Лакуна - Барбара Кингсолвер

Ван залился румянцем. Даже уши и шея покраснели.

— Я знаю эти слова. Если вы спрашиваете об этом.

Фрида встала и, наклонившись над столом, приблизила лицо к его лицу:

— Y besos suaves?[154]

Лев взял ее за руку и потянул обратно на лавку:

— Фрида, он мужчина, а не ребенок. Если у него в городе есть девушка, то тебя это не должно волновать.

— Меня волнует все, mi viejo. В особенности влюбленные. — Она бросила на Вана испепеляющий взгляд, аккуратно сняла с пальца брелок, с минуту разглядывала, а потом бросила через стол тому, по ком никто не вздыхал:

— Инсолито, ты единственный, кому это пригодится. И лучше поищи себе другую дичь.

14 ИЮНЯ

В доме разразилась гроза. Диего и Наталья узнали о романе своих супругов, и это, как и следовало ожидать, привело к скандалу. Сегодня утром Лев уехал в дом, расположенный в пустыне неподалеку от Сан-Мигель-Регла; кров предоставили близкие друзья Диего. Когда пришла Фрида, Наталья устроила ей довольно неприятную сцену. Бедняжка Белен так перепугалась, что уронила тарелку с оладьями.

Разумеется, Ван уехал со Львом, и Лоренцо тоже, но прочие охранники остались. Лев говорит, что не может злоупотреблять гостеприимством друзей Ривера и навязывать им целую армию постояльцев, даже если хозяева поддерживают Четвертый интернационал. Диего опасается, что дом не удастся как следует охранять. Усложняет положение и то, что теперь Диего может причислить себя к длинной веренице желающих смерти гостя.

Фрида, похоже, расстроилась, но ничуть не раскаивается в произошедшем. Странное сочетание. Разумеется, сеньора, вы не вините никого, кроме себя? Вы хотели, чтобы все открылось, это же очевидно. Вспомните, о чем вы просили на этих страницах: история без прикрас.

17 ИЮНЯ

На кухне страсти раскалились жарче печи. Перпетуя говорит, что вчера сеньора Фрида ездила в Сан-Мигель-Регла под тем предлогом, будто бы ей нужно передать деньги семье Ландерос за то, что согласились приютить Льва.

— Что ей там делать? Только шашни крутить, — цокает языком Перпетуя, — но, раз уж взялся за гуж, не говори, что не дюж. Даже если тяжело.

— У старичка явно остался порох в пороховницах, — заметила Кармен Альба.

— Старичка? — фыркнула Перпетуя. — Ему нет и шестидесяти. Глупые девчонки, ничего-то вы не понимаете. Чем дольше порох хранится, тем он суше.

Но Белен нервно поглядывала на дверь кухни, опасаясь, как бы не вошла жена того, о ком шла речь.

30 АВГУСТА

Вчера прибыла телеграмма: ГПУ убило в Испании бывшего секретаря Троцкого Эрвина Вольфа. Наталья заметила, что нужно как-то сообщить эту печальную весть Льву. В Сан-Мигель ехали в молчании; Сезар держался подозрительнее обычного, несмотря на то что ему больше не приходится делить комнату со шпионом, ведущим дневник.

Дорога до Реглы идет мимо знаменитых пирамид Теотиуакана, потом через небольшие городки в горах, на чьих крутых улочках полным-полно таверн, ослов, пыли и розовых особняков в колониальном стиле, оставшихся от прежних времен, когда в Мексике еще не стыдились богатства. Теперь в бывших особняках квартиры; на балконах сушится белье.

Лев обитает в крошечной задней комнатушке в большой гасиенде в Сан-Мигель-Регла. Кажется, он в полной безопасности на этом пустынном форпосте, куда заглядывают лишь грифы: стены высокие, у окна караулит Лоренцо. Супруги Ландерос здесь почти не бывают; по крайней мере, и семейство, и слуг попросили не ходить в заднюю часть дома. Вокруг ни одной женщины; комнаты, в которых обитают Ван, Лев и Лоренцо, похожи на ящики огромного комода: вокруг кроватей валяются записные книжки, пистолеты, ботинки и чернильницы. Если Лев прогостит тут еще какое-то время, то просто утонет в море своих бумаг.

Здешний воздух бодрит Льва, и каждое утро он подолгу гуляет по пустым дорогам. Он полюбил кактусы: насчитал сотни разновидностей, обитающих в сухих лощинах. К ужасу Вана, он их выкапывает, заворачивает в мешковину и на плечах несет домой. Вроде бы хочет разбить сад из этих странных щетинистых растений. Ван тоже щетинится. Наверно, скучает по «Золотой сережке».

Обратно ехали даже медленнее; Сезар буквально засыпал за рулем. Не прибавляло прыти и предстоящее объяснение с Натальей; маленький бульдог, жадно принюхивающийся, чтобы понять, куда же делся хозяин. Придется ей сказать, что Лев пока не собирается возвращаться. Он вовсе ее не забыл; просто слишком любит жизнь во всей ее полноте. Удивительный пример для любого бесприютного скитальца: изгнанный отовсюду, кроме безлюдной пустыни, заявляет, что ему нравятся кактусы.

Делать в доме почти нечего. Разве что готовить для томящихся от безделья охранников и Натальи, которая почти ничего не ест. Вот уже полтора месяца она питается лишь фанодормом и водой с лимонным соком. Ежедневно в два часа ставит свои черные туфли у кровати, точно два автомобильчика, и ложится прямо в одежде, чтобы как-то пережить остаток дня.

Одна из новостей, которые нужно было сообщить Льву, — визит Джозефа Хансена, американского троцкиста. Наталья возлагает на него большие надежды: говорит, что больше всего на свете Лев любит свою работу. Теперь же, с приездом Хансена, наверняка вернется в Мехико.

8 СЕНТЯБРЯ

Вернулся Лев, как и предполагали, и вместе с ним его море бумаг. Ван целый день переносит на бумагу записи с восковых цилиндров, пока Лев наговаривает новые. Перепечатки, которым не видно конца и краю, прерываются только на учебную тревогу.

Дом бурлит, точно суп: Диего хочет, чтобы мистер Хансен с женой Ребой жили в смежных комнатах. Теперь всем охранникам придется тесниться в одной крохотной комнатушке — если, конечно, никто не захочет разделить постель со старой Перпетуей, которая храпит, как боров. Горничные устроили во дворе под инжиром соломенную постель, чтобы ночью хоть немного отдохнуть.

Наплыв гостей и крайние меры предосторожности сплотили слуг в одну большую семью. Угроза реальна, это легко понять, но не так-то просто смириться. Белен и Кармен Альба не могут навещать матерей. Двери открываются редко; даже поход на рынок должен совпадать со сменой караула, чтобы не мешать Льву работать. Ван больше не ходит по вечерам в таверну. Охранники спят с пистолетами за поясом: любой стук в дверь может таить опасность. Летняя жара спала, и все уже не так, как прежде.

12 СЕНТЯБРЯ

Приехал Джозеф Хансен с женой Ребой. Лев и Джо так обрадовались встрече, что проговорили ночь напролет. Реба помогла приготовить дополнительные постели — матрасы на полу комнатушки, в которой теперь в свободное от дежурства время будут спать пятеро мужчин. Реба горячо извинялась и сказала, что готова лечь в комнате Перпетуи. Диего не предупредил ее, сколько человек уже живет в доме, вероятно потому, что сам не потрудился это заметить. Она чуть не плакала. «А завтра вам придется нас всех кормить. Вы, должно быть, устали спасать этих мужчин, которые спасают мир».

Хансен хочет написать биографию Льва. В таком случае эти записки уже не понадобятся. Мистер Хансен более сведущ в политике и, вне всякого сомнения, передаст разговоры объективнее, без тяги невежи повара к жареному и соленому. История переходит в умелые руки.

Как бы то ни было, в том, чтобы писать, приспосабливаясь к чужим требованиям, приятного мало. Необходимо отметить: автор понимает, что это задание было любезностью, за которую он благодарен. Но условия его связывали по рукам и ногам. Дневник, предназначенный для чужих глаз, — не рассказ, а донос.

16 СЕНТЯБРЯ

Фрида.

Кармен Фрида Кало де Ривера, если быть точным. И Ван.

Обнаружены спящими на тюфяке под инжиром, где обычно отдыхают служанки, но сегодня их в честь национального праздника отпустили по домам.

Исключительно для истории: парочка лежала, сплетя руки и ноги; его огромная белая рука накрывала ее крошечное изогнутое тело. Ее черные волосы окутали обоих, пустив корни в ложе, как будто эти двое были единым растением. Они спали спокойно и крепко, не подозревая, что на них смотрит свидетель, который вечером выпил пива в честь Дня независимости и вышел тайком отлить в клумбу с геранью. Любовники не догадывались, что их застали. Видимо, они до сих пор об этом не знают. Наблюдение занесено в дневник. В доме, похоже, все взбесились, точно собаки, которых держат взаперти.

7 НОЯБРЯ

Комиссия Дьюи официально признала Льва невиновным по всем пунктам обвинений, выдвинутых на процессе в Москве. Спустя несколько месяцев, потраченных на рассмотрение дела, они вынесли письменное заключение для всего света. Разумеется, Сталин по-прежнему жаждет его крови, более чем когда-либо. А европейские и американские газеты, кричавшие о вине Троцкого, едва обмолвились о Комиссии Дьюи. Диего говорит, что гринго с опаской поглядывают на Гитлера, в особенности сейчас, из-за аншлюса[155] и создания политической коалиции — «оси Берлин — Рим — Токио». Утверждает, что в случае войны Англия и Америка захотят, чтобы Россия приняла их сторону. Поэтому ни за что не признают, что Троцкий прав, а Сталин — чудовище. Это чудовище им еще пригодится.