Уйти от погони, или Повелитель снов - Клод Фер

А одна женщина вопила и вовсе несусветное:

– Свободы захотели? Республики?

Камни летели в спины виновных в моей беде некрупные, но били ощутимо. Того и гляди, попадет один такой в голову – и каюк свидетелю, от которого многое еще можно узнать.

– Молчать! – приказала я.

И толпа заткнулась.

– Кто вы такие, чтобы судить рабов на моей земле? – спросила я.

И толпа тут же принялась опускаться на колени. Вольная жизнь их в республике Андорра разучила народишко этому движению, потому сгибали они поясницы и подгибали ноги медленно, словно нехотя. Однако по лицам всех, кто попадал в поле моего зрения, было видно, что кланяться и каяться им нравится, что им лестно видеть свою повелительницу воочию. Никто из андоррцев не знал вины своей передо мной, и потому страха в толпе не ощущалось. И это хорошо, ибо именно страх делает человеческую массу опасной и кровожадной. Лишенная страха толпа готова лишь молиться, а кому и зачем – и не важно им. Сейчас перед народом стояла Аламанти, предки которой дали волю людям Андорры, но остались хозяевами земли, которую отдали андоррцам в бесплатное пользование, хотя и имели право в любой момент забрать назад свой подарок.

– Странное место выбрали мои предки для такой игры с быдлом, – сказала, помнится, я отцу, когда он мне рассказал об этой единственной в мире республике. – И к чему это?

– Придет время – узнаешь, – ответил отец.

Теперь я знала ответ на тот давний мой вопрос – и потому смотрела на коленопреклоненную толпу без чувства спеси в душе и без удивления. Эти люди делали то, что им делать положено, не более.

– Я сама знаю истинную цену их вины, – продолжила я. – Сама и стану судить. Этого… – ткнула в первого попавшегося из двоих приговоренных, – распять на этой виселице и, раскалив железный прут, продеть сквозь детородный член его. Пусть прут пройдет сквозь тело, вы лезет со спины – и там его загните. И человек сей пусть висит над жаровней с жаркими угольями, которую под несут к яйцам его.

Толпа ахнула, а я добавила:

– Да будет так!

С пяток добровольных палачей бросились на приговоренного. Он завизжал, как свинья, забился в руках андоррцев, но был тут же вознесен к верхней перекладине виселицы и там привязан к ней руками.

Второй насильник словно проснулся. Он смотрел мне прямо в глаза. Открыто смотрел, без страха и без надежды на спасение. Взгляд человека, покончившего с жизнью все счеты.

Было интересно узнать мысли человека в таком состоянии – и я прислушалась…

«… Да славен будет в веках род Мардуха! – думал он. – Да поглотит он богомерзкий и колдовской род Аламанти! Да воссияет закон Торы над землей всей во веки веков, да сгинут все гои с земли сей!»

Но за словами этими я заметила темень – и проникла глубже в сознание его.

«Великая София! Прости и помилуй меня! Умоляю – сжалься!» – вопило существо этого человека.

А еще глубже была лишь надежда, что сердце от страха не выдержит – и умрет он быстро, легко.

– Хорошо держишься, – сказала я, когда напарник его оказался распят, мужской плуг его обнажился и оказался оттянутым вперед парой кузнечных клещей, а один из палачей зажег костер под виселицей, чтобы накалить железный прут и набрать хороших углей для казни. – Мне нравятся герои. Могу такого и пощадить.

Самая глубинная – третья – мысль вдруг стала огромной, поглотила первые две столь основательно, что казалось, что тех не было вовсе.

– Ты… убьешь меня… быстро? – спросил он. Мне понравился такой вопрос – и я улыбнулась негодяю.

– Я подарю тебе жизнь, – сказала, видя, как дрогнула душонка его, как забилось отчаянно сердце насильника, – если ты… именно ты скажешь…

– Я скажу! – закричал тот, что висел распятым. – Я все скажу, София! Только сжалься!

Второй не выдержал крика напарника, упал на землю, стал биться в корчах, пуская изо рта пену, задирая зрачки под череп.

Он притворялся, я знала это, а прут стал уж белым от огня.

– Начинай, – разрешила я палачу.

Тот отскочил от огня с железом в руке, на мгновение закрыл от меня висельника – и тут раздался дикий, полоснувший, как ножом, по ушам крик:

– А-а-а!..

Притвора биться в корчах перестал. Он не знал, что притворяться больным падучей болезнью очень тяжело: и дыхания не хватает у здорового человека, и бока быстро начинают болеть, и пугают невесть отчего берущиеся настоящие судороги. Он смотрел от земли на муки своего сотоварища и думал:

«Великая София!.. Великая София!.. Я знаю тайну твою…»

Я влезла в мозг его и спросила:

– Какую тайну знаешь ты, плут?

«Про дочь… – ответил он против воли своей. – У тебя есть… дочь, София».

– Кто знает еще?

«Скарамуш», – ответил этот человек. И тогда я сказала громко, ибо крик пронзенного затих, а жаровня с угольями еще не была поднесена к его мошонке:

– Найдите горбуна и доставьте сюда. Горбуна по имени Скарамуш.

Оглянулась по сторонам, увидела какого-то дворянчика, пялящегося на меня восторженно, вынула шпагу из-за пояса его и вонзила в горло недавнему притворщику. Тот благодарно блеснул глазами, два раза дернулся и затих.

– Больных людей пытать нельзя, – объяснила я при утихшей толпе. – Не по-христиански это.

И толпа восторженно заорала хвалу и славу великой Софии Аламанти. Палач стоял с жаровней в руке и ждал моего знака.

3

Пока Порто спал, воняя перегаром на всю комнату, я сходила на рынок, оказавшийся совсем недалеко, на улице Медников, купила у зеленщика салат и петрушку, укроп и чеснок, у мясника взяла огромный свиной окорок, а также нашла, у кого купить соль, чудесную индийскую приправу по имени перец, горшок сметаны, два каравая хлеба, бочонок вина и пять кружек. Почему кружек взяла именно пять? Просто обратила внимание на то, что кружка на столе в комнате Порто одна, да и та с основательной щербиной – примета дурная. Кружку я выкинула в окно, а вместо нее решила взять пять этих кружек. Больше у горшечника не было. Сунула медную монету в руку первому попавшемуся на пути пьянице, я показала ему на нагруженную на тележку зеленщика груду продовольствия и потребовала довести это все до дома, на который я укажу.

Когда пьянчуга не только довез тележку до дома, где жил Порто, но и выгрузил все продукты ошалевшему при виде такого обилия трактирщика, я сунула ему в руку еще одну монетку, а трактирщику велела из всего мною привезенного приготовить обильный и вкусный завтрак моему Порто. Бросила в лохматую лапу два луидора и добавила:

– Это тебе – за сегодняшний завтрак. Понравится, как ты готовишь, будешь получать по столько же каждый день дополнительно к квартирной плате господина Порто.