Картахена - Лена Элтанг

Только теперь Маркус заметил, что вместо самоанца работает новый парень, и хотел спросить, куда подевался расторопный Ваипе, но вместо этого сказал совсем другое:

– Если вам горячий ветер нужен, назовите ливийская флейта. В античных текстах, например у Плутарха, сирокко называли ливийским флейтистом, если я не путаю.

– Чересчур мудрено. В названии лодки не должно быть никакой зауми.

– Старики говорят, что, когда дует сирокко, поднимают голову ревность и месть, – вставил подавальщик. – Раньше за преступления, совершенные, пока дует этот ветер, даже в тюрьму не сажали.

– Ай брось, – клошар махнул рукой, – ревность и месть в наших краях головы никогда не опускают. Даже при легком бризе. Даже в полный штиль!

– Такой уж у нас характер на юге, – важно заметил подавальщик.

– Да характер наш здесь вовсе ни при чем! – Клошар привстал, будто хотел произнести тост. – Слышали о теории разбитых окон? Если в доме грохнули окно и никто не позаботился вставить новое, то скоро на всем фасаде ни одного целого стекла не останется. А через неделю придут те, кто разбил, и влезут в твой дом. А если и тогда ничего не делать, то они вынесут твою постель и трахнут твою сестру. А еще через месяц начнут жечь костры, и весь город превратится в отхожее место. – Сказав это, он сел и так жадно приник к своему стакану, будто у него губы пересохли.

– При чем тут стекла-то? – Маркус едва шевелил языком.

– При том, что тринадцать лет назад здесь погибла хозяйка поместья… – старик снова встал и повысил голос, – и ее смерть назвали несчастным случаем, хотя все знали, что это вранье. Шесть лет назад здесь убили уже троих за одно лето, а никто и пальцем не шевельнул. В следующий раз убьют шестерых, а мы будем печь пасхальные кексы, ходить в процессиях и таскать на грузовиках чудовищ из папье-маше. Ничего удивительного, что в доме на холме завелся призрак и шляется со свечкой по верхнему этажу. Удивительно другое: призрак один, а должно быть четверо!

– Насчет призрака ты, пожалуй, загнул. – Маркус допил вино и поднялся со стула. – А насчет всего остального я согласен.

– Это я-то загнул? – Клошар возмущенно уставился на собеседника. – Да я вообще никогда не вру. Может, хочешь поспорить со мной, англичанин?

– Тут и спорить не о чем. Пожалуй, мне пора.

– Ставлю свою лодку и новый мотор! А с тебя – ведро красной краски для названия!

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Маркус протянул руку через стол и сразу ощутил пожатие сухой шершавой ладони.

– Вот он будет свидетелем. – Клошар кивнул в сторону подавальщика и крепко потряс Маркусову руку в своей. – Я покажу тебе призрак, гуляющий со свечкой в наглухо закрытом отеле. Его видно с моей лодки, если стоять на корме.

– А зеленых чертей с твоей лодки не видно? – засмеялся свидетель, собирая стаканы.

– Выпивку запиши на мой счет. – Клошар уже надел свой плащ и направился к двери. – Прямо сейчас и пойдем. Он появляется после десяти и бродит до полуночи.

Выходя из траттории, Маркус посмотрел на небо и подумал, что завтра будет жаркий день. Лунная тень от холма плотно лежала на воде, лишь кое-где продырявленная огоньками лодочных фонарей. Если дождя и вправду не будет, он встанет пораньше и до полудня поднимется на холм. Пора увидеть «Бриатико» лицом к лицу.

* * *

В тот день в Ноттингеме, когда досье Петры было прочитано, он сложил листочки обратно в конверт и собрался спуститься в бар, примеченный еще днем неподалеку от гостиницы. Он был рад обрести свою трубку, хотя уже давно не курил, и решил поискать для нее хорошего табаку. Рассуждения итальянской медсестры не слишком его смутили: дело прошлое, подозрения напрасные, к тому же он жил там под чужим именем, так что комиссар (если он такой идиот, что поверит во все это) может искать его до скончания дней. Петру стоило пожалеть теперь, когда истинная причина ее пребывания в «Бриатико» стала ему ясна. Но жалости он в себе не находил. Ему было неловко, не более того.

Выйдя из гостиницы, он задержался на перекрестке, заметил еще один бар на Пиджин-роуд, постоял некоторое время и направился в тот, что поближе. Неловкость нарастала, мешая ему дышать, и он был уверен, что медленно выпьет пинту портера и успокоится. Однако через час, расплатившись с барменом, он почувствовал себя еще хуже и некоторое время бесцельно слонялся по улицам, не поднимая глаз, пока начавшийся дождь не загнал его обратно в номер.

Наконец он понял, что хочет достать и перечитать досье. Вернее, те несколько страниц, где Петра упоминала анонимный текст, который она принимала за его, Маркуса, дневник, и даже приводила несколько уличающих строк. Перелистав мятые страницы, он нашел первую цитату и, скользнув по ней глазами, услышал, как тревога шевельнулась в нем снова. Кто это, черт возьми, такой? Петра была уверена, что записи мои, они показались ей похожими на сказки, которыми я ее развлекал, когда еще мог с ней разговаривать. Но я сроду не вел сетевого блога, ни закрытого, ни публичного, хотя и торчал часами у компьютера в библиотеке.

Способность убивать показала мне меня, очертив контур прежде размытый.

В ту ночь, когда Аверичи был застрелен, меня накрыло внезапное спокойствие, упавшее откуда-то сверху, будто дождь на горящий в пустыне терновый куст. Несколько минут можно было насладиться этим покоем, выключив фонарик и стоя в беседке над телом врага. Ночь была такой тихой, что слышно было жужжание звезд. Лицо Аверичи было запрокинуто, руки лежали вдоль перил, как будто он засмотрелся в небо или просто дремлет, разбросав ноги в светлых брюках.

Английский у автора блога был немного старомодный, но приятный. Это был британский английский, судя по тому, что брюки автор называл trousers, а фонарик – torch, но что-то неуловимо иностранное в нем похрустывало, на таком языке говорят люди, в раннем детстве увезенные из страны, но много читающие на родном языке.

Пистолет мне продали на блошином рынке в Венцано, парень честно предупредил, что выстрелить из него удастся раза три-четыре, не больше.

Мне нужно было наказать двух негодяев, и свинцовый привкус убийства не исчезнет, даже если прополоскать рот с мылом (однажды безумная сука в интернате капуцинов заставила меня это сделать). Но я не жалею. Хотя, если кто-то спросит меня, что за этим стояло – месть, ненависть или корысть, – я пожму плечами. В наше время человек убивающий не нуждается в мотиве. Эпоха высоких и низких побуждений прошла, теперь многие убивают без объяснений.

Какая жалость, что девчонка скопировала только несколько фраз, он хотел бы прочитать весь этот анонимный блог от корки до корки. Маркус обвел цитаты карандашом, прочел их еще несколько раз и понял, что тревога вышла из берегов и ему снова нужно выпить.

Подбирая пароль к своему блогу, человек оглядывается и выбирает слово, например имя собаки или марку сигарет, мне же пришло в голову сделать паролем то, чего не было. На эту мысль меня навела пожухлая открытка с крестинами, которую мне показали в «Бриатико» перед тем, как вышвырнуть оттуда в новую дивную жизнь.

Маркус поднял глаза на постер с картой Европы, висевший над кроватью. Итальянский лоскут был зеленым с оранжевыми прожилками. В затхлой комнате запахло горькими апельсинами и хвоей. Если бы он выехал завтра утром, то в среду загнал бы машину на дуврский паром, а в пятницу к вечеру был бы в Кастеллабате. А оттуда до деревни рукой подать.

В девяносто девятом, когда они были там с Паолой, он еще не водил машину, да и денег на аренду не было, так что они поехали налегке и передвигались автостопом, как Бог на душу положит. Однажды в районе Маори их подобрал автобус, где у водителя над головой висел архангел из папье-маше и медный колокольчик. От колокольчика к пассажирам тянулся шнурок, за него дергали, когда хотели выйти, но, когда Паола взялась за шнурок возле придорожного бара, водитель только головой покачал и проскочил его на полной скорости. Маркус подошел к кабине и хотел было постучать его по плечу, но водитель улыбнулся ему в зеркале и показал рукой на корзинку, стоявшую на сиденье для напарника. В корзинке лежали сырная голова, круглый бугристый хлеб и две бутылки с длинными, оплетенными соломой горлышками.

Спустя полчаса автобус остановился на смотровой площадке, повисшей над маленьким пляжем из черного песка. Вода у берега была того самого цвета, о котором Маркус мечтал, разглядывая рекламные проспекты Алиталии. Водитель поделился с ними своими запасами, сказал свое имя, которое они тотчас забыли, помахал рукой и уехал.

Паола достала из сумки складные стаканчики, Маркус посадил ее на парапет, налил ей вина и встал у нее за спиной, придерживая девушку за плечи.

– Если я тебя отпущу, упадешь прямо на пляж. Или в море, если повезет.