Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на крупные военные кампании Второй мировой войны - Хэнсон Болдуин

В ту пятницу 23 мая Фрейберг получил на Крите телефонограмму от Черчилля:

«Весь мир смотрит на ваше безупречное сражение, в котором вершатся большие события» [93].

Но Фрейберг был обеспокоен поставками и вынужден был позже ответить: «Ситуация в секторе Малама ухудшилась» [94].

Лондон не допускал возражений. Приказ Уэйвелу: «Крит надо удержать; высылайте подкрепления».

Разгром и эвакуация

Это была беспочвенная надежда; защита Крита была обречена со дня падения Малама.

Для британцев сражение в то время складывалось не в их пользу, и день за днем, час за часом ореол поражения навис над австралийцами, греками, маори и англичанами.

24 мая командующие в ответ на запрос начальников штабов дать оценку событиям вынуждены были признать, что масштаб воздушных атак в настоящее время больше не позволяет военно – морским силам действовать в Эгейском море или возле Крита. Адмирал Каннингхэм не мог гарантировать предотвращение высадки с моря без понесения дальнейших потерь. А это настроило британское командование против действий в восточной области Средиземного моря. Подкрепление и поставки, посчитали они, можно осуществлять на Крит только в ночное время военными кораблями [95].

День 24 мая стал концом отважной защиты Кастелли, небольшого порта на крайней западной оконечности острова, который оборонял 1–й греческий полк, представлявший собой странную смесь из диких критских ополченцев и небольшого тренировочного новозеландского подразделения. 20 мая 72 немецких парашютиста совершили попытку захватить город и тем самым обеспечить западный фланг немецкого наступления на Малам. Но с ними обошлись жестоко – все они были убиты, ранены или захвачены в плен. Немцам город нужен был, и срочно. 24 мая специальные силы, двигаясь на запад от Малама, преодолели оборону, и Кастелли пал. Но ожесточенные критские партизаны преследовали завоевателей еще долго [96].

Над Критом мрачные ястребы со свастиками на крыльях кружили и падали вниз; сила воздушной атаки была намного больше, чем мог себе когда – либо предположить Фрейберг. В этот день 24 мая реквиемом по Ханье стал нескончаемый грохот бомб и вспышки от разрывов. Час за часом эскадрилья за эскадрильей с большой точностью сбрасывали черные бомбы; печать смерти пересекала узкие улочки и превратила город в ад из пламени, дыма и развалин.

По иронии судьбы в ту ночь минный заградитель «Абди – эль» сумел высадить в Суде 200 человек из группы командос; остальные из группировки в 800 человек, размещенные на эсминцах, вернулись в Египет.

Но этого было слишком мало и слишком поздно; в течение всего дня немцы постоянно усиливали свои ряды.

В воскресенье 25 мая, на шестой день сражения, генерал Штудент, рвущийся в бой, вылетел из Афин в штаб Рингеля возле Малама. Это был день ожесточенной борьбы для англичан и навсегда разрушенных надежд. Немецкий тройной удар: в направлении Аликану с целью отрезать путь отступления к южному побережью; далее восточнее Ханьи, чтобы отрезать прибрежную дорогу между Судой и Ретимноном; от Тюремной долины и Малама в направлении Галатаса – был проведен с ожесточением и полной решимостью. Вскоре с британских позиций ручейком потянулись дезертиры. Это стало зловещим симптомом…

«Внезапно ручеек дезертиров превратился в поток, многие из них были в панике». Полковник Х.К. Киппенбергер шел среди них и кричал: «Стой ради Новой Зеландии!» и всякое другое, чего я уже не расслышал», – писал Давин [97].

Дело было решенным, но британцы держались, чтобы отойти, пусть побитыми, сильно потрепанными, но в порядке. Это был день атаки, ожесточения и беспорядочных контратак. Галатас пал под натиском немцев, но ненадолго. Разрозненные подразделения новозеландских формирований с двумя легкими танками ворвались в руины города и взяли его в штыковой атаке, не дав немцам перегруппироваться.

Вот как писал об этом лейтенант Томас:

«Те, кто поднимался на нас, попадали на наши штыки, и штыки с их восемнадцатидюймовой сталью входили в горло или грудь с такой же <…> легкостью… как это было, когда мы тренировались на соломенных муляжах… Один из парней сзади тяжело оперся на меня и упал возле моих ног, схватившись за живот. У него в горле на секунду заклокотало, он пытался сдержаться, но рана в живот очень болезненна, и человек не может контролировать себя, и вскоре его стоны перекрыли все остальные. Немец, казалось, совсем ошалел» [98].

Но это была лишь краткая победа.

Британцы были повержены; в ту ночь они отступили на дальнюю позицию, а Галатас был оставлен немцам вместе с телами и руинами.

И пока атакующие и атакуемые в Ретимноне и Ираклионе шли к общему поражению, Фрейберг доложил 25 мая Уэйвелу: «Линия уничтожена, и мы пытаемся ее стабилизировать… Я испытываю тревогу» [99].

Но Уэйвел, который только что вернулся из Ирака, в Египте, и британское правительство в Лондоне совершенно не осознавали ситуацию; они еще говорили о «большом риске» для военно – морских сил, о большей воздушной поддержке и о «большой цене разгрома» для врага.

Позже Уэйвел был вынужден назвать понедельник 26 мая «критическим днем», но он прошел уже тогда, когда был потерян Малам. Но 26 мая стал днем, когда все надежды исчезли, даже та тоненькая нить, которая привязывала человека к долгу. Немецкие воздушные налеты на передовые позиции и тыловые районы, на склады материального обеспечения и линии отхода были неумолимыми, непрерывными и мощными; нервы защитников острова оказались натянутыми от бесконечного ужаса, когда «Штуки» пикировали и взрывались бомбы. Линия фронта отходила все дальше; докерам, персоналу материально – технического обеспечения было отдано распоряжение самостоятельно пробираться через суровые горы к Сфакиону, рыболовецкой деревне на южном побережье. Распространялись слухи; дисциплина, которая заставляет человека бороться до конца, ослабла; некоторые солдаты, отставшие от своих частей, не пытались с ними воссоединиться и, напротив, бежали прочь, бросая оружие.

Все препятствия вскоре будут сметены – и Фрейберг знал это. В 9:30 утра 26 мая после ночного совещания доблестный новозеландец признал поражение. В докладе Уэйвелу он писал: «С сожалением должен сообщить вам, что, по моему мнению, достигнут предел терпения солдат под моим командованием здесь, в Суда – Бэй. Не важно, какое решение примет главнокомандующий с военной точки зрения, наша позиция безнадежна <…> сложности, связанные с высвобождением этих сил из сложившегося положения, сейчас непреодолимы. При условии, что решение будет принято сразу же, некоторые части можно будет эвакуировать на кораблях» [100].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});