Эксклюзивный грех - Анна и Сергей Литвиновы

– Вот такая кровавая драма.

– Мало ли драк в общагах бывает, – пожала плечами Надя.

– Много, – охотно согласился Дима. – Но вот смотри: здесь есть позднейшая приписка. Сделана маминой рукой. – И он протянул тетрадку через стол.

Надя глянула: другими, красными, чернилами был обведен инициал студента “К.”, красная линия от инициала тянулась к полям, а рядом написано: “Тот самый?"

– “Тот самый”… – вслух повторила она. – Кто – “тот самый”?

– А я знаю? – хмыкнул Дима. – Что за манера: не писать настоящие фамилии. Даже в дневнике. Подумаешь: врачебная тайна! Клятва Гиппократа!.. Кстати, посмотри – там есть еще одна приписка.

Действительно: поперек тетради, на полях, было что-то написано малоразборчивым почерком – чрезвычайно меленькими, совсем крошечными буковками. Запись явно относилась к истории с дракой: о сем свидетельствовала стрелка, ведущая к данной записи. Надя повернула тетрадь на девяносто градусов, напрягла глаза и с трудом разобрала: “История получила неожиданное продолжение. Долгое время я была не уверена, правильно ли я поступила. Теперь перечитала свою запись и снова уверилась: абсолютно правильно”.

– Какое “продолжение”? – вслух размыслила Надя. – Что такого сделала Евгения Станиславовна? Правильного или не правильного?

– Тайна. Страшная тайна общежитского подвала, – пожал плечами Дима вроде усмешливо – однако Надя видела, что он не может скрыть разочарования. – Но, – резко сменил он тему, – что-то мы здесь засиделись. Я уже снова есть захотел… Девушка! – крикнул он возникшей вдали официантке.

Когда та, покорно улыбаясь, подошла, скомандовал:

– Еще два кофе и две порции взбитых сливок.

– Нет! – горячо воскликнула Надя. – Сливки – одни!

* * *

Дима покончил со сливками (с видимым удовольствием, обжора!) и попросил официантку принести счет. Глянул на часы:

– Ого! Уже половина седьмого!.. Значит, слушай, Надюха, мою команду. Сейчас разбежимся. Я потащусь домой, то есть в гостиницу, поработаю дальше над мамиными дневниками…

– А я? – обиженно сказала она.

– А ты, извини, поработаешь над моим кошельком. Не ходить же тебе в одних и тех же, пардон, трусах? Мы, похоже, в Питере надолго застряли.

Надя начала хмуриться. Полуянов сделал отстраняющий жест.

– И свитерок себе купи. Не будешь же ты в одном, – снисходительный кивок в район ее груди, – вечно щеголять!

– Но…я…

– Отставить разговорчики. На завтра у нас большие планы. А ты – в несвежем свитере. Что люди подумают?!

Надя машинально взглянула на рукава. Что он врет? Ничего свитер не грязный! Но как же она себя глупо чувствует! Дима, конечно, прав. Запасная одежда ей нужна. Но какой ощущаешь себя идиоткой, когда нет денег…

– Все. Дискуссия окончена, – подытожил Дима. – Пройдемся сейчас вместе до Гостиного, я “капусту” с карточки сниму. И куражься себе. Баксов на сто-двести.

– Дима… – смущенно сказала Надя. – Извини, конечно.., а чего ты так деньгами швыряешься? Много зарабатываешь?

– Раз в десять больше тебя, – отрезал он. – Могу себе позволить. Да не щемись ты. Разбогатеешь – отдашь.

Надя не знала, каким образом она сможет разбогатеть. Но покорно кивнула. Она обязательно отдаст ему деньги! Слава богу, не из тех, кто одалживается.

Дима облегченно вздохнул:

– Ну и чудненько. Закончишь с магазинами – возвращайся в университет, в гостиницу. Потом вместе в маминых дневниках покопаемся. Дорогу в Купчино найдешь?

Что было отвечать? Оставалось только кивнуть.

* * *

Дима раскинулся за начальственным столом в роскошном кабинете гостиничного номера. Кожаное кресло Димочке здорово шло. И вообще выглядел он бодренько – хотя шел уже двенадцатый час, а ночью в поезде они болтали до самой Твери. А Надя еле удерживалась, чтоб не закрыть глаза и не провалиться в сон прямо здесь же, на кабинетном диванчике. В отличие от Димы, сладко храпевшего от Твери до самого Питера, она уснула только после Бологого. А встала – не было семи утра… А потом такой насыщенный день: джип, гостиница, главврач, архив, прогулка по Питеру, изучение дневников в ресторане… И наконец, самое нелюбимое занятие: хождение по магазинам в “экономном режиме” – чтоб выбрать и недорогое, и симпатичное… А Димка, гад, глянул на ее обновку и едко прокомментировал: “Слишком широкий свитер. Тебе, Надежда, вещи в обтяжку покупать надо! М-м, персик!.."

Надя сидела в кресле перед Диминым столом и украдкой массировала точку между большим и указательным пальцем – проверенный способ, чтобы взбодриться… А Полуянов, зануда, кажется, настроился на серьезный, долгий разговор.

– Ну-с, подведем итоги, – внушительно постукал Дима по столу карандашиком, играя в большого начальника. – Наденька, я попрошу вас стенографировать.

Глаза совсем слипались – китайский массаж помогал слабо. Но не могла она дать слабину перед Димой! Поэтому послушно взяла лист бумаги, карандаш и навострилась писать.

– Подведем итоги наших сегодняшних разысканий, – произнес Дима. – Что мы, товарищи, имеем? А имеем мы, товарищи, следующее… Версия первая, предложенная младшим оперуполномоченным Митрофановой… Итак: идут семидесятые годы. Зловещий вирус вырывается из суперсекретных ленинградских лабораторий и начинает косить направо-налево беззащитных студентов местного государственного технического университета…

– Подожди-подожди, я не успеваю…

– Да не пиши ты все подряд, дурында!.. Записывай конспективно: “вирус” – и все!.. Продолжаю… Сам факт эпидемии в ту тяжкую эпоху борьбы двух социальных систем засекречивают. Именно этим объясняется, что ни слова о ней не говорится в дневниках моей матери – послушного советского человека. Правда, неоднократно мы находим в дневниках глухие упоминания, что у мамы с тетей Раей, мол, “много работы”. И эти упоминания совпадают с теми годами, когда в университете могла свирепствовать эпидемия. Впрочем, ремарка “много работы” может означать что угодно. “Много работы” – постоянная планида участкового врача… К тому же версия с бактериологическим заражением никак не объясняет недавнего, чуть ли не вчерашнего, исчезновения медкарт из архива. И – смертей бывших врачей Полуяновой и Ставинкова, а также медсестры Митрофановой… – Дима глубоко вздохнул и продолжил уже не дурашливым, но человеческим тоном:

– Не могу я, хоть убей, представить себе, что твоя или моя мать продают споры сибирской язвы какому-нибудь арабскому террористу… И пенсионера, бывшего советского врача Аркадия Михайловича, я тоже в этой роли представить не могу.

– А может, – пискнула Надя, – ту эпидемию решили засекретить только сейчас? В связи с международной актуальностью…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});