Русско-японская война и ее влияние на ход истории в XX веке - Франк Якоб

именно к подписанию англ о-русского соглашения и развязыванию войны с нами[280].

Бюлов пошел еще дальше[281]. Он предложил сообщить России, что она может отблагодарить Германию за поддержку, приняв сторону Германской империи, если та в результате поставки угля столкнется с какой-либо агрессией[282]. Он отправил Вильгельму II отчет с предложением написать царю письмо и заключить русско-германское соглашение, которое было составлено сразу после Гулльского инцидента, когда России требовалась международная поддержка. Предлагаемое соглашение укрепило бы положение Германии в Европе, обеспечив России политическую поддержку:

Будет так, как вы решите. Мы должны придерживаться единой позиции. Конечно, союз должен быть исключительно оборонительным и только от европейского агрессора или агрессоров в форме компании по взаимному страхованию от пожаров на случай поджога. Очень важно, чтобы Америка не восприняла это соглашение как угрозу. <…> Я прилагаю проект соглашения, о котором вы писали[283].

Если бы началась война против одной вражеской страны, союзник сохранил бы нейтралитет, если же война началась бы против двух и более врагов, Россия или Германия вынуждены были бы вмешаться в эту войну Николай II и министр иностранных дел в Санкт-Петербурге ответили на это предложение, указав, что пункт, описывающий casus belli, должен быть секретным[284]. Россия также пыталась ограничить действие этого соглашения только войной с Японией. Бюлов в письме Вильгельму II подчеркнул, что интерес Германии заключается в достижении общего соглашения[285].

Царь высказался против этой идеи, что германский император прокомментировал с иронией:

Его перо затряслось от страха перед галлами и так ослабло, что он не смог подписать соглашения с нами <…> без их разрешения. С моей точки зрения, быть не может, что Париж не будет обо всем осведомлен до того, как царь-батюшка поставит свою подпись. <…> Из-за займов он слишком слаб перед галлами, и будет неудивительно, если Витте и мягкотелый Дамсдорф вместе завязнут в этой трясине[286].

Из-за нежелания царя подписывать соглашение в ответе Германии было необходимо закрепить перечисленные ниже пункты, поскольку иначе отчеты о переговорах могли иметь для нее негативные последствия. Бюлов указал, что необходимо:

1) сохранить в тайне предварительные переговоры и попросить об этом царя;

2) не высказывать недовольства, чтобы не подтолкнуть царя к англичанам.

Следовательно, не надо указывать на факт, что Россия начала рассматривать возможность союза;

3) продолжать следить за Англией, но не показывать нервозности;

4) дать царю понять, что в будущем русско-германское соглашение возможно, несмотря на то что сейчас он от него отказывается[287].

Вильгельм, напротив, не хотел так легко сдаваться. Он написал своему кузену:

Но я уверен, что ты сам понимаешь, что мне надо получить от тебя положительные гарантии в том, что ты будешь помогать мне в том случае, если Англия и Япония объявят мне войну из-за того, что Германия поставляет уголь русскому флоту.

Если ты не можешь вполне гарантировать мне, что в случае подобной войны ты сможешь честно сражаться плечо к плечу со мной, то я, к сожалению, должен буду немедленно запретить германским пароходам поставлять уголь твоему флоту [Переписка 1923: 85][288].

Однако царь не хотел подписывать соглашения, предварительно не обсудив его в рамках русско-французских переговоров[289]. Казалось, Вильгельм был подавлен из-за того, что его кузен отказывается подписывать соглашение, в особенности потому, что германская сторона так много работала над этим вопросом в течение последних двух месяцев[290]. Бюлов, напротив, старался сохранить оптимизм, обращая внимание на будущие возможности и необходимость поддержания хороших отношений с Россией[291].

Несмотря на то что попытки Германии оказались неудачными, дипломаты германского императора сыграли важную роль в подготовке к миру, при котором наконец появился бы шанс на заключение русско-германского соглашения. В октябре 1904 года Вильгельм II уже предупреждал кузена о действиях Японии в Европе и о необходимости выработать сильную дипломатическую позицию для будущих мирных переговоров:

…бывший японский посланник в Петербурге, Курино, вновь появился в Европе. <…>…и, будто бы, уполномочен добиваться посредничества Франции и Англии <…> в пользу Японии в целях заключения мира. <…> Это показывает, что силы Японии в отношении людей и денег будут скоро исчерпаны, и что теперь, получив перевес над маньчжурской армией, японцы воображают, что они могут сейчас остановиться и попробовать пожать плоды трудов своих, соблазнив другие державы вмешаться в дело и приобрести Маньчжурию путем мирной конференции [Переписка 1923: 68–69][292].

Царь ответил категорично: «Можешь быть уверен в том, что Россия доведет эту войну до конца: до тех пор последний японец не будет выгнан из Манчжурии [Sic!]; только тогда можно будет толковать о мирных переговорах и только между двумя воюющими сторонами» [Переписка 1923: 69][293]. Хотя Николай II продолжал верить в конечную победу своей армии, другие ведущие игроки Санкт-Петербурга, особенно банки, с нетерпением ждали мира, и для Витте было очевидно, что Россия Маньчжурию потеряет: «Население России проглотит это блюдо, если подать его под правильным соусом. Таким соусом может стать внутренняя либеральная реорганизация»[294]. Причиной, почему Николай II отказывался прислушиваться к голосу русского капитала, может быть то воодушевление, которое он черпал из личных писем Вильгельма II:

Слышал из заслуживающего доверия частного источника, что власти в Токио опасаются за дальнейший ход войны. Они высказывали свою скорбь по поводу того, что за неимением свежих резервов не добились под Лаояном настоящего успеха, соответствующего громадной потере людей. Непрестанное прибытие из России свежих батальонов далеко превышает их ожидания, так как они никогда не считали Сибирскую дорогу способною к беспрерывному транспорту. Следовательно, они начинают видеть, что, тогда как их кадры, особенно офицерские, подходят к концу, твоя армия с каждым днем возрастает в мощи, численности и ударной силе, и что военное счастье медленно, но верно отворачивается от них [Переписка 1923: 80–81][295].

Только после сдачи Порт-Артура Вильгельм II изменил тон и стал выступать за проведение мирных переговоров с Японией:

Полученное здесь вчера вечером известие о падении Порт-Артура произвело громадное впечатление. Мы все глубоко сочувствуем доблестным генералам и находившейся под их командой храброй горсти героев, совершивших все возможное, чтобы исполнить свой долг перед императором и родиной; их защита Порт-Артура будет прославлена во все времена и, пока будет существовать солдат, она будет приводиться как достойный подражания пример; честь и слава им во веки! Неизбежность падения обреченной на сдачу крепости привела за последнее время в