он нужен. И еще в него вселилось умение находить нити, связывающие Несотворенное и Сотворенное пространство. Исчез мерзкий коротышка, исчезла трапезная, где ему так и не подали никаких лакомств и вин. Он уже летел куда-то в кромешной темноте, и рядом с ним летел его меч, на котором несмываемой черной коркой застыла человеческая кровь. А потом он оказался посреди бесконечной снежной равнины, не оскверненной ни единым бугорком или чьим-нибудь следом. Оставалось только ожидать, когда досюда дойдет его новое войско, куда более послушное и преданное, чем предыдущее, состоящее из мерзких смертных тварей, именуемых людьми… Нет, не людьми – просто смертными.

Глава 5

Менее всего оборотни отличаются от людей, пребывая в зверином обличии.

Служитель Крон. Трактат об оборотнях

Полог шатра откинулся, и вовнутрь один за другим начали входить стражники. Каждый нес по охапке свежепоколотых кленовых поленьев, сваливал их возле печурки и тут же выходил обратно. Печь топил сам сын лорда, и ему нравилось это занятие. Когда-то давно втайне от слуг он подбрасывал поленья в камин, стоящий в углу его кельи в замке Холм-Дола, и подолгу смотрел, как пламя старательно и почти бездымно поглощает их. Вообще-то, кормление очага не считалось делом, достойным высокородных особ, в отличие от тех ремесел, которые были сродни искусству, но теперь Юм Бранборг был уже сотником ночной стражи, а все учителя этикета и геральдики остались в замке.

Перед тем как поставить шатер лорда, стражники тщательно вымели снег с начинающей промерзать земли и расстелили плотный ворсистый ковер с изображением сокола, клюющего змею, фамильным гербом Бранборгов. Здесь же, на ковре, расположился сам лорд, начальник ночной стражи и все семеро тысячников. Сольвей с книжником Ионом пристроились подавать Юму полешки, чтобы быть поближе к печи, а мастер Клён рассматривал сложенные у входа мечи военачальников, отмечая про себя, что большинство из них – его работы.