Дядя самых честных правил 4 (СИ) - Горбов Александр Михайлович

— Вот с этого момента, Пётр Петрович, подробнее. Кто там моё поместье поделил?

— Конкретных имён не называлось.

Добрятников поёжился под моим взглядом и всё-таки ответил:

— Это мой бывший сослуживец, вы его не знаете. Рода не очень знатного, но при деньгах. А вот жена у него из боковой ветви Голицыных.

Я хлопнул ладонью по колену и постарался не впадать в гнев. Спокойствие, Костя, только спокойствие. Голицыны, значит? Князюшка решил мне подгадить? Только чтобы денег за лошадей не платить или у него есть что-то личное против меня? С этим надо разобраться и ответить так, чтобы отбить у него это желание навсегда. Но это позже, а сейчас мне срочно требуется разделаться с врагами поменьше. Сначала Еропкины, затем Троекуров и остальная шушера.

— Константин Платонович, — Добрятников тронул меня за рукав, — я вас очень прошу: не надо геройствовать и рваться в драку. В одиночку вы ничего не сделаете против Еропкиных. Сейчас мы приедем ко мне в усадьбу, пообедаем и подумаем, к кому за помощью можно обратиться. Попробуем занять денег на отряд наёмных опричников. У меня, к несчастью, будет всего рублей двести, но вы можете на них рассчитывать.

— Пётр Петрович, я вам очень признателен. Ваши благородство и дружба — пример для меня. Но освобождать усадьбу нужно срочно, пока с Марьей Алексевной ничего не случилось.

— Мы попробуем обмануть этих невежд. Пошлём вашего Кижа с весточкой к княгине, пусть потянет время, пригрозит своей роднёй, Долгоруковыми. Я сам к ним съезжу и постараюсь ввести в заблуждение. Главное, что вы живы и здоровы, а остальное решим. Но вам соваться в руки Еропкиных никак нельзя. Они все силы приложат, чтобы убить вас по-настоящему.

— Вы плохо представляете мои возможности, Пётр Петрович, — я кровожадно улыбнулся. — Поверьте, они сто раз пожалеют, что приехали в Злобино.

* * *

За этими разговорами мы незаметно подъехали к Добрятино. Только что вокруг был лес, берёзки с ёлками и сразу дорога неожиданно свернула в сторону и вывела прямо к усадьбе рыжего семейства. Всё тот же потрёпанный дом, облупившаяся побелка на стенах, сараи, куры бродят прямо перед крыльцом. И в то же время как-то уютно и по-домашнему.

Добрятников остановил дрожки, я спрыгнул на землю и тут же был оглушён криком. Тонким, переходящим в ультразвук и очень громким.

— А-а-а-а-а-а-а!

Я даже сообразить не успел, кто так орёт, как в меня на полном ходу врезалось маленькое рыжее облако.

— А-а-а-а-а! Дя-а-а-а-дя-а-а-а Ко-о-о-остя-а-а-а!

Младшая Добрятникова обняла меня изо всех сил, вжалась лицом мне в живот и одновременно пыталась говорить.

— Бу-убуб-бу-бу-бубубубу бу-бу-бубу-бу!

Подхватив девочку под мышки, я поднял её над землёй, подкинул в воздух и тут же поймал.

— Привет, Ксюшка!

— Дядя Костя! Я знала! Я знала! Я всем говорила, что ты не умер! Ты умереть просто так не можешь. Некроманты ведь не умирают, да? Я это знала! Они все расстроились, а я нет, я знала-знала-знала! Ты ведь меня ещё не выучил, а ты обещал обязательно выучить, значит, и умереть не можешь! Ты самый-самый лучший!

Она вывернулась из моих рук, ухватилась за шею, обняла и повисла на мне, продолжая тараторить без умолку.

— Не уезжай больше, ладно? Так надолго, я совсем-совсем соскучилась. Диего вредная такая, только Марья Алексевна и Настасья Филипповна добрые. А Сашка с Танькой задаваки, всё время в мастерские бегали, секретничали, а меня с собой не брали, говорили, чтобы я уроки учила.

Ксюшка всхлипнула, но продолжала говорить:

— Вредины они, даже ни разу не показали, чем занимаются. Только я всё равно тихонько сбегала и за ними подсматривала, как они лошадей делать пытались. Сначала у них совсем ничегошеньки не получалось, потом зимой смазка замёрзла, Сашка пальцы обморозила, а Танька молотком по руке ударила, так что бинтом заматывала. Но я всё равно их люблю, хоть они вредины. Они мне потом на своих коняшках давали покататься…

Бумс! В меня врезалось второе рыжее облако. Схватило меня вместе с Ксюшкой и уткнулось в плечо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Константин Платонович! Вы! Вы! Живой!

— Я тебя тоже очень рад видеть, Александра.

Сашка всхлипнула и разрыдалась, продолжая сжимать меня.

— Живой! Живой!

— Ну, тихо, тихо, девочка. Я вернулся, теперь всё будет хорошо.

Меня будто что-то дёрнуло, и я поднял взгляд. На крыльце стояла Таня, расширенными глазами глядя на меня и опираясь на перила, чтобы не рухнуть на месте. Мы встретились с ней взглядами, и я улыбнулся девушке.

— Костя!

Она вскрикнула, кинулась вперёд и через секунду уткнулась мне в другое плечо, обнимая сразу и меня и обеих рыжих. Плечи её вздрагивали, а через плач пробивалось только одно слово:

— Живой! Живой!

Следом за старшими подружками, поддавшись общему настроению, разрыдалась и Ксюшка.

Так мы и стояли вчетвером. Три плачущие ученицы и я, их учитель. Господи, как же я по ним соскучился! Чуть сердце не разорвалось от нежности.

Пока успокаивал девушек, я заметил стоящего в стороне Добрятникова. Он приглаживал усы, тихонько улыбался и смотрел на нас с эдакой теплотой, будто мы все четверо были его детьми.

Во двор усадьбы, громыхая, въехал дормез. Киж с удивлением окинул взглядом нашу рыдающую кучку и покачал головой. Он отдал поводья Ваське, спрыгнул на землю и подошёл ко мне.

— Константин Платонович…

Все три девушки оторвались от меня и уставились на Кижа.

— Дядя Дима!

Ксюшка взвизгнула, отпустила меня и кинулась к бывшему поручику.

— Я по тебе тоже соскучилась! А я тоже знала, что ты живой!

От такой фразы у Кижа глаза на лоб полезли. Но тут на него набросились ещё и Таня с Сашкой. Так что мертвец оказался в таком же положении, как я минутой раньше.

Киж стоял будто соляной столп, хлопал глазами и не мог произнести ни слова. Неуверенно, будто вспоминая, как это делается, он поднял руки и обнял всю троицу разом.

— Будет вам, будет, — проворчал он, — куда я от вас денусь. Отпустите, бешеные, раздавите.

* * *

Пока я смотрел на обалдевшего Кижа, ко мне подошёл Добрятников и тихонько спросил:

— Константин Платонович, думаю, стоит для начала поужинать, да и баня вам не помешает, а уже потом обсудим, как нам действовать.

Я покачал головой. У меня уже вырисовывался в голове план, и его никак нельзя было откладывать.

— Пётр Петрович, продайте мне ваши дрожки.

— Э-э-э… Дрожки? Если желаете, я вам их подарю.

— Нет, что вы, никаких подарков. Вам только лишних трат не хватало, а у меня совести не хватит отнимать у вас экипаж.

— Так вернёте потом.

— Боюсь, может случиться, что и возвращать будет нечего.

— Вы что-то задумали?

Улыбнувшись, я кивнул.

— Скажите, у вас есть кузнец?

— Да, конечно, как без него. Только не здесь, а в селе.

— Пётр Петрович, пошлите за ним и за плотником, пожалуйста. Только пусть захватят с собой инструменты. А пока они придут, можно и поужинать.

— Вы всё-таки хотите идти в одиночку против опричников Еропкиных, — с печальным вздохом покачал головой Добрятников.

— Почему в одиночку? Нас будет четверо: я, Дмитрий Иванович и «близнята».

— Кто?

— Увидите, Пётр Петрович. Обещаю, они удивят вас.

Я громко кашлянул и крикнул:

— Девушки! Будьте так любезны, отпустите Дмитрия Ивановича. У меня для него срочное задание.

Они с неохотой отпустили мёртвого поручика, и я отвёл его в сторону. Полушёпотом кратко обрисовал ситуацию и приказал:

— Возьми лошадь и мчи в усадьбу. Только аккуратно: никаких активных действий, исключительно разведка и наблюдение. Мне необходимо знать, сколько их, где располагаются. Желательно послушать, собираются ли идти на штурм или просто хотят взять измором. Если получится, проникни в дом и предупреди Марью Алексевну и остальных, что помощь уже идёт.

— Понял, сделаю. Константин Платонович, вы разрешите мне их лично передавить по одному?