Намбандзин - Александр Васильевич Чернобровкин

лучше сдаться. Мол, Ода Нобунага прибыл для того, чтобы закончить безобразия, передать власть законному сёгуну и навести в стране такой же порядок, как в его провинциях. Кто хочет и дальше жить в бардаке, с теми разговор будет короткий, когда разрушат крепостную стену, как сделали в замке Киёси, и разозленная солдатня ворвется в город.

Осада продлилась тринадцать дней. Наверное, горожане ждали, что кто-нибудь придет им на помощь. Желающих не нашлось. У всех хватало своих проблем: кто-то не хотел положить свою армию в сражении с нашей, кто-то уже воевал, а кому-то было стрёмно оставить свою провинцию без охраны, иначе тут же будет захвачена.

Утром четырнадцатого дня, тайана, чтобы все получилось, к Оде Нобунаге прибыла делегация от коменданта города Мацунаги Хисахидэ. Это были молчаливый длинный сухой старик и болтливый увалень средних лет. Первый произносил пару слов и второй, вопреки правилам хорошего японского тона, тут же перебивал его и расширял мысль во все стороны, которых было невероятное количество. При этом следующая реплика частично повторяла предыдущую, отчего мне казалось, что его речь можно изобразить, как ряд полуокружностей, края которых накладываются. Смысл их был предельно прост: Мацунага Хисахидэ готов сдаться, если останется комендантом. Оду Нобунагу такой вариант не устраивал. Зачем обитать в одной комнате с ядовитым скорпионом⁈ К тому же, у даймё имелась информация, что богатые горожане очень настойчиво посоветовали Мацунаге Хисахидэ договориться с осаждавшими, иначе сами откроют им ворота и покажут дорогу к кварталу, где он живет. В итоге сошлись на том, что комендант со своей семьей, слугами и барахлом убудет в любом направлении, а остальных горожан не тронут.

Видимо, именно этот ответ и надеялся получить Мацунага Хисахидэ, поэтому заранее упаковал нажитое посильным грабежом и сразу умотал, пока не передумали. Караван состоял из девяти паланкинов, двадцати восьми вьючных лошадей и одиннадцати больших тачек на двух высоких колесах, каждую из которых катили четыре человека: два тянули спереди, держась за продольную жердь, соединяющую оглобли, два толкали сзади. Никто их горожан не зарыдал, прощаясь с человеком, который управлял ими много лет. Наверное, опасались, что, увидев их слезы, вернется.

36

Мои рассказы о централизованном государстве не прошли даром. Первое, что сделал Ода Нобунага — отремонтировал дворец и предложил пятидесятиоднолетнему тэнно (императору) Огимати перебраться туда. Последний долго не мог поверить своему счастью. Престол он получил одиннадцать лет назад после смерти отца, но церемонию интронизации провел только через три года, когда Мори Мотонари, даймё провинции Аки, подарил деньги на это. После чего жил то тут, то там на чужой милости. И вдруг на тебе — огромный дворец с кучей барахла, продуктов, прислуги и карманным сёгуном. За всё это надо было всего лишь выполнять чисто церемониальные функции. К ним пришлось приступить практически сразу — провести праздник сбора урожая, который, как мне сказали, был в забвении более двухсот лет. К моему удивлению, именно это мероприятие и сочли жители столицы главным маркером того, что Ода Нобунага выполняет волю богов. Вторым правильным, по их мнению, действием был ремонт крепостных стен и башен, возведение их на тех участках, где отсутствовали, и строительство нового замка рядом с императорским дворцом. Раз вкладывается в защиту, значит, не временщик.

Зато Асикагу Ёсиаки счел, что сделал большое одолжение Оде Нобунаге, получив с его помощью титул и родовое гнездо в городе. Насмотревшись в детстве, как должен вести себя крутой сёгун, решил действовать так же, позабыв, что власть держится на силе: нет одного, нет и другого.

Когда Ода Нобунага зашел навестить его, Асикагу Ёсиаки важным тоном заявил:

— В благодарность за помощь я жалую тебе должность моего заместителя.

Даймё ухмыльнулся и произнес насмешливо:

— Это слишком большая честь для меня! Пожалуй, я откажусь! — После чего предупредил: — Не забывай оказывать почтение своему повелителю тэнно Огимати, иначе у тебя начнутся перебои с едой.

Новоиспеченный сёгун отнесся к его словам с пренебрежением. Есть люди, которые создают собственную виртуальную реальность и продолжают верить в нее, несмотря ни на какие изменения. Асикагу Ёсиаки решил, что он теперь самый главный в империи Нихон и начал рассылать даймё письма с требованием приехать и поклясться в верности и заодно привезти щедрые дары. Как ни странно, находились желающие сделать это. Хотя подозреваю, что приезжали они в Киото в первую очередь ради того, чтобы посмотреть, насколько хорошо защищен город. Раз Ода Нобунага со сравнительно небольшими силами захватил его всего за две недели, то почему бы и другим не попытать счастья⁈

У меня имелась возможность понаблюдать за ними, поскольку был оставлен в столичном гарнизоне командиром тысячи двухсот асигару-тэппо. Ода Нобунага решил, что слишком шумно содержать такую толпу в замке Гифу или рядом с ним. Новым комендантом города и командиром отряда самураев и двух тысяч асигару-яри был назначен Акэти Мицухидэ, богатый и влиятельный самурай из провинции Мино, который одним из первых предал своего даймё и перебежал на сторону Оды Нобунаги, после чего выполнил несколько мутных миссий, за что и был обласкан — получил такую ответственную должность. В эту эпоху тотального предательства сделавший правильный выбор раньше других считается не поддонком, а умным, предусмотрительным человеком. Я бы на такого умника не положился, поэтому был готов, что Акэти Мицухидэ может принять еще одно верное решение — сдать город кому-нибудь, кого сочтет сильнее Оды Нобунаги — и на всякий случай отработал пути отхода вместе с семьей. Меня уж точно не пощадят уже только потому, что намбандзин.

К моему удивлению Ханако не понравилось в столице империи, даже несмотря на то, что была принята при дворе тэнно Огимати. Нет, она, как и все нихонские женщины, обожествляла правителя, но во дворце чувствовала себя скованно, что ли. Ей не хватало душевности, какая царила в замке Окадзаки. А мне во дворце было уютно. Меня, выросшего при социализме, где все были равны, хотя некоторые немного ровнее, не напрягают титулы и родословные. Для меня тэнно — всего лишь пожилой мужчина, не подозревающий, на сколько десятков жизней я старше него. Может быть, именно это и притягивало Огимати ко мне. Он был очень одиноким человеком. Появляться на публике ему не полагалось, даже путешествовал в закрытом паланкине. Пообщаться просто, душевно, без церемоний и просьб денег или другой помощи мог только с женой, если это возможно после многих лет совместной жизни. Зато со мной, намбандзином, запросто. Я ничего не просил и, по большому счету, от меня ничего не зависело. Мы