Выстрел в лесу - Анелюс Минович Маркявичюс

бумага, стояла чернильница-непроливашка; дед был сосредоточен и даже несколько торжествен.

Дети подошли поближе.

— Что вы делаете, дедусь? — заинтересовался Алпукас. Марцеле обернулась и ласково привлекла к себе Ромаса.

— Да вот отписываем маме. Тревожится, бедняжка.

Ромас посмотрел на развернутый листок и тотчас узнал прямой, четкий почерк матери.

Марцеле, перехватив его взгляд, хотела отвлечь внимание мальчика, но было поздно — Ромас успел прочесть письмо. Оно было коротенькое, короче всех предыдущих.

Дорогая сестра!

Ради бога, сообщи, умерли вы там все или случилось еще что-нибудь похуже? Я не получила от вас ни одной весточки. Ваши леса сводят меня с ума. Как подумаю о Ромасе, меня в дрожь бросает. Его может и бешеная собака укусить, и конь лягнуть, и бык забодать. Зачем только я его отпустила к вам?

Марцеле, умоляю тебя, напиши немедля.

Жду. Константина.

Получив такое послание, Марцеле тут же забросила все дела и, призвав на помощь деда, взялась сочинять ответ. Уже целая тетрадная страничка была исписана, а письму еще не видно конца.

Любезная сестра Константина!

Во первых строках привет тебе, сестра, от всех, от Ромукаса, сынка твоего, и от меня, и от всей моей семьи, и желаем тебе доброго здоровья. Мы живы и здоровы, работаем помаленьку, ни на что не жалуемся. Извини, сестра, что так долго не писали. Знаешь, деревня — не город, мы люди простые и не привыкли часто письма писать. А Ромукас здоровенький и веселый. Он тут подружился с Алпукасом нашим и с дедусем. Все очень довольны, что он сюда приехал. Ромукас поправился, щеки красные, и косточек уже не прощупаешь. Хороший мальчик, дай бог всем таких деток. Потому о нем, сестра, не заботься. Все мы здесь смотрим за ним и бережем от всего дурного. А что до волков, змей и бешеных собак, про которых ты пишешь, так у нас их нет, об этом не тревожься…

Дальше говорилось о делах и заботах семьи. Дедушка предложил написать об электростанции, о том, что осенью в избе загорится свет, что дети ходят на строительство. Марцеле сначала возражала, но потом дописала и от себя добавила, как идут работы, пожаловалась на сушь. Оставалось только пригласить двоюродную сестру в гости и передать поклоны от всей семьи.

Но, увидев Ромаса, Марцеле подумала, что он, вероятно, захочет что-нибудь сообщить матери, и спросила:

— А от тебя, Ромук, что написать?

Тот неожиданно выпалил:

— Напишите, что я хочу уехать отсюда!

Добрая женщина растерялась.

— Разве тебе тут плохо, сынок? Или надоело, по дому соскучился? — Она обняла его. — Ну посмотри на меня. Что с тобой?

Ромас вырывался и отводил глаза.

— Пусти, Марцелюшка, его, пусти, — вмешался дедусь. — Станет тебе такой большой мужчина обниматься! — Он решил все обратить в шутку.

Но Марцеле, охваченная чисто материнской нежностью, не понимала состояния Ромаса и все крепче прижимала к себе мальчика. Тогда он упрямо мотнул головой и вырвался из объятий тетки. Минуту он постоял посреди избы, чувствуя, что поступил не очень-то хорошо, и направился к Алпукасу, который, присев на край кровати, настороженно наблюдал за этой сценой. Ему тоже было не по себе. Теперь он прекрасно понимал, почему Ромас в последние дни стал таким, и это очень огорчало Алпукаса. Он всем сердцем привязался к товарищу и не хотел никому его уступать, хотя смутно чувствовал, что только одной его дружбы Ромасу недостаточно. Надо же было этой Циле совать нос в чужой огород! Алпукас затаил обиду и поклялся когда-нибудь жестоко отомстить девчонке. А пока надо спасать положение. Но как? Этого он не знал.

…После обеда Юле пошла на речку полоскать белье и купаться, а взрослые прилегли — это был недолгий полуденный отдых, когда валишься куда попало: на сено, в тень клети, на лужайку, в тот же миг засыпаешь и после короткой дрёмы так же внезапно пробуждаешься. Дети сидели на опушке и смотрели на редкие облачка, медленно движущиеся по небу. Сначала хотели идти на стройку, но в этот час она выглядела унылой и заброшенной. Работы велись нынче по-другому: вовремя начинали, вовремя кончали, вовремя шли и на обед. Если вначале хватались за все, что придется, одолевали с маху, а потом полдня простаивали, не зная, к чему и как приложить руки, то потом воцарилось настоящее деловое настроение, когда незаметно особенной спешки и суеты, но по сторонам поглядывать некогда: работается спокойно, уверенно и споро.

…Дети сидели молча. Молчало и все кругом: лес, поле, луг, речка изнывали от зноя. Солнце с высоты охватывало всю землю своими жаркими лучами, и только изредка откуда-то из неоглядных далей приплывала черная тень и, скользнув по полям и лугам, уходила по верхушкам леса. Увидев темное пятно, Алпукас торопливо прикрывал руками глаза, падал ничком и, прижавшись к земле, недвижимо лежал, пока тень не исчезала. Ромас смотрел, смотрел и не выдержал:

— Ты что, очумел?..

— Страшно! — сказал Алпукас. — Летит что-то темное, не иначе злой дух.

Ромас презрительно отозвался:

— Эх ты, голова!.. Тень по земле прошла. Тень от облака, понимаешь?

Алпукас обиженно возразил:

— Облако, да? Ты глянь, как оно медленно ползет. А это черное — как летучая мышь. У него голова, крылья, хвост. Ты присмотрись.

— Все они черные. Где ты видел белую тень?

— Тени, конечно, черные, но это не тень, я знаю.

Тут Алпукас снова увидел несущегося по полям «злого духа», который перемахнул через речку, промчался по холмам и был уже совсем рядом… Алпукас бухнулся на землю.

Ромас закричал во всю глотку:

— Бери меня, хватай меня! Га, смотри, почему он мне ничего не делает? Вот он, твой дух.

Алпукас снова сел.

— Думаешь, он так и станет на каждого встречного-поперечного кидаться? Он присматривается, выбирает. Раз пролетит — ничего, а в другой возьмет да и заденет хвостом.

— Выдумывают люди ерунду.

— Ты еще скажешь, и чертей выдумывают?

— Ясное дело, выдумывают.

— Болтай, болтай… Я сам чертей видел.

— Где это ты их видел?

— Прошлой зимой на Крушинной горе вместе с Вацюкасом Гайлисом. Хочешь, расскажу?

— Рассказывай, если охота, — равнодушно согласился Ромас, хотя его разбирало любопытство. — Все равно я знаю, что никаких чертей нет.

Черти

— Прошлой зимой в нашем колхозе умер кузнец Рокас. Он жил там, под Крушинной горой. Сильный-пресильный был, коня поднимал. А еще, говорят, он с нечистой силой водился.

Вот, значит, этот кузнец Рокас взял да умер. Вечером отец с матерью ушли на поминки. Остались дома только мы с дедусем да Юле.

Дедушка укачал