О чем не сообщил ТАСС - Игорь Перетрухин

К сказанному надо добавить, что, судя по наблюдениям за поведением Огородника во время проведения оперативного мероприятия под кодовым названием «Сауна», а затем и на конспиративной квартире «Высокая», он точно следовал инструкциям и советам сотрудников ЦРУ, которые, в чем нет никаких сомнений, уверяли его в том, что КГБ активно и регулярно использует транквилизаторы для оказания воздействия на состояние психики и нервной системы человека, чтобы облегчить получение скрываемых от них сведений. Не думаю, однако, что его особенно беспокоила судьба тех людей, о которых он вынужден будет давать показания в процессе следствия, если таковое состоится: ему не было дела ни до семьи секретаря ЦК КПСС Русакова, ни до мужа его сестры, ни до упоминавшегося выше секретаря обкома и многих других, и он не стал бы «попусту» волноваться из-за, возможно, ожидавших их неприятностей. Любя себя больше всех. Огородник не мог смириться с мыслью о том, что все его грандиозные планы и устремления рухнули в одночасье, как карточный домик, и возврата к прежнему не будет уже ни при каких обстоятельствах. В этой связи и возникла мысль о смерти. Вопрос состоял лишь в том, принять ли яд сразу, пока есть реальная возможность, или умереть потом, после суда, в мучительном ожидании исполнения приговора. Невольно на память приходят отрывки из записей, сделанных им в своем дневнике: «У меня характер борца… незаурядная профессиональная подготовка и редкая по своему богатству самыми сложными событиями жизнь», или: «Я не умру дряхлеющим в постели». Что касается последней фразы, то в этом отношении Огородник был близок к истине. В дневнике упоминалось о том, что он рассчитывал прожить не более сорока лет, смерть же настигла его на два с половиной года раньше намеченного им срока.

Глава 8

Утром следующего дня труп Огородника, находившийся в Институте скорой помощи имени Склифосовского, где его зарегистрировали под фамилией Сидоров, перевезли по указанию свыше в морг военного госпиталя имени Н. Н. Бурденко Министерства обороны СССР. Срочно была назначена патологоанатомическая экспертиза.

Во второй половине дня по распоряжению руководства главка мы вместе с Гречаевым выехали туда. Я, уже повидавший кое-что в годы войны и прошедший курс судебной медицины в юридическом институте с посещением подобного заведения в Свердловске, и то поначалу чувствовал себя в морге не особенно уютно. Не лучшим было состояние и у бывшего выпускника МВТУ имени Баумана Володи Гречаева, хотя он, естественно, и храбрился. Пока из холодильной камеры вывозили на каталке труп, я для практики предложил Гречаеву заглянуть в общий зал морга. Трупов на покрытых кафелем анатомических столах было довольно много. Один из них выделялся абсолютно желтым кожным покровом. Володя выдержал и это испытание, хотя и побледнел немного. Наконец привезли Огородника. Мы впервые увидели его без одежды. Даже мертвый, он производил впечатление здорового и крепко сложенного человека, которого смерть застала совершенно неожиданно. Был заметен южный загар, хотя кожный покров имел несколько синюшный оттенок. На груди и животе, как полагается, свидетельство вскрытия — шов Гиппократа. На левой ноге несколько затертая, но читаемая чернильная надпись «Сидоров». Главным для нас было убедиться, что перед нами был действительно Огородник. Поинтересовались, какое время он еще может находиться в холодильной камере? Выяснилось, что из-за каких-то неполадок в оборудовании и недостаточно низкой температуры — не более двух недель. Конечно, нас это не порадовало: работа по делу, несмотря на смерть Огородника, продолжалась, и надо было по возможности иметь необходимый резерв времени.

Проведенная судебно-медицинская экспертиза дала довольно пространное и столь же туманное заключение о причинах смерти А. Д. Огородника:

«Учитывая тот факт, что гибель организма в данном случае наступила при наличии не очень резко выраженных гистоэнзимологических сдвигов (как это обычно наблюдается при отравлениях), следует, по-видимому, предположить, что летальный исход наступил либо в результате влияния быстродействующего высокотоксичного вещества, либо на неблагоприятном соматическом фоне, предшествовавшем гибели организма… Клиника умирания Огородника также не укладывается в рамки клинической картины отравления каким-либо из известных ядовитых и отравляющих веществ».

Заключение подписали авторитетные специалисты, однако было ясно, что химический состав яда установить не удалось. К слову сказать, в нашей прессе немногим позже появилась перепечатанная из американского издания разоблачительная статья о методах работы ЦРУ США, в которой говорилось о широком арсенале использующихся в их работе ядов, включая кураре и яд мало кому известной тропической ракушки.

На совещании у начальника главка были подведены итоги проделанной на квартире Огородника работы. За три часа удалось получить достаточное количество материалов, изобличающих его в сотрудничестве с ЦРУ США и измене Родине. А главное — обнаружены находившиеся в комнате и гараже тайники, копирки для нанесения тайнописи, шифротаблицы, губная помада, которой в условных местах ставились метки, и огнестрельное оружие.

К утра следующего дня сотрудники Спецуправления КГБ СССР, уже располагавшие шифротаблицей, расшифровали способы и условия связи (было обращено внимание на тщательность и аккуратность их подготовки), расписание радиопередач, около тридцати мест постановки сигналов и тайников для закладки контейнеров со шпионскими материалами.

Подтвердилось и то, что служба нашей радиоконтрразведки правильно определила канал связи из Франкфурта-на-Майне с февраля 1975 года.

Но предстояла еще большая и кропотливая работа по подготовке и осуществлению захвата с поличным американского разведчика, находившегося под прикрытием сотрудника посольства США в Москве, по выяснению, какую возможную роль в преступной деятельности Огородника играла каждая из его связей, и по решению многих и многих других вопросов, и прежде всего такого: как скрыть его смерть от тех, кто ни при каких обстоятельствах не должен был знать об этом?

Нам с капитаном Гречаевым досталась самая неблаговидная задача — провести беседы с родителями и близкими родственниками.

Была разработана соответствующая легенда, сущность которой состояла в том, что 22 июня Огородник якобы был обнаружен в своей квартире мертвым. Накануне его посетил неизвестный иностранец. Поскольку он являлся ответственным работником одного из важнейших управлений Министерства иностранных дел СССР, а в деле замешан иностранец, следствие будет вести КГБ СССР, который обращается к каждому из родственников с просьбой о необходимости соблюдения в тайне как факта его смерти, так и действий оперативных работников. В УпВМ МИД СССР было объявлено, что Огородник выехал в срочную служебную командировку.

Первой о смерти сына была поставлена в известность мать Огородника. Нет необходимости воспроизводить ее реакцию на это сообщение.

Поскольку не было ясным, какая роль отводилась американцами телефонной связи с Трианоном при решении оперативных вопросов, с матерью была достигнута договоренность о круглосуточном дежурстве в ее квартире на Садово-Кудринской улице сотрудниц КГБ.

Несколько проще было с отцом. Его поставили в известность о легендированных обстоятельствах смерти сына и выразили ему соболезнование. Отец мужественно выслушал это сообщение, после чего был проинструктирован о линии поведения. Он сказал, что теперь ему многое стало ясно, но что именно — не уточнил. Учитывая его состояние, было решено к этому разговору вернуться позже. Забегая вперед, надо отметить, что пояснить сказанное им тогда он не пожелал, заявив, что обронил эти слова просто так, не вкладывая в них какого-либо смысла. Да и Бог ему судья! Трудно поверить, что отец о чем-то догадывался. Но ему не могла не показаться странной хотя бы настойчивость, которую старший сын Александр проявил для того, чтобы младший сменил фамилию Огородник на Холмогоров, мотивируя это тем, что какой-то дальний родственник по материнской линии носил эту фамилию. Или тот факт, что Александр без каких-либо объяснений после поездки за границу оставил младшему брату на хранение три тысячи рублей, сумму по тем временам весьма солидную, и, может быть, что-то еще, о чем мы уже никогда не узнаем.

Сложнее обстояло дело с сестрой Огородника и ее мужем, преподавателем одной из военных академий и племянником Маршала СССР, с которыми беседовали Удалов и Шитиков. Муж сестры сразу же без обиняков выразил сомнение по поводу сказанного ему и заявил, что не верит ни единому слову. Тем не менее с ним все же удалось достичь договоренности о сохранении в тайне сообщения, и, кроме того, ему был оставлен номер оперативного телефона, по которому он мог в любое время связаться с оперработником.