Русско-японская война и ее влияние на ход истории в XX веке - Франк Якоб

Маньчжурии останется и российская, и японская вооруженная охрана для защиты железных дорог в провинции, принадлежащих этим странам. Согласно заключенному соглашению каждый километр [Sic!] железной дороги будет охранять 15 человек вооруженной охраны. Согласно подсчетам Китая, это будет означать размещение российских и японских войск, насчитывающих приблизительно 20 000 человек. В возражениях Китая, отправленных и в Санкт-Петербург, и в Токио, говорится о том, что Китай способен сам обеспечить защиту собственности России и Японии на своей территории[237].

Однако эти возражения не были восприняты серьезно ни в России, ни в Японии. Японо-китайские отношения ухудшились, в частности, во время Первой мировой войны, когда 21 требование укрепило положение Японии в регионе, а США совершили интервенцию для сохранения политики открытых дверей и, следовательно, для защиты своих экономических интересов.

Японо-американские отношения после Русско-японской войны развивались еще хуже. Несмотря на то что либеральный политик Юкио Одзаки (1858–1954) отправил в Вашингтон в 1910 году саженцы вишни в знак благодарности США за посредничество в переговорах [Buchanan 1950], Портсмутский мирный договор негативно повлиял на отношения двух стран [Wolff 20086: 131–133]. Америка стала вести в Тихоокеанском регионе более амбициозную политику с целью стать мировой морской державой и защитить свое положение от растущей мощи Японии на другой стороне Тихого океана [Pollock 1905:244–245]. Последовательная поддержка Рузвельтом интересов России привела к появлению в Японии антиамериканских настроений. Люди воспринимали США как предателей, и, несмотря на то что Япония достигла своих изначальных целей, условия мира оценивались как унизительные. На следующий день после подписания уполномоченными лицами договора в Токио начались Хибийские беспорядки, являвшиеся выражением общественного гнева и прекратившийся только тогда, когда японский император ввел военное положение. В канзасском издании «The Topeka State Journal» события в японской столице были описаны подробно:

Первые волнения произошли в связи с народным гневом, вызванным условиями мирного договора, заключенного с Россией. В парке Хибия был созван массовый митинг против действий правительства, но полиция Токио закрыла ворота и попыталась воспрепятствовать тому, чтобы люди там собрались. Муниципалитет выступил против действий полиции, и ворота наконец были открыты, собралась большая толпа, люди голосовали за резолюцию, в которой говорилось о том, что нация унижена, а также осуждались условия, на которых был заключен мирный договор. Толпа скорее была серьезна в своих намерениях, чем в гневе, поэтому полиция вела себя сдержанно. Со временем толпа организованно разошлась. Однако позже люди вновь попытались собраться у театра «Синтоми», и полиция их разогнала. Затем часть толпы ушла к правительственному органу «Кокумин симбун» и стала кричать. В дверях здания появились три сотрудника [Sic!] газеты с мечами в руках, отразили нападение, после чего полиция разогнала толпу. Казалось, что беспорядки закончились, когда неожиданно часть толпы стала штурмовать здание, кидать камни и ломать оборудование. <…> В Осаке и Нагое прошли подобные митинги, на которых, не стесняясь в выражениях, требовали отставки правительства. Общее настроение в стране, кажется, было на стороне протестов, но также очевидно, что большинство примет результат мирной конференции, каким бы разочаровывающим он ни был[238].

Американский дипломат Генри Уиллард Денисон (1846–1914), бывший юрисконсультом японской делегации в Портсмуте, объяснил позицию Японии по окончательному соглашению следующим образом:

Г-н Деннисон [Sic!] сказал: «Если вы не можете уплатить долг кредитору который не в состоянии его с вас взыскать, это не повод для гордости. Русские берут большой кредит сами у себя, потому что отказываются выплачивать контрибуции Японии.

Мы не стали настаивать на контрибуциях по той простой причине, что мы не в том положении, чтобы настаивать на чем-либо. Если бы наш флот стоял в Балтийском море или наша армия находилась под Санкт-Петербургом или у ворот Москвы, мы бы получили те же преимущества, какие были у немцев, когда они оккупировали Париж. Они получили большие контрибуции от Франции только в качестве платы за то, что ушли. Контрибуции в международных делах, как вы знаете, это не плата за прошлые поражения, а гарантия предотвращения новых.

Но наши флот и армия в тысячах миль от европейской России. Мы бы действительно могли возобновить войну, захватить Владивосток и получить, вероятно, возможность требовать контрибуции, но это стоило бы нам несколько миллионов иен – столько же, сколько составили бы контрибуции, не говоря уже о человеческих потерях»[239].

Однако даже когда политики приняли эти факты, японская общественность, надеявшаяся на крупные завоевания, как в 1895 году, а также на большие суммы контрибуций из-за обещаний в прессе, была в ярости и не приняла поражения в Портсмуте. Когда договор привезли в Японию, первоначальный гнев уже утих[240], и люди направили свою злость на правительство[241], но отношение к США в Японии резко ухудшилось из-за ощущения обмана.

После окончания Русско-японской войны «взаимная подозрительность» [Kowner 2007а: 14] возросла и ознаменовала собой период США и Японии к отношениям, которые Тал Тови и Шэрон Халеви даже назвали «холодной войной» [Tovy, Halevi 2007:137]. Этот период продолжался с 1905 по 1941 год. Поддержка, которую раньше США оказывали действиям Японии в Восточной Азии, теперь сменилась растущим противостоянием в Маньчжурии. Следовательно, поддержка, которую оказывали США, всегда отражала исключительно их собственные интересы в регионе, Япония же использовалась в качестве щита от России до тех пор, пока сама не стала представлять опасность [Tovy, Halevi 2007: 139][242]. Однако финансовые проблемы Японии привели к еще большей потребности в деньгах. Поэтому она не только отклонила предложение США о передаче части железной дороги в Маньчжурии, но и значительно ограничила американскую политику открытых дверей, что стало возможным после заключения в 1907 году соглашения с Россией [Berton 2007: 79; Matsui 1972: 36–37; Trani 1969: 159]. «Американцев вышвырнули из Маньчжурии и в торговом, и в инвестиционном отношении» [Matsui 1972: 36], и конфликт достиг кульминации во время Мукденского инцидента в 1931 году, который также можно рассматривать в качестве прямого следствия Русско-японской войны.

Помимо экономических споров, американо-японские отношения были омрачены иммиграцией японских граждан на западное побережье США, а также сегрегационным кризисом в школах Калифорнии в октябре 1906 года [Esthus 1966: 128–145; Matsui 1972: 36; Tovy, Halevi 2007:146–148][243]. Если еще раз процитировать Тови и Халеви, «победа Японии над Россией привела к тому, что США “открыли” для себя нового врага» [Tovy, Halevi 2007: 150]. Если во время войны в качестве опасной и нецивилизованной страны преподносили Россию [Henning 2007], то теперь фокус сместился на Японию, которую также начали выставлять в качестве военной угрозы