Аквамариновое танго - Валерия Вербинина

Сгорбившись, как химера, министр вышел. Тень его уползла за дверь, как раненая змея. «Пожалуй, если бы мы жили не в демократической Франции, – мелькнуло в голове у Амалии, – он велел бы вышвырнуть меня из дома и повесить на первом дереве. Каков характер, а?»

И она перевела взгляд на сына. Впрочем, Амалия не сомневалась, что младший Майен был из совсем другого теста.

– Сколько вам лет? – спросила Амалия.

– Двадцать пять.

Значит, в 1915 году ему было всего восемнадцть. Ну что ж…

– Вы согласны с тем, что Лили Понс убил Бернар Клеман?

– Нет.

– Почему?

Жан закусил губу.

– Думаю, это была их идея. – Он выразительно покосился на дверь, в которую только что вышел его отец.

– Предложить маньяку Бернару Клемана в качестве убийцы?

– Да. Только у них ничего не вышло, раз я получил письмо.

Амалия вздохнула.

– Это правда, что вы видели убийцу, Жан?

– Да. Он прятался за ширмой, а потом бросился бежать.

Баронесса Корф сощурилась, припоминая фотографии, сделанные Габриэлем Форе.

– За лаковой китайской ширмой, которая стояла в спальне?

– Да.

– Давайте все-таки по порядку. Как вы вообще познакомились с Лили Понс?

– Пришел на ее представление. Она пела «Историю одной любви» и в конце песни обратилась ко мне.

– В каком смысле?

– Ах да, вы, наверное, не знаете эту песенку. Она очень смешная.

Жан поднялся с места, достал пластинку и завел патефон. Выразительный женский голос задорно запел:

Сидел на крыше черный котИ яростно мяукал.Весну учуяв, сумасбродХвостом по крыше стукал.

Глаза сверкали злым огнем,Треща, усы искрились,Ночь закипала страстью в нем,Луна над ним светилась.

Ее он ждал, ее одну,Сиамку молодую,Он воспевал любовь, веснуИ жаждал поцелуя.

Чу! Звук шагов, и вот она,Любимая сиамка!Идет она, но не одна!Ах, самка! Ах ты, хамка!

От ревности дымится кот,Проснулась в нем собака,Котов в нокаут он кладетИ тем кончает драку.

Теперь сидит он среди нас,Трубой печною бредит,Соперникам дает он в глазИ красным носом светит.

Амалия подумала, что она все-таки далека от кафешантанного искусства. Но для Жана, судя по счастливому выражению его лица, эта песня значила очень многое.

– Полное ее название – «История одной любви, или Предыдущая жизнь нашего общего знакомого», – пояснил он. – Исполняя песню, Лили ходила между столиками и последний куплет пела, обращаясь к кому-то одному… В тот раз это оказался я. Мне было немножко неловко… там довольно фамильярные слова… но Лили была так хороша, что я совершенно растаял. Потом я пошел к ней за кулисы и представился… Я ни на что не рассчитывал, конечно. Мне было вполне достаточно ее дружбы…

– Скажите, какое впечатление она на вас производила?

– Она была добрая, – подумав, ответил Жан. Амалия вопросительно вскинула брови. – Я хочу сказать, она была добрая изначально… но эстрада внушила ей, что доброй быть нельзя, что свое надо вырывать с боем, и для этого хороши любые методы… То, что о ней говорят – что она была жестокой, злой, бессердечной, – это все было наносное, ненастоящее. Она умела сочувствовать чужому горю… к примеру, она очень расстроилась, когда тот бедолага умер в замке.

– Лоран Тервиль?

– Не помню, как его звали. Да и неважно это, я думаю… В сочельник она устроила настоящий концерт, пела для нас лучшие песни – «Аквамариновое танго», «Габриэля в лесу», «Историю»… А потом спела «Друга», очень проникновенно. Мало кто знает, что она пела эту песню в госпиталях, для раненых воинов…

Уходит друг за горизонт,Уходит навсегда,Прощай, мой друг, труба зовет,Прощай, зовет труба.

Ты был единственным, таким,Каких уж больше нет —Портрет застыл с лицом твоим,Последний шлет привет.

Один – другого не дано —Исчез, ушел один…Прощай, товарищ, шепчет дым,Прощай, летит в окно…

Жан закусил губу.

– Я видел, как взрослые, седые люди плакали навзрыд, услышав эту песню… И хотя про Лили все, кому не лень, говорят, что она была эгоистка, черствая и бездушная женщина, она записала пластинку с «Другом», и все доходы от нее шли на благотворительность…

– Вы занимали соседнюю с Лили Понс комнату. Был вечер сочельника, двадцать четвертое декабря 1915 года. Когда вы отправились спать?

– Поздно. В столовой стояла елка, все дурачились, танцевали, говорили разные глупости. Думаю, разошлись где-то около часу ночи.

– И вы поднялись к себе?

– Я выпил много шампанского, и в голове у меня шумело. Я хотел только одного: добраться до постели. Словом, я пошел в свою комнату, переоделся, рухнул в кровать и сразу же заснул. Разбудил меня женский крик.

– Кричали в спальне Лили?

– Да, потому что с другой стороны была комната, в которой никто не жил. Я прислушался, и мне показалось, что я слышу из-за стены какой-то подозрительный шум. И мужской голос, но он быстро стих. Однако я встревожился…

– Продолжайте.

– Я поднялся, путаясь в одеяле, и пошел к двери. Выглянул в коридор – никого, весь замок вроде бы спал. Я поколебался – мне было неловко вмешиваться, но вдруг Лили стало плохо и понадобилась помощь… С другой стороны, если она была с кем-то, я мог только помешать, и если ей стало плохо, другой мог бы позвать на помощь. Я не был ни в чем уверен… И вдруг я услышал скрежет. В замке ее двери поворачивался ключ.

– Дальше.

– Я больше не мог сдерживаться. Я громко спросил: «Лили, с вами все в порядке?» Скрежет тотчас же прекратился. Я… я снова позвал: «Лили!» Но никто не отвечал. Это начало казаться странным… Я подошел к двери и толкнул ее. Она открылась…

– С этого места, пожалуйста, постарайтесь не упускать ни одной подробности.

– Подробности… о, поверьте, я уже столько раз прокручивал их в голове… – Жан жалко усмехнулся. – Я стоял на пороге ее спальни. Свет не был зажжен, горела только одна лампа на ночном столике. Комната показалась мне огромной, впереди я видел пятно света, а остальное было погружено во мрак… Я снова позвал: «Лили!» – и шагнул вперед. Я различал столбики балдахина на кровати, но там Лили не было… Я сделал еще несколько шагов… и представьте себе мой ужас, когда я почти наступил на нее. Она лежала на полу и хрипела…

– На ковре возле кровати?

– Да. Половина ее лица была залита кровью, кровь была на одежде, на ковре… Я заорал, как ненормальный, зовя на помощь. И тут я услышал сзади шум опрокинутой ширмы. Из-за нее выскочил какой-то человек и кинулся бежать… Я не догадался запереть дверь, и путь для него был свободен!

Жан закрыл лицо руками.

– Вы не успели разглядеть, кто это был?

– Не успел… Я видел только его спину, и то… Знаете, мелькнуло что-то в потемках, выскочило в дверь и скрылось. Я закричал, бросился за ним… Наверное, я поднял жуткий тарарам. Залаяли собаки, я услышал хлопанье дверей…

– В замке тогда было две собаки, верно?

– Да, один пес – сторожевой, другой – Мартелл, глупая собака, принадлежавшая Лили. Мартелл решил, что это какая-то игра, выскочил на меня из-за угла и схватил за ногу. Укусить он не укусил, но поймал штанину пижамы зубами и задержал меня. Черт бы его побрал – из-за него я потерял время, а так, может быть, я бы и догнал убийцу… Тут прибежали Рошары, причем он был со здоровенным подсвечником, а Савини даже прихватила с собой саблю со стены… Я стал кричать, что кто-то проник к Лили и убил ее. И тут я вспомнил, что она еще жива… Я стал требовать, чтобы позвали врача, чтобы по следу мерзавца пустили сторожевого пса… Потом подошли остальные, стали просить объяснений, я орал, что у меня нет времени на разговоры, требовал доктора, требовал спустить собак… Жозеф побежал за собакой, Савини отправилась звать доктора, а я поспешил обратно в спальню. Я…

Жан замолчал. В глазах у него стояли слезы.

– Вам, наверное, уже сказали, что я был без ума от Лили… Я мечтал, что когда-нибудь она окажется в моих объятьях… И вот это произошло, но у нее была пробита голова, бедняжка была вся в крови, и я взял ее на руки, чтобы переложить ее с ковра на кровать… У того, кто исполняет наши желания, престранное чувство юмора, сударыня… Но она была еще жива, и я подумал, что, может быть… она может сказать, кто это сделал… Я спросил: «Кто это сделал, Лили? Кто это?» Я повторял и повторял эти слова, снова и снова… И вдруг… я никогда не забуду… Она открыла глаза, ее взгляд на мгновение прояснился, и она сказала: «Бедный Ан…»

Амалия резко распрямилась.

– Вы уверены?

– Да, да! Она сказала именно это… со слезами на глазах, с таким отчаянием, которого я никогда не слышал… ни у одного человека на свете… Я подумал, что она может сказать что-то еще… стал спрашивать, что она имела в виду… но она больше не отвечала. Потом я услышал чей-то голос: «Хватит ее трясти, ясно же, что она отходит…» Я поднял голову и увидел, что все остальные толпятся в дверях спальни. Говорил Антуан Лами. Люсьенн зажгла свет… она всегда была очень практичной… Лицо у нее было белым как мел. Муж цеплялся за ее руку, они переплели свои пальцы… Лили хрипела, но все тише и тише. Где-то внизу завыла собака. Появился Рошар и, не глядя на меня, сообщил, что Гектор не взял след… не взял! Сам Рошар проверил двери и окна, все было заперто… Тут все стали как-то странно смотреть на меня, но я тогда не понял, что означали эти взгляды…