И в сотый раз я поднимусь - Галина Артемьева

И вроде сами по себе… И вроде никто не убивал… Cлаба€чками оказались…

А тут подкатила новая беда. Упившийся (и в прямом, и в переносном смысле) «военной победой» 1993 года лидер демократии не умел обеспечить мирную жизнь в своей стране. Началась чеченская война.

Все получилось, как предсказал им тот инвалид-афганец во время Мишкиного дня рождения. О подрастающем поколении позаботились. Нашлись такие смелые и умелые. Вот уже Ромкины приятели, чуть-чуть только его постарше, отправились воевать в Чечню. Можно подумать, они или их матери этого хотели. Всю жизнь мечтали: дайте сразиться за правое дело. Ребята еле подросли в полуголодном мире девяностых. Воевать не готовились, ни против кого ничего не имели. И многим даже не сказали, куда их везут, известное дело. Привезли куда-то: здрассьте, вы в Чечне.

Возвращались оттуда ребята другими. Рассказывали страшные вещи, скрипели зубами. Вспоминали погибших друзей.

Однажды Саша с младшим сыном шли в гости, остановились у киоска цветочки купить. Вдруг Мишку кто-то тронул снизу за штанину, словно ребенок какой. Они глянули вниз: на них смотрел красивый парень, совсем молодой. Он сидел на низенькой инвалидской тележечке. Ног у него не было вообще. Попросил закурить. Саша ему, конечно, все, что были, деньги отдала. Мишка смотрел на него, как безумный. Просто стоял и смотрел. А парень рукой махнул и говорит: «Чечня, братишка».

Такие, брат, дела.

После этой встречи Саша особенно остро почувствовала, что родила детей на съедение государству. Почему-то Родина и государство в единое целое не складывались. Родина сидела в сердце – не отодрать, всеми тысячами ее древних предков. Государство затаилось и подстерегало зазевавшегося.

Была, была мысль уехать, глядя на то, как отъезжают другие. Ради детей. Да вот дети отказались наотрез:

– Еще чего! Это наша земля. Если мы уедем, кто здесь будет жить?

В конце концов – они были правы.

Саша жила только сегодняшним днем, установив такое правило: каждый день они должны сделать сами себе какую-то радость. Пусть самую маленькую, но именно радость. Такую, чтоб перед сном вспомнить и поблагодарить уходящий день.

У них получалось.

Как-то через пару лет после развода Саше позвонил друг Антона. Вернее, дружили они семьями: Алексей с Марьяшей да Антон с Сашей. Не сказать даже, что особо дружили: вот, развелись, а их и след простыл, не спросят, как она там одна с ребятами. После развода так часто бывает: отпадает куча прежних друзей, перестают общаться и с той, и с другой стороной.

– Как делишки? – спросил Алексей, словно созванивались они вчера.

Странно, подумала Саша, может, он не знает, что мы развелись. Хотя что за ерунда, она, помнится, с Марьяшей сразу после развода беседовала, описывала подробности.

– Вот, развелись, – сказала все же Саша на всякий случай, если Алексей об этом забыл. – Антон теперь здесь не живет.

– Да знаю я, ты чего? – хмыкнул старый друг. – Я тебе звоню, а не чудиле твоему.

– Он уже не мой давно. А почему чудила? – не поняла Саша.

– Единственно, что он в своей жизни умное сделал, – это на тебе женился, да и то… на ветер все пустил, – откровенно поведал собеседник.

– Спасибо на добром слове, – откликнулась Саша, не понимая, к чему клонит приятель.

– Думаешь, зачем звоню, да?

– Угу, – подтвердила она.

– Давай прямо к делу. Может, встретимся где?

У Саши совсем не было времени. Да и не могло у них быть важных дел. Вполне хватит по телефону перемолвиться.

– Ладно, – легко согласился Алексей, – слушай, дело вот какое. Ты одна, да? Никого у тебя нет после Антона?

– Какое твое дело?

– Значит, одна, – засмеялся тот. – Ясно-понятно. В общем, дела у меня идут хорошо. Просто замечательно. Ну, подумал я, вдруг тебя заинтересует. Короче, смотри, расклад такой: у меня семья, Марьяна – это святое. Но, понимаешь… Мне, как мужчине, этого мало. Мне нужна женщина, приличная, интересная, как ты. Чтоб дарить друг другу радость. Я тебе материально помогу. Одену, цацки, какие захочешь, будешь иметь. Баловать тебя буду. И тебе веселее. Ты мне давно нравилась, понимаешь…

– Ты мне что, подработку, что ль, предлагаешь? На полставки? Марьяна – святое, а я – полублядь?

– Я тебе радость предлагаю, дура, и поддержку деньгами. Я щас свистну – толпа прискачет молодых да ранних. А я о тебе подумал. Потому что ты мне нравишься.

– А в чем радость-то? Марьяне рога наставлять? Или что? Деньги за секс брать? В этом счастье? Ты что – спятил?

Алексей даже не обиделся. Удивился скорее.

– Да-а-а, слов нет. Ты, Александра – сила. Ну, что ж, ходи нетраханая, коли так.

– Спасибо, что позвонил, вспомнил, – саркастично попрощалась Саша.

– А я и не забывал. Тебя забудешь, – с уважением произнес на прощанье друг семьи.

Ну, и разговорчик! Саша была оскорблена. Бедная Марьяшка, которая «святое» для этого барана. Вот найдет он себе продажную телку для «радости», а потом начнется перетягивание каната: что сильнее – «святое» или «радость». Тьфу.

А с другой стороны, Саша вдруг вспомнила, что никакая она не тягловая лошадь, а женщина. И женщине этой льстило – да-да, что уж себе врать-то, – ужасно льстило, что кто-то о ней помнит и думает как о радости.

11. К радости!

Радости пора бы уже было и наступить. По ее дороге жизни: вверх-вниз, они все-таки довольно долго находились в слишком большом провале. С другой же стороны, на дне почему-то не так страшно. Это когда еще усатый Буревестник заметил. На дне люди или пропадают совсем, или обретают практически полную (из всех возможных для человека) свободу. Терять-то нечего! А жизнь… Пока живешь – жив. Потом – все другое. Там и страхи другие, и достижения. Что об этом думать?

Саша, раздумывая об этом, написала:

Не надо страха —В жизни смерти нет:Они всегда стоят спиной друг к другу,Поддерживая, но в глаза не глядяОдна другой.

Для жизни смерть – забава, избавленье:Последний выход…Может, не последний?И что за той решающей чертой?…И грезятся волшебные чертоги,И столп огня,И свод небес лазурный…И хочется туда взглянуть, и страшно:А вдруг и правда нет у смерти глаз?

Для смерти жизнь – загадка, безделушка,Забавная игрушка заводная,Которую так сладко разломать,Но стоит ли спешить и суетиться,Передвигать заветную черту?

Пускай искрится, радуется, жжется,Пока сама со смертью не смирится,Пока сама черту не переступит.

Так она для себя решила. Будет радоваться, раз жива. И рядом дорогие люди, которым просто положено получать витамин радости.