Отмороженный - Дэн Симмонс

— Что же дальше, мистер Курц? — спросил Джон Веллингтон Фрирс, когда все снова собрались вместе, словно счастливое семейство бурундуков.

Курц скинул с плеч пальто — в маленькой квартирке было жарко — и рассказал все, что мог, о Джеймсе Б. Хансене, являющемся сейчас начальником отдела по расследованию убийств капитаном Робертом Миллуортом.

— Этот дантист... Конвей... сознался вам в этом? — осведомился Пруно.

— Не слишком подробно, — ответил Курц. — Но, скажем так, мне удалось получить у него подтверждение.

— Я предположил бы, что жизнь этого доктора Конвея в данный момент мало чего стоит, — сказал Фрирс.

Курц вынужден был согласиться с ним.

— Так каким же образом, по вашему мнению, этому Миллуорту... Хансену... удалось обнаружить связь между мистером Фрирсом и вами, Джо? — спросила Арлена.

— Мы не уверены, что он ее обнаружил.

— Но было бы опасно считать по-другому, — заметил Фрирс.

— Просто безумие, — вмешался Пруно, — строить свою политику, основываясь на предположениях о намерениях врага... Нужно оценивать его возможности и готовиться соответственно.

— Что ж, — ответила на это Арлена, — капитан из отдела убийств способен бросить на поиски мистера Фрирса и всех нас чуть ли не все силы полицейского управления.

Курц покачал головой:

— Он не может этого сделать, не разрушив своей легенды. Мы должны помнить о том, что этот Хансен не настоящий полицейский.

— Да, — ровным голосом произнес Фрирс, — он серийный насильник и убийца детей.

После этого беседа на некоторое время прервалась. В конце концов молчание нарушила Арлена:

— Скажите, Джо, сможет ли он отыскать нас здесь?

— Сомневаюсь. Если только Майерс не сел вам на хвост.

— Нет, — сказала Арлена. — Я удостоверилась в том, что за нами не было «хвоста». Но они что-нибудь заподозрят, когда мы с мистером Фрирсом завтра не выйдем из дому.

— Или когда сегодня вечером в доме не загорится свет, — добавил Пруно. Снаружи темнело.

— Я оставила в гостиной лампы на таймере, которым пользуюсь, когда уезжаю в отпуск, — успокоила его Арлена. — Они зажгутся с минуты на минуту и выключатся в одиннадцать.

При этих словах Курц, внезапно почувствовавший себя измученным, вскинул голову.

— Когда это вы уезжали в отпуск?

Арлена ответила ему суровым взглядом. Курц воспринял его как сигнал, что ему пора покинуть теплую компанию.

— Я должен вернуть автомобиль, — сказал он, поднялся и принялся надевать пальто.

— Только после того, как вы поедите, — возразила Арлена.

— Я не голоден.

— Не голодны? Скажите-ка, Джо, когда вы ели в последний раз? У вас был ленч?

Курц задумался. Его последней едой был сладкий рулет, который он съел, запивая кофе, в забегаловке на автостраде во время полуночной поездки обратно из Кливленда. Он не ел всю среду и не спал с ночи вторника.

— Нам всем необходимо хорошо поесть, — заявила Арлена тоном, не допускающим никаких возражений. — Я сварила много спагетти, есть свежий хлеб и ростбиф. У всех вас есть еще минут двадцать, чтобы умыться.

— Мне, пожалуй, потребуется все это время, — сказал Пруно. Курц было рассмеялся, но старик смерил его взглядом, взял свой саквояж и с достоинством удалился в ванную.

* * *

Семья Роберта Гэйнса Миллуорта — его жена Донна и четырнадцатилетний пасынок Джейсон — каждый вечер собирались за семейным обедом, так как Джеймс Хансен знал, что такие обеды очень важны для нормальной семейной жизни. Этим вечером у них на обед были бифштексы с салатом и рисом. Донна выпила немного вина. Хансен не употреблял спиртного, но позволял своим женам иногда выпивать по капельке.

Во время обеда Донна болтала о своей работе в библиотеке. Джейсон болтал о баскетболе и хоккее. Хансен слушал их и думал о своем следующем ходе в довольно интересной шахматной партии, в которой ему пришлось принять участие. Как-то раз Хансен поймал себя на том, что обводит взглядом столовую — картины, отблеск стекол книжных шкафов из соседней комнаты, дорогая мебель, дельфтский фарфор. Досадно, очень досадно, что все это скоро погибнет в огне. Но Джеймс Б. Хансен никогда не позволял себе ставить на одну доску материальное имущество с куда более важными духовными ценностями.

После обеда он намеревался спуститься в свой кабинет, взяв с собой сотовый телефон на тот случай, если позвонит Брубэйкер или Майерс, и точно решить, что необходимо будет сделать завтра и в несколько следующих дней.

* * *

Курцу этот обед показался странным — много спагетти и ростбифа, и соуса, и мягкого хлеба, и хорошего салата, и кофе — но все равно обед был странным. С тех пор как он в последний раз ел домашний обед вместе с другими людьми, прошло немало времени. Сколько? Двенадцать лет. Двенадцать лет и один месяц. Он обедал вместе с Сэм у нее дома; в тот вечер они тоже ели спагетти, и с ними был ребенок, младенец на высоком стульчике... Нет, не на обычном высоком детском стульчике, там же не было столика — как же Сэм называла его? — трон юной леди. Маленькая Рэйчел, сидевшая на троне для юной леди, непрерывно болтавшая, тянувшая ручонки, чтобы дернуть Курца за салфетку, которую он заправил за воротник, болтавшая даже в то время, когда Сэм рассказывала ему об интересном деле, которое она расследовала: пропажа подростка, похожая и на бегство, и на похищение, и бросающаяся в глаза связь случившегося с торговцами наркотиками.

Курц перестал есть. На это обратила внимание только Арлена, которая сделала вид, что ничего не заметила.

Пруно вышел из ванной отмытый, выбритый, с розовой, как будто ошпаренной, кожей. Его ногти, пусть такие же желтые и растрескавшиеся, лишились извечной траурной каймы. Его редкие седые волосы, которые Курц всегда видел только как своего рода нимб, окружающий голову старого пропойцы, были аккуратно зачесаны. Он оделся в костюм, который вышел из моды, вероятно, два десятка лет назад и был старику совершенно не по фигуре. Костюм мешковато болтался на хилом теле Пруно, но зато оказался совершенно чистым. Каким образом? — удивился Курц. Как удалось этому старому наркоману сохранить чистым костюм, много лет проживая в упаковочных картонках и разных уютных местечках под автострадой?

Пруно — или доктор Фредерик, как продолжал обращаться к нему Фрирс — без своей защитной скорлупы из грязи и засаленных тряпок казался много старше и выглядел более хилым и более хрупким. Но старик сидел за столом очень прямо, аккуратно ел и пил, вежливо кивал головой в ответ на предложения съесть еще немного и неторопливо разговаривал с Джоном Веллингтоном Фрирсом. Фрирс был его студентом в Принстоне. Умирающий от рака пожилой человек и сидящий рядом его совсем древний учитель, одетый в двубортный костюм в полоску, отзывались о Моцарте как о молодом даровании, обсуждали положение в Палестине и глобальное потепление.

Курц потряс головой. Ему совершенно не стоило пить вина, поскольку он и так уже чертовски устал, а ему необходимо было сохранить ясную голову еще на несколько часов, пока не закончится этот бесконечный день, но то, что происходило, оказалось для него чрезмерным. Эта сцена была не просто нереальной, она была сюрреалистической. Ему необходимо было выпить.

Арлена вышла вместе с ним в кухню.

— У вашей невестки найдется какая-нибудь выпивка? — спросил Курц.

— В большом буфете. «Джонни Уокер» с красной этикеткой.

— Как раз то, что нужно, — сказал Курц. Он налил в стакан на три пальца.

— В чем дело, Джо?

— Совершенно ни в чем. Если, конечно, не считать того, что за всеми нами охотится этот серийный убийца, он же полицейский капитан. А так все прекрасно.

— Вы думаете о Рэйчел.

Курц покачал головой и пригубил напиток. Два старика в столовой над чем-то смеялись.

— Что вы намерены делать, Джо?

— Вы о чем?

— Вы отлично знаете, о чем. Вы не можете позволить ей вернуться к Дональду Рафферти.

Курц пожал плечами. Он не забыл, как разрывал фотографию Кристал, убитой дочери Фрирса. Он не забыл, как оставил мелкие клочки фотографии на обшарпанном столике в баре «Блюз Франклин».

Арлена закурила, взяв вместо пепельницы маленькое блюдце.

— Гэйл не разрешает мне курить в ее доме. Когда она завтра вернется домой, то будет в ярости.

Курц сосредоточенно рассматривал янтарную жидкость в своем стакане.

— Джо, что, если полиция не арестует Рафферти?

Он снова пожал плечами.

— А если арестует? — продолжала Арлена. — И в том, и в другом варианте Рэйчел грозит опасность. Ее могут отдать на удочерение. У Саманты не было родных. Один только бывший муж. Если только у него нет родственников, которые могли бы позаботиться о девочке.

Курц подлил себе еще на палец виски. Единственными живыми родственниками Рафферти была алкоголичка-мать, выжившая из ума старая шлюха, которая жила в Лас-Вегасе, и младший брат, сидящий в тюрьме штата Индиана за вооруженное ограбление. Он не зря слушал телефонные разговоры.