Эксклюзивный грех - Анна и Сергей Литвиновы

– В принципе, выпускник по окончании института должен получить на руки не только диплом, но и свою медицинскую карту. Передать ее в поликлинику по дальнейшему месту жительства. Но вы же понимаете… Ля женесс, ля женесс <Молодость, молодость (фр.).>…

– Не берут, – кивнул Дима.

– Не забирают, – машинально поправила его дама и продолжила:

– Три года после окончания института карты хранятся наверху, в регистратуре. А потом их отправляют сюда, ко мне…

– В так называемый глубокий архив, – блеснула познаниями Надя.

– Совершенно верно, – согласилась Анастасия Андреевна.

Дима снова наградил Надю своим фирменным, скептически-усмешливым взглядом. “Вот он, мужской шовинизм в действии”, – мимолетно подумала девушка.

Архивистка между тем продолжала:

– Карты хранятся в связках. Каждая снабжена табличкой, где указан год ухода в архив. Какой отрезок времени вас интересует?

– Годы от тысяча девятьсот семьдесят второго до восемьдесят четвертого, – быстро ответил Дима.

– Значит, данные документы ушли в архив с семьдесят пятого по восемьдесят седьмой, – подытожила дама. Совсем уж мимолетно, на полсекунды, задумалась и выдала:

– Это восемнадцатый ряд, стеллажи с сорок четвертого по сто шестьдесят восьмой. Пойдемте?

Анастасия Андреевна встала, и Надя еще раз с восхищением рассмотрела ее юбку, расширяющуюся книзу, – фасон изумительно подчеркивал тонкую талию. “Лет пятьдесят – а такая стройная!” – завистливо подумала она.

– Пожалуйста, вот вам семьдесят второй год выпуска, – объявила архивная дама.

Надя растерянно взглянула на бесконечные ряды карточек. Ничего себе объем! Она постаралась не выказать своего удивления и решительно взяла первую пачку.

Ей достался физический факультет. Надя нетерпеливо открыла первое досье: Абакумов Андрей Георгиевич.

Общие данные: рост, вес, давление, пульс, зрение – единица, хронические болезни – гастрит, дискинезия желчных путей. Почерк – незнакомый… Дана справка в бассейн.., на втором курсе – ангина… Подпись врача неразборчива. Но вроде бы это писал мужчина – почерк резкий, слова без окончаний.

Дима склонился над своей стопкой карт – кажется, из семьдесят восьмого года. По его расстроенному лицу Надя поняла: он тоже видит, что карта заполнена не маминым почерком, и поражен количеством предстоящей работы, и думает: как бы ему сузить круг поисков?

Анастасия Андреевна не уходила. Стояла рядом, смотрела сочувственно. Произнесла:

– Кажется, вам предстоит большая работа.

– Н-да… Хотелось бы этот объем сократить… Мы ведь не диссертацию пишем, – раздумчиво произнес Полуянов. И спросил:

– Скажите, а сколько тогда здесь было врачей?

– Участковых терапевтов – семь. Плюс, конечно, специалисты, – без запинки ответила дама.

– А по какому критерию студент попадал к конкретному терапевту? По месту жительства?

– При чем здесь место жительства, если мы – институтская поликлиника, – несколько раздраженно сказала архивистка.

– То есть? – вежливо попросил объяснить Полуянов.

– Все элементарно, – ответила Анастасия Андреевна с видом ученого, которого оторвали от интегралов ради таблицы умножения. – В университете – девять факультетов. Врачей семь. Вот и получается: каждому терапевту – свой факультет. А кибернетиков и радиофизиков тогда было мало, их раскидывали по всем докторам.

Надя напрягла память.., ведь говорили же они с мамой… Ведь рассказывала же она… Наконец вспомнила. Попросила Анастасию Андреевну – изо всех сил стараясь скрыть радостные нотки в голосе:

– Давайте ограничимся, скажем, механико-математическим факультетом.

Дима остро взглянул на нее. Надя уверенно кивнула.

– Как скажете, – пожала плечами Анастасия Андреевна. К счастью, она не стала спрашивать, почему гости заинтересовались именно мехматом. Только проследила, чтобы пачки с картами студентов-физиков аккуратно вернулись на свои места. Потом повела их к следующему стеллажу. А Надя, кажется, услышала голос мамы: “Мехматовцы мои такими дохляками были… Изноешь, Надюшка, с каждым годом они все более хилыми становились. Простуды – бесконечные. Мигрени! Представляешь, молодые совсем пацаны – и уже мигрени! Ну а в сессию, конечно, они нам с Евгенией Станиславовной целую эпидемию устраивали…"

И вот наконец родной мамин почерк, такая знакомая завитушка над твердым знаком в слове “объективно”…

Объективно – студент Авдюшкин, пришедший жаловаться на лихорадку и острую боль в горле, имеет температуру нормальную, пульс – шестьдесят, давление – сто двадцать на восемьдесят. Слабая гиперемия небных миндалин. Рекомендован раствор белого стрептоцида (0,8%) – с ума сойти, стрептоцидом уже давно не лечат! – для полоскания и щадящий режим. Бедный, бедный студент Авдюшкин! Явно заявился в поликлинику за освобождением от учебы. Однако справку ему выбить не удалось. “Дурачок ты, разве маму мою вместе с Евгенией Станиславовной обманешь? – фамильярно подумала Надя. – Даже не додумался подмышку перцем натереть – “это они так температуру нагоняли, и знаешь, Надя, иногда мы на эту удочку попадались!"

Внизу – размашистая подпись, сделанная рукой тети Жени Полуяновой. Засвидетельствовала, значит, запись своей медсестры. А вот следующая помета в карте, от одиннадцатого марта семьдесят четвертого года, сделана уже лично Евгенией Станиславовной. Студент Авдюшкин, кажется, подрался: “носовое кровотечение, гематома в области предплечья, ссадина левого коленного сустава. Кровотечение остановлено, наложена повязка – бактерицидный пластырь. Явка через три дня”.

Надя быстро долистала карту. Студент Авдюшкин на третьем курсе переболел-таки настоящей ангиной, на четвертом умудрился подхватить детскую болезнь ветрянку, на пятом заработал перелом локтевого отростка… В семьдесят восьмом году получил диплом, а медицинскую карту, конечно, не забрал.

Надя прикинула: а сколько лет сейчас этому Авдюшкину, незадачливому симулянту? Давно за сорок. Кто он? Программист в крупной фирме? Институтский преподаватель? Бизнесмен? Или пьяница? Как он выглядит? Женат ли? Есть ли у него дети и кто они?

Дима с неудовольствием взглянул в ее мечтательное лицо, буркнул:

– Давай, Надежда, шевелись! Она взглянула на часы: на просмотр одной карты у нее ушло девять минут. А всего карт – две тысячи.

– Может, еще как-то круг поисков сузить? – неуверенно спросила Надя. – Этак мы тут неделю просидим…

– Да хрен его знает – как его еще сужать! Я уже голову сломал, – буркнул Дима. – Не мечтай, лучше давай работай…

На этот раз Надя не обиделась: Дима прав. Она послушно открыла следующую карту. И вскоре увлеклась – не воспоминаниями, а именно работой. Перестала задумываться о судьбах бесконечных Авдюшкиных, Беловых, Воротниковых, Гнездиных. Более не ностальгировала, глядя на мамин такой родной почерк. Она быстро, за минуту, проглядывала карту. Убеждалась, что та содержит стандартный набор болячек. Откладывала. Брала следующую. И еще успевала отвечать на дурацкие Димины вопросы: “А ты знаешь, что такое панариций? Обычный нарыв? Тю-ю, а я думал, что-то серьезное. А крыловидная плева, это что за ночной кошмар?.. Ах, болячка на глазу… Фу, скучища!"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});