Выстрел в лесу - Анелюс Минович Маркявичюс

было яблоку упасть. Лишь по краям толпа немного редела. Мальчики ходили вокруг, шныряли среди людей, как плотва между щук, толкаясь, налезая на чьи-то ноги. Один раз чуть не нос к носу столкнулись с отцом, который с кем-то беседовал.

— Откуда столько ребятни набралось? — услышали они знакомый голос. — Мы своих дома оставили, голова спокойна.

Они решили держаться подальше от этого опасного места.

Скоро мальчики доходились до того, что чуть не валились с ног, а Алпукас все еще оглядывался, высматривая кого-то. Уже теряя надежду, он заметил вдруг стайку девочек, а среди них…

Оставив Ромаса, Алпукас как можно незаметнее подобрался поближе.

— Циле! — тихо позвал он.

Увидев Алпукаса, девочка резко отвернулась.

— Циле, поди сюда, я тебе что-то скажу!

Девочка даже ухом не повела, стояла как вкопанная.

— Циле, ты слышишь?

Циле демонстративно отошла в сторону и довольно громко пробормотала:

— Лезут тут всякие, покоя от них нет!

Алпукас ненавидел ее сейчас больше, чем когда-либо, но продолжал уговаривать:

— Тебя Ромас ждет, иди быстрей!

Девочка обернулась, нерешительно шагнула и снова остановилась.

— Говорю, что ждет!

Она не тронулась с места. Терпение Алпукаса лопнуло, он ткнул ее в бок и, схватив за руку, потащил за собой. Циле противилась, но не очень настойчиво и постепенно продвигалась вместе с Алпукасом сквозь толчею. Но внезапно она одумалась и резко вырвала руку.

— Пошли, тебе говорят! — снова вцепился в нее Алпукас.

Тут и увидел их Ромас.

— Ты что с ней делаешь? А ну, отпусти! — подскочил он. Алпукас шмыгнул в толпу, оставляя их вдвоем.

Очутившись на другом конце лужайки, он медленно побрел меж кустов лощины. Мальчик был доволен, что добился своего и привел к Ромасу эту осу. Хорошо, что Ромас вовремя их заметил, а то бы еще удрала. Ну и злюка!.. Полюбуйся, полюбуйся на нее. Алпукас на такую и глядеть не хочет. Ромасу нравится — ну и пусть! Интересно, что они там делают? Опять уговариваются где-нибудь встретиться?.. От этих мыслей Алпукасу стало грустно. Одинокий, всеми забытый, блуждал он в орешнике, не замечая, что приближается к месту, где оставил Ромаса с Циле. Вот и они за кустом… Алпукас нерешительно остановился. О чем они говорят? Послушать бы одним ухом! Мальчик вытянул шею, но за гулом толпы ничего не мог разобрать. Подошел поближе. Доносились только обрывки слов. Став на четвереньки, он ящерицей пополз вдоль кустов. Под коленом хрустнула ветка.

— Ой, кто это? — раздался тоненький голосок Циле.

Ромас успокоил:

— Никого. Кто там может быть?

— Ты не слышал, как затрещало?

— Ветка сломалась.

Снова заговорили вполголоса. Но теперь Алпукас слышал каждое слово. Высокий голосок все время переплетался с низким, в котором не слышалось ни тени насмешки или грусти; он звучал дружелюбно, мягко, и это сильнее всего удручало Алпукаса.

— Я тебе тогда одну вещицу приносил, — сказал Ромас.

— Какую?

— Не скажу, все равно ее уже нет.

— Куда же она девалась?

— Упала в омут.

— Наверное, Алпукас бросил.

— При чем тут Алпукас? Я сам нечаянно уронил: наклонился над перилами, и она выскользнула из кармана.

— Жалко было?

— Ясно, жалко.

— Ты не плакал?

— Чего мне плакать? Просто так было жалко — очень хорошая вещь.

— А что это было?

Ромас промолчал.

— Скажи, — попросила Циле.

— Зачем? Все равно она теперь на самом дне.

— С рыбками играет.

— С лягушками, — сказал Ромас.

— Нет, с рыбками. Но ты все-таки скажи, что это было. Я хочу знать. Все равно ты должен мне сказать. Скажи!

— Ничего особенного не было, — пробурчал Ромас. — Фарфоровый чертик.

— Чертик? — удивилась Циле. — Я не хочу чертика.

— Ты не знаешь, какой он, — сказал Ромас. — С рогами, с хвостом, а язык красный, три раза вокруг шеи обвивается.

— Я, наверное, боялась бы, — неуверенно протянула Циле.

— Чего там бояться? — засмеялся Ромас. — Знаешь, какой забавный! Он у меня в комнате стоял на полочке. Я на него сто раз в день смотрел.

— Тогда жалко, — вздохнула Циле.

— А я тебе принесу… — тихо шепнул Ромас.

Алпукас забыл об осторожности и подался вперед. Закачались ветки, еще раз треснул все тот же сухой сучок.

— Ой, кто там? Пойдем отсюда.

— Не бойся, какая-нибудь собака лазит.

Алпукас увидел, как две тени отделились от куста и растаяли в темноте. Он прислонился к орешнику и долго сидел, о чем-то думая.

— В омуте… — бормотал мальчик. — Язык три раза вокруг шеи обвился. Скажи ты!..

Он поднялся и пошел к лужайке.

Веселье было в самом разгаре. На подмостках вовсю старались колхозные музыканты. То громко заливалась, то тихо журчала гармоника; то щебетала, то рассыпалась соловьиными трелями скрипка; охая и гукая, как филин, вторил ей кларнет.

На площадке кружились пары, там и здесь раздавались возгласы: «У-ха! У-ха-ха!..»

Из-под ног разошедшихся танцоров взлетали клубы пыли.

Алпукас хотел вернуться на прежнее место и подождать Ромаса, но то, что он увидел, заставило его остолбенеть. Юле, которая упорно не желала идти на маевку, только и знала, что смеяться над студентами, эта самая Юле теперь лихо отплясывала, так что раздувался подол платья, а толстые светлые косы бились по плечам. И с кем же? Алпукас сразу узнал чернявого студента, который в тот памятный вечер помог привести домой дедушку и спорил со стариком о земле и солнце. Ай да Юле, ай да затворница!

Алпукас, следуя за танцорами по краю лужайки, не спускал с них глаз. Мгновенно забылись и Ромас, и Циле, и фарфоровый чертик.

Музыка смолкла. Юле и студент медленно выбирались из толпы. Алпукас двинулся за ними.

— Ну как, Юлечка, надумала? — спросил студент.

Алпукас замедлил шаг. Он вовсе не желал подслушивать. Хватит с него слежки за Ромасом и Циле, до сих пор неловко. Но невольно услышал слова студента — тот говорил, ничуть не стесняясь, словно они с девушкой были одни в глухом лесу.

— Сама ведь должна понимать. Ну как? Отвечай!

Юле молчала, а студент не отставал. Он на чем-то настаивал, к чему-то принуждал ее. Юле непременно должна согласиться, иначе… иначе нельзя. И пусть решает сейчас… тянуть нечего.

Тут Алпукас почувствовал себя глубоко уязвленным. Да что, в самом деле, этот студент привязался к Юле, покою не дает!.. В мальчике заговорило чувство мужского достоинства. Он должен защитить сестру от этого наглеца! Кто заступится за нее, если не брат? Сейчас Алпукас подойдет и строго скажет: «Ну-ка, проваливай отсюда! Это моя сестра, не дам в обиду!»

И Алпукас представил себе, как смутится черномазый, как Юле будет благодарить брата за то, что он турнул навязчивого студента.

Мальчик хотел было уже привести в исполнение