Муза и генерал - Варвара Синицына

- В тебя, Варвара, никто ничего не метал.

- Но ведь целились! Дорогая Муза Пегасовна, гоните свои меха, улетаю, мстительно говорю я и, не выпуская сигару изо рта, лезу в шкаф. - И если вначале я хотела обойтись халатом, то теперь, раз вы на вражеской стороне, обойдусь шубой.

Презрев бабье лето, коим встретит меня столица, я, движимая желанием отомстить по-крупному, накидываю на плечи шикарную соболью шубу, мечту всех теток гарнизона, и гордо запахиваю ее. У меня никогда не было такой шубы, а у Музы она есть, теперь я понимаю природу ее королевской осанки. От такой роскоши и горбунья выпрямится. В мехах редкой породы, струящихся до пят, я пялюсь на несгибаемую Музу. Но даже покушение на самую дорогую и любимую вещь гардероба не умаляет ее царственного величия.

- Не замерзнете зимой, Муза Пегасовна, голубушка? - беспокоюсь я.

- Главное, чтобы ты не вспотела. - Она окидывает меня взглядом и говорит: - Ты знаешь, Варвара, эта шуба тебе к лицу.

Я понимаю, что Муза Пегасовна отдает мне шубу без боя, как Кутузов Москву, спаленную пожаром. Она встает и, пока я изучаю шубу относительно подпалин, решая: вспотею или замерзну - возвращается из кухни с чашкой кофе.

- Варвара, милая, выпей перед дорогой. - Слова Музы Пегасовны звучат угрожающе, особенно пугает "милая".

Я принимаю чашку из ее рук и медленно по причине абсолютной сытости, преследуя единственную цель - наесться впрок, тяну в себя глоток за глотком.

- Меня ждет Климочкин, полдень я встречу на Красной площади.

Муза Пегасовна в знак согласия кивает.

- Ты пей, пей.

- Какой-то кофе у вас странный, где вы нашли такую гадость? - говорю я, выливая в себя последние капли. Я не узнаю собственный голос: как на заезженной пластинке, он подвывает на оборотах.

- А что ты хочешь от нищей старухи, у которой даже шубы нет? - из туманного далека, смеша меня своим раздвоением, произносит то ли лев с Музиным лицом, то ли Муза с лицом льва.

Дальше - темнота. С невыразимым наслаждением я погружаюсь в ее ласковые волны.

ЧЕРНАЯ КОРОЛЕВА

Все подводники вернулись из похода. Они стучали в двери своих квартир, звонили в двери своих квартир, своими ключами открывали двери своих квартир. И жены бросались им на шею.

И только Борис не позвонил, не постучал, не открыл. И никто не бросился ему на шею. Он не вернулся из похода.

И как-то сразу Люся поняла, что нет больше Бориса, как нет и надежды на возвращение. За что Бог лишил ее даже надежды? Люся сидела в своей квартире, куда больше никогда не войдет Борис. Она не была одна, вокруг толклись люди, но ей казалось, что, подобно отколовшемуся куску льдины, ее относит все дальше в открытый океан, в мутные воды, в которых сгинул Борис навсегда.

Люся повторила это слово:

- Сгинул.

Кто-то принес, будто она просила, стакан воды. Люся смотрела на воду за стеклом и чувствовала, как погружается в ее толщу, как смыкаются волны над головой. Мир, лишенный голосов и запахов, мир без чувств воронкой затягивал ее. Она поднялась со стула, и все замолчали, словно вглядывались в ее горе, примеряли его на себя, и ей стало противно от их любопытства. Она хотела закрыть глаза - ведь все это дурной сон, - а затем вынырнуть и вновь оказаться с ними. С красавицей Наталией, сумасбродной Бибигоншей, подозрительной Титовой, запасливой Скомороховой. Но льдина горя, с которой невозможно убежать, уносила ее.

Люся подошла к шкафу, достала альбом с фотографиями; за его толстой бархатной обложкой покоилась их с Борисом жизнь. Как сейчас он покоится где-то в глубине океана. Она переворачивала страницы, и с каждой на нее смотрел Борис. Смотрел виновато, смущаясь, будто хотел сказать: "Прости, Люся, что так получилось".

Но она не помнила его голоса. Казалось, все его интонации, смех и даже ласковые слова, которыми он ее называл, навсегда погрузились в глубину вместе с ним. Люся закрыла глаза, она хотела вспомнить его руки, но вместо его рук перед глазами мелькали ее же обкусанные пальчики и аристократические пальцы Гужова, переставляющие шахматные фигуры. Шахматная доска стояла тут же, на столе, стояла с тех времен, когда Борис был рядом, а она и днем и ночью, не принимая его в расчет, вела бесконечные шахматные баталии.

Люся раскрыла доску и беспорядочной кучей, как бы символизирующей апофеоз войны, высыпала фигуры на стол. Черная королева, решившая избежать страшной участи, скатилась по столешнице и упала на пол.

Все, кто был рядом, переглянулись, никто ничего не понял. Люся долго, хлопая ящиками, что-то искала на кухне и вернулась с топором. Методично, как на гильотину, она клала на клетчатую доску фигуру за фигурой и взмахом топора разрубала вдребезги всех этих пешек, офицеров, коней, ну, что там еще...

Никто не решился подойти к ней, вырвать из рук орудие казни. С каждым ударом, когда топор нависал над новой жертвой, она набирала силы. Странной улыбкой освещалось ее лицо, когда очередная шахматная фигура превращалась в труп.

Красавица Наталия, сумасбродная Бибигонша, подозрительная Титова, запасливая Скоморохова сжались от ее дикого удовольствия, сидели, не шелохнувшись, словно сговорились, что надо молчать для своего же спасения.

Никто не заметил, как явился Гужов. Он подошел к Людмиле со спины, на самой высокой точке, когда она замахнулась, и перехватил топор. Но Люся, тщедушная Люся, которая только и могла рубить игрушечные войска, показала свою недюжинную силу. Сжимая обух двумя руками, она тянула топор на себя. Поддавшись ей, лезвие полоснуло по руке Гужова - хлынула кровь, забрызгав все вокруг.

И не было при этом ни единого стона. Ни одного звука не услышали присутствующие во время их борьбы. Всем, кто вжался в стену, виделся какой-то странный танец без музыкального сопровождения; с каждым поворотом головы, с каждым па на полу расцветали красные маки.

Обхватив неистовую в своем азарте Люсю, Гужов развернул ее лицом к себе, и топор с окровавленным лезвием отлетел к ногам зрителей. Никто не посмел двинуться в сторону, тем более поднять топор.

- Это ты, ты во всем виноват! - дыша желчью, исходившей из глубины ее раненого сердца, прокричала Люся.

- Я отдал команду "Задраить верхний рубочный люк" только после того, как на центральный пост прошли доклады из всех отсеков, что присутствуют все. Я не знал, что он не спустился в свой третий отсек. Последний раз Бориса видели на мостике перед погружением, когда все курили, - тихо сказал Гужов и разжал руки, сжимавшие ее тело.

- Уходи, - обронила она.

Он не сказал ни да, ни нет, кровь тонкой струйкой текла из его ладони на пол. Он смотрел на Люсю, словно хотел разделить ее безбрежное горе. Никто не слышал, хлопнула ли за ним дверь. Борьба двоих - теперь, увы, не за шахматным столом - и кровавая рана на руке одного из них заставили всех забыть о черной королеве, чудом сохранившей свою венценосную головку от неотвратимого удара. Но, оказывается, Люся не забыла о ней, избежавшей общей участи. Нагнувшись, она вытащила беглянку из-под стола, и долго рассматривала ее, словно примеривалась, куда направить стальное лезвие.

И тогда Наташа, выдавив себя из стены, схватила топор, прижала, словно ребенка, окровавленное топорище к груди. Сумасбродная Бибигонша, подозрительная Титова и запасливая Скоморохова заслонили красавицу Наташу собой. Маленькая, хрупкая Люся, сжимавшая детскими обкусанными пальчиками черную королеву, опустилась на пол и тихо заплакала. Это были первые слезы с той самой минуты, когда она узнала, что Борис не вернется.

Ночью они уложили затихшую Людмилу в постель и, не включая свет, сидели у изголовья кровати. Свет фонаря пробивался с улицы осторожно, словно боясь нарушить ее сон, и они видели ее скорбное лицо, ее ладонь, прижавшую к щеке черную шахматную фигуру. Никто из них не мог оставить Люсю одну, даже спящую, в этой темной комнате, в этой пустой квартире.

- Как странно, - тихо, как бы про себя, сказала Наташа.

- Что странно? - шепотом спросила Бибигонша.

- Все странно, - повторила Наташа, - очень странно.

- Три смерти за одну неделю, - кивнула Скоморохова, - такого у нас еще не было.

- Ну, с Борисом еще не известно, - вымолвила Наташа.

- Да все известно, - возразила Титова и, помолчав немного, добавила: Море не отпускает. Сначала лодка плыла в надводном положении, все курили на мостике. Мой Титов говорит, что Борис прикуривал у него.

- Борис ведь не курил, - заметила Наташа.

- Много ты знаешь! Значит, закурил. Сигареты "Вог"... - повысила голос Титова и осеклась, будто проговорилась. - Потом была команда: "Все вниз, погружаемся". Все разошлись по отсекам и только когда погрузились, обнаружили, что нет Бориса. Титов говорит, он не успел спуститься в прочный корпус...

- Почему не успел? - спросила Скоморохова.

- С сердцем могло стать плохо, - предположила Бибигонша, - или зацепился за что, упал, а никто не заметил. В экипаже 150 человек, угляди здесь за каждым.