Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

И семейство филгья проследовало в противоположные заросли кустов, прокладывая в них крохотную просеку. Эльфы смотрели им вслед так, как только и можно смотреть вслед уходящему чуду.

Но когда филгья отошли от отряда на значительное расстояние, они остановились и затоптались на месте, издавая странные, тоскливые звуки, больше похожие на плач или стон.

— Вот мы и попрощались, — сказал маленький пенек, — как умели, так и попрощались. — Он крепко прижимал к себе пакетик с цукатами.

— Потому что мы многое умеем, и лгать во спасение — тоже, — сказал филгья‑патриарх, вытирая аквамариновые глаза ладошкой.

* * *

Для Рогмо и само путешествие, и целый день, проведенный в Сетубале, в знаменитом дворце королей Эль‑Хассасина, промелькнули словно сон — тяжелый, тягучий, туманный. Он смутно понимал, что с ним происходит, стараясь только не выказать своей неприязни к тем, кто был причастен к боли и страданиям его друзей и любимой госпожи.

Переговоры вел Манакор. Он же выяснил, где можно найти морлоков, куда они отправляются после захода солнца, где прячутся с рассветом. И Рогмо был вынужден признать, что в ордене Безумных хассасинов глупцов уж точно не держат. Лазутчики сумели добыть очень много полезных сведений, оставшись при этом в живых. Когда речь шла о морлоках, и это являлось небывалым достижением.

Все следы вели к Медовой горе Нда‑Али.

Не то морлоки защищали Ишбаала, не то доставляли ему тела убитых, чтобы напоить его новой энергией. Не то, напротив, сами искали у него защиты и поддержки — этого никто доподлинно не знал. Однако это уже было неважно.

Незадолго до полуночи триста эльфийских меченосцев отправились к подножию Нда‑Али, чтобы там принять бой со своими братьями по крови, проклятыми эльфами — своим стыдом и своей вечной болью.

Меджадай Кройден, Рорайма Ретимнон и Харманли Терджен вышли на террасу дворца, провожая гостей. Эльфы ехали не оборачиваясь. А если бы кто‑то из них оглянулся, то заметил бы, как восхищенно сияют глаза правителей Эль‑Хассасина.

— Они прекрасны, Харманли, — сказал Меджадай, когда эльфы скрылись из виду.

— Никогда не думал, что доживу до такого светлого дня в своей жизни, — согласился Ретимнон.

Подобные откровения были удивительны и даже немного неприличны, оттого двое мужчин, находящихся на террасе, сделали вид, что не слышали этой фразы, хотя в глубине души и сами что‑то похожее чувствовали.

Около часу ночи эльфы прибыли на место.

— Что прикажешь, повелитель? — спросил Манакор, спешиваясь.

— Что можно приказать? — пожал плечами Рогмо. — Вы такие опытные воины. Будем ждать, пока не появятся морлоки. А когда увидите их — убивайте.

— Хорошо, повелитель, — откликнулись эльфы, словно лес прошелестел.

Ждать морлоков пришлось не слишком долго. Спустя час дозорный подал условленный сигнал — по тропинке, ведущей от пещеры к подножию горы, спускалась длинная вереница темных силуэтов. И когда они вышли из леса на открытое пространство, триста эльфов окружили их со всех сторон. Между братьями по крови завязалась жестокая битва, в которой раненых или побежденных быть не могло. Должны были остаться лишь выжившие и убитые.

Рогмо поразило, как хороши были морлоки. Ему‑то по наивности казалось, что проклятые эльфы и выглядеть должны соответственно. Но не знай он, кто стоит перед ним, никогда бы не отличил морлока от истинного эльфа, если бы не заглянул одному из них в глаза.

Глаза морлока были абсолютно черные: ни белков, ни зрачков — одна сплошная поверхность, словно стекло, в котором тускло отражался звездный свет. Ни жалости, ни сострадания, ни боли, ни муки.

Они умирали молча. И убивали тоже молча. И это было ужасно. Рогмо видел, как оживились проклятые эльфы, когда почувствовали, с кем имеют дело. Видимо, жизненная энергия его воинов была им нужнее, чем кровь людей или гномов. Морлоки стаскивали его подданных с коней, припадали к их телам в страстном смертельном объятии, похожем на поцелуй. Это было отвратительное зрелище, и полуэльф рубил направо и налево. Меч Аэдоны был по рукоять в крови морлоков — и была эта кровь такая же черная, как их души и глаза.

Рогмо заметил одну странную особенность. От его ударов враги умирали быстрее, словно он рубил наверняка. Видимо, сбывалось древнее пророчество, и меч Гаронманов освобождал их от проклятия таким вот образом. И еще заметил Рогмо, что если с остальными эльфами морлоки сражаются, то к нему приближаются просто так — за своей смертью. И их лица спокойны и немного печальны.

И еще понял Рогмо, что морлоки немы.

Почему‑то именно это потрясло его до глубины души.

Он приказал своим воинам отступить, чтобы не рисковать попусту, а сам с занесенным мечом вышел вперед. И морлоки, слепо вытягивая перед собой полупрозрачные руки, по очереди подходили к нему за смертью‑прощением. Кровь их широким потоком лилась по лезвию меча Аэдоны, насквозь промочив белые одежды короля эльфов.

Убивая своих сородичей, выполняя свое предназначение, Рогмо не слишком задумывался о той цене, которую ему предстояло заплатить за это деяние.

Равнина была усеяна телами, закутанными в черные плащи. В траве натекли лужицы черной крови. Несколько десятков морлоков лежали запрокинув к ночному небу бледные лица и уставившись в него пустыми глазами. Нет, не пустыми! Мертвыми, это правда, но вовсе не пустыми. Светло‑серые глаза упрямо смотрели в небо, пытаясь отыскать там ответ на горький вопрос — как могло произойти такое? Как ты, Гаронман, смог уничтожить плоть от плоти своей и кровь от крови? И у Рогмо не было ответа. И та часть полуэльфа, которая принадлежала Древнему народу, та часть, в которой гном Раурал признал легендарного короля, знала, что сегодня, в эту ночь, последний король эльфов Рогмо Гаронман не только избавит людей от страшного врага, не только очистит землю от зла, не только отпустит на волю проклятых некогда братьев, но и заплатит за это положенную цену.

А еще вернее — расплатится за то зло, которое причинил некогда своим проклятием. Ибо если бы не это проклятие, многое в мире могло сложиться иначе.

Но полуэльф Рогмо об этом не думал.

Ему было легко и светло.

Он успел попрощаться с теми друзьями, которых удалось повидать, и передать прощальные приветы остальным. Его руки не были обагрены невинной кровью, его совесть была чиста. И только об одном жалел Рогмо — о том, что не успел проститься с маленьким Хозяином Лесного Огня. Но он надеялся, что когда душа его попадет в Ада Хорэ, Тиермес будет к ней милостив.

Он не чувствовал усталости даже тогда, когда в живых оставалось всего два или три морлока. Только успел подумать, что незачем было вести за собой целое эльфийское воинство и губить поданных — он бы и сам управился с этим, потому что в конце концов оказалось — не война это вовсе, а что‑то гораздо более страшное.

Последняя фигура — выше и стройнее прочих — не двинулась ему навстречу, а осталась стоять на прежнем месте, шагах в трех или четырех.

— Что же ты? — мягко спросил Рогмо. — Иди сюда, я закончу свою работу.

— Я подойду, — внезапно ответил морлок. — Но перед тем подумай, Гаронман, готов ли ты расплатиться за все зло и все несчастья, которые ты обрушил на нас? Мало тебе было той боли и того горя, что обрушились на эльфийский народ во время войны с Мелькартом?

— Я готов, — спокойно ответил полуэльф. Странным образом чувствовал он, что несет ответственность за случившееся много тысяч лет тому назад бесконечно далеко от этих мест. Но судьба настигает своих должников, куда бы они ни отправились.

Полуэльф немного удивленно отметил, что его разум как бы раздваивается и он присутствует в собственном теле только частью, причем часть эта весьма и весьма незначительна, а основное место занимает кто‑то величественный, могущественный и древний, как само время. Рогмо скорее догадался, нежели понял, что это и есть знаменитый Гаронман.

— Я готов, — повторил уже истинный король эльфов. — Я давно понял, что та расплата, на которую я вас обрек, страшнее, чем преступление. И значит, я также виновен в том, что вы веками были обречены созидать вокруг себя только мрак и тьму, лишенные всякой надежды. Сегодня такой день, когда я отвечу за содеянное мной.

— И ты не представляешь как! — вдруг прошипел проклятый эльф. — Вглядись в меня, ты узнаешь это лицо?

Рогмо, повинуясь движению прочно обосновавшегося внутри него Гаронмана, вытянул шею, всмотрелся. Да, он знал этого морлока. Вернее, не он, но вторая и главная его часть.

— Ты! — воскликнул Гаронман, отшатываясь.

И Рогмо вместе с ним ощутил дикую, ни с чем не сравнимую боль.

— Сын, — прошептал Гаронман, пораженный этим явлением.

— Да, отец. И неважно, в чье тело ты спрятался от меня и от своей совести, чью беспамятную душу ты заставил расплачиваться вместе с тобой, — все это неважно. К тому же я знаю этого полуэльфа — сын Аэдоны, как же я ненавижу его! Как же я ненавижу тебя, отец, и все твое потомство! Ведь меня ты изгнал и проклял. У тебя не нашлось для меня ни любви, ни прощения! Помнишь, какими мы потерянными были тогда — ваши дети, ваша кровь? И вы, бессмертные, древние, как сам Арнемвенд, благородные, не придумали ничего лучше, кроме как проклясть нас. Так получи же назад свое тогдашнее благословение, отец!