Таежный тупик - Василий Песков

– Какая работа для тебя сейчас самая трудная?

– На полив воду из реки в гору таскать.

– А самая приятная?

– Перед молитвой ночью читать «Новозыбковский календарь» – узнавать про житье разных благочестивых людей.

– О ком читала в последний раз?

– Об Иоанне Златоусте.

– А как ты смотришь на жизнь Ерофея?

– С сочувствием, хотя иногда мы и поругиваемся. Тяжкая у него судьба. Всё потерял: семью, работу, избу, ногу... Тяжело ему и тут, на Еринате. Дрова готовить и с двумя ногами – дело нелегкое. А он – с одной...

– Кедр, какой тут рядом стоит и под которым ты родилась... Сколько, думаешь, ему лет?

– Да раза в три он старше меня.

– Значит, когда родилась, это было уже огромное дерево. Но ведь когда-нибудь оно упадет. Всякая жизнь, как эта вот свечка, сгорает и потухает. Ты иногда думаешь об этом?

– Как не думать. Думаю часто. Даже зверю жизнь мила, дорога...

– Смерти боишься?

– Не знаю, как и сказать. Думаю, смерть страшна всем. Но человека спасают мысли о другой жизни, когда все умершие воскреснут.

– Но если человека сожрал медведь, какое же воскрешенье?

– О! С Божией помощью всё опять соединится...

– С болезнями тебе одной будет тут жить всё труднее. Может, все-таки к родственникам в Килинск?..

– Нет, Василий. Ехать туда – это ехать за смертью. Никому я там не нужна. И мне тоже всё там чужое. Лучшего места, чем тут, для меня нет. Всё дорого: и эта гора – вижу её каждый день из окошка, и шумная днем и ночью река, и запахи, таких нигде больше нет. Выйду глянуть, как солнце садится, – сердце от радости замирает. Это мой рай на земле.

В конце «философской» части этой беседы мы помолчали. Агафья взяла будильник: «Чикает... Скоро она полетит...» Ракета «Протон» с Байконура пролетела точно минута в минуту. За облаками в вышине слышен был негромкий хлопок. Это взорвалась отделившаяся вторая ступень ракеты.

Василий ПЕСКОВ

Фото автора.

ТАЁЖНЫЙ ТУПИК(06 ИЮЛЯ 2006)

В позапрошлом году Еринат переходили мы вброд. Это было непросто даже для людей опытных. В этом году река вскрылась поздно, половодье на ней было бурным – Еринат вернулся в прежнее русло, вода неслась с бешеной скоростью, катила камни, подмывала деревья по берегам. О переправе вброд нечего было и думать. Вертолет сел на каменный островок, и мы, почти не замочив ног, перебежали к ожидавшим на берегу нас трем людям: Агафье, Ерофею и незнакомому парню, как оказалось, три дня назад пришедшему сюда, одолев по тайге сто пятьдесят километров.

В то утро на Байконуре ракету «Протон» с важным космическим грузом провожали Путин и Назарбаев. Через восемь с половиной минут после старта ракета прошла над хозяйством Агафьи, сбросив отработавшую своё вторую ступень. Летчики и специалисты природнадзора полетели по точкам собирать образцы растений и грунта, на которых могли остаться следы ракетного ядовитого топлива. (Попутно скажем: этот многолетний контроль пока никаких результатов не дал – с высоты в тридцать километров, как и просчитывали специалисты, частицы топлива второй ступени в атмосфере, видимо, «растворяются».)

* * *

Мы прилетели утром, а вечером должны были вернуться в Саяногорск и спешили живущих на Еринате обо всем, что было тут с прошлого лета, как следует расспросить.

Как всегда, какое-то время заняла переноска в гору гостинцев и упаковок с продуктами, которые из Абакана сопровождал Анатолий Мордакин. Запас этот сделали загодя на пенсионные деньги Агафьи работники лесного хозяйства Вера Алексеевна Зайцева и Николай Николаевич Савушкин. Николай Николаевич ранее непременно сам прилетал, по-хозяйски определяя нужды Агафьи. Но болезнь теперь мешает ему летать, и он лишь письмо с приветами приложил с грузу.

После разгрузки и первых приветствий начались расспросы о новостях и о всём, чем жили таёжники.

Жизнь текла тут медленней, чем течет Еринат. Все новости связаны с тем, что приносит к приюту людей тайга. Событием главным был приход в апреле (сразу после берлоги) медведя. Голод привел его ночью прямо во двор к избушкам. «Все грядки, проклятый, поистоптал», – сокрушалась Агафья, показывая, как близко от избы ходил зверь. Интересовали голодного медведя козы. Больше всего наследил он около их загона, но вломиться в закрытую дверь не решился. Напуганная Агафья после той ночи везде поразвесила красные тряпки-«пужала» и наготове держит ружьё, чтобы вовремя «дать выстрел».

Зимой забредала сюда любопытная, ни на что не покушавшаяся рысь. Видели тут однажды и росомаху, живущую выше леса близко к гольцам. Прямо к оконному стеклу избушки, где живет Ерофей, прибегал соболь, а однажды к тому же месту близко подошла маралуха. Бывалый охотник схватил ружьё, но стрелять, однако, не стал – «во-первых, тут теперь заповедник, во-вторых, в день Пасхи не хотелось проливать кровь». В пик половодья по Еринату несло и какого-то зверя – не то лося, не то марала, «а может, корягу – в сумерках не разглядели».

В капкан, поставленный на шкодливую норку, попал панически оравший кот, и в такой же капкан угодил пёс Протон. Кот оклемался, а Протон неожиданно околел. Агафья уверена: от какой-то болезни, а Ерофей мрачно бросил: «Кормить надо было как следует – на картошке да на перловке кто угодно ноги протянет». Но Агафья держалась своих наблюдений: болел. И, боясь заразы, собаку сожгла. Теперь в хозяйстве её пять коз, одиннадцать кур и избыточно много – семь полудиких кошек.

* * *

Время показало – самой нужной «скотиной» оказались тут козы. К молоку Агафья привыкла, но готовить сено на пять голов и негде, и сил уже нет. «Раньше, бывало, и днём, и ночью готова была работать, теперь же ночь не посплю – днём ни к чему не пригодна».

По-прежнему Агафья упрекает жившую тут пять лет «прихожанку» Надежду. Считает, что удалившись «в свою Москву», она её предала. Одной Агафье живётся трудно: огород, заботы о сене для коз, дрова, ловля рыбы... В шестьдесят с лишним лет эти дела изнуряют. С Ерофеем союза нет. Живут не то что недружно – почти враждебно. Агафья временами ему пеняет: «Пошто со мной не говоришь?» Ерофей же, считая ненужным затевать ссору, махнёт рукой и запрётся в своей избе. По-прежнему забота его – заготовка дров. Но каково это делать зимой человеку с одной ногой, таскающему поленья к жилью в мешке. «Я тут временный!» Снабжает Ерофея харчами сын, а пенсию отец откладывает, чтобы купить где-нибудь в деревеньке избу. Агафья же таёжное своё пристанище покидать не желает. Да и куда податься? Молодому поколенью родни она почти что чужая, и самой житьё «в миру» в тягость. «Тут и умру», – как-то сказала мне в ночном разговоре.

Вот почему она обрадовалась появлению тут человека, пешком одолевшего сто пятьдесят километров таёжных дебрей.

– Родион Побойкин, – представился он. И я с большим любопытством выслушал рассказ 28-летнего человека о таёжной его одиссее.

К староверчеству Родион отношения не имеет. Работал в городе пекарем, потом строителем. Увлёкся походами по тайге. И вот решил «проверить себя в путешествии одиночном». Вышел 31 мая с рюкзаком весом в тридцать пять килограммов. Соль, спички, нож, компас, карта. Еда: рис, вяленое мясо, крупа, хлеб, масло, мёд были в его поклаже.

– Очень ведь рисковали...

– Да, не один раз пожалел, что затеял этот поход. На десятый день буквально выл в одном особо непроходимом месте: «Ну зачем я иду! Разве это мне обязательно нужно?!» Но взял себя в руки и вот дошел.

– Опасности были?

– А как же. С медведем столкнулся. Вот так же был от меня, как вы сидите. Минуты четыре топтался, принюхивался, снизу наискосок поглядывал на меня. Я испугался, конечно, но, слава Богу, не побежал, и медведь скрылся. Другая опасность – река. О том, что жильё уже близко, я догадался по старым ловчим ямам и по следам топора на деревьях, сделанным Лыковыми. И вышел к реке. Увидел и ужаснулся теченью. Но нечего делать, решился Еринат переплыть. Одолел, но едва не разбился о скалы. Вечером у костра обсушился, а утром был уже тут.

Путешественник выглядел исхудавшим, измученным. Все со мной прилетевшие зашептались: «Какой-то непутёвый авантюрист, что тут ему нужно?» Но Агафья была приветливой и, видимо, уже прикинула, что странник её не объест, а работа ему найдётся.

После беседы о новостях обошли мы с Агафьей её «усадьбу». На всём лежала печать неухоженности – огород был вскопан только на четверть, в кучи свалено всё, что привозили сюда в подарок. Не было креста на могиле Карпа Осиповича. «Сгнил. А новый поставить часа не нахожу», – объясняла Агафья, грустно потупившись. Козы, до которых медведь не добрался, с надеждой, что их покормят, упирались рогами в оконце.