Возлюбленная - Питер Джеймс

– Я хотела бы поговорить с тобой, мама, как мы привыкли. Мне так много нужно узнать от тебя, посоветоваться. Мне ведь больше некого спросить. – Она снова помолчала. – А Гораций держится молодцом. Моя золотая рыбка. Помнишь его? Ему сейчас одиннадцать лет. Том выиграл его на ярмарке за стрельбу по шарикам от пинг-понга. Гораций был тогда в крошечном пластиковом мешочке, нам и в голову не приходило, что он у нас приживется, не говоря уже о том, что проживет целых одиннадцать лет. – Чарли искала в лице матери хоть какой-то проблеск понимания, но так ничего и не увидела. Чарли нежно погладила ее руку. – Забавно, даже бессловесная рыбка в аквариуме может стать другом.

– Правда, – внезапно сказала ее мать. – Возвращайся.

Чарли испуганно взглянула на нее, но мать снова апатично смотрела перед собой.

– «Правда», мам, да? «Возвращайся»?

Мать никак не реагировала.

– Что ты имеешь в виду под правдой? – Она наклонилась поближе. – Какая правда? Куда возвращаться?

Ничего. Чарли прислушалась к уличному движению за окном. В соседней комнате зазвонил телефон. Мать все еще дрожала.

– Я помогала вчера на благотворительной распродаже в притворе церкви Элмвуда. Там есть одна старая дама с нашей улицы, Виола Леттерс. Это такое устаревшее имя, Виола, ведь правда же? Она вовсю втягивает меня в местное общество. Этакая миленькая старая клюшка. Она давным-давно овдовела, у нее тоже нет детей. Ты ведь тоже давно овдовела, разве не так? Тебе не хотелось снова выйти замуж? Я не мешала тебе в этом?

Чарли все болтала и болтала, стараясь, хоть у нее и было тяжело на сердце, говорить весело о вечеринке, на которую они собирались пойти в субботу, о том, какие цвета они подобрали для некоторых комнат, и о коврах, которые собирались присмотреть. Они полагали, что голые деревянные доски пола по обе стороны ковра в спальне более органичны для дома, чем ковровое покрытие от стены до стены.

Мать больше не издавала ни звука, и постепенно, в течение следующих двух часов, ее дрожь утихла. Она по-прежнему бессмысленно смотрела перед собой, когда Чарли, уходя, послала ей от двери прощальный, полный надежды воздушный поцелуй.

– Том, а если бы я захотела установить, кто мои настоящие родители, то какова формальная процедура?

Том, одетый как на службе: в рубашку в полоску, расстегнутую у воротничка и с закатанными манжетами – без интереса копался в чашке с салатом, облокотившись на кухонный столик. Он приподнял вилку, полную индийской фасоли и побегов люцерны, и в сомнении уставился на нее.

– Я и не думал, что ты интересуешься своим происхождением.

Легкий ветерок прилетел сквозь открытые окна вместе с щебетанием поздней пташки. Чарли проткнула пару упаковок с тестом.

– Я привыкла об этом не думать, но теперь немного заинтересовалась. Думаю, если мы и в самом деле заведем детей, то им не помешало бы знать свою родословную.

– Твои родители умерли.

Она сказала с полным еды ртом:

– Могли остаться всякие тети и дяди.

Он прожевал салат и скривил физиономию.

– Бог мой, от люцерны так и несет старым мешком. – На коже Тома виднелся бледноватый налет лондонской пыли, который не смывался при небрежном умывании из холодного крана. Он выглядел усталым и нервным. Так же чувствовала себя и она. – Чарли, детей усыновляют чаще всего потому, что не существует родственников, которые могли или хотели бы позаботиться о ребенке.

– Так я же не говорю, что собираюсь вступать в родственные отношения. Мне просто хотелось бы знать. Ведь не плод же я одиночного пересыпа или чего-нибудь подобного. Мои родители были женаты.

– Твоя мать умерла во время родов, а отец умер от разрыва сердца. Так?

– Да, так мне всегда рассказывала мама.

– По всей вероятности, он умер от чего-то еще. – Том нахмурился. – Иначе откуда бы твоя приемная мать могла узнать это?

– То, что он умер от разрыва сердца? – Чарли пожала плечами. – Понятия не имею. Я никогда не думала об этом.

– Тебя же удочерили через несколько дней после твоего рождения, ведь так?

– Ну да.

– Люди, которые умирают от разрыва сердца, умирают не мгновенно. И приемные родители обычно не поддерживают отношений с настоящими родителями.

– Но у него мог быть сердечный приступ или что-нибудь еще, – сказала Чарли.

– А приемная мать никогда не рассказывала тебе о родителях?

– Да не вполне. Ну, что они были молодыми, что женаты были совсем недолго, около года.

Она отпила немного вина, но от него только почувствовала тошноту.

– Ты знаешь, как их звали?

– Нет.

– А больницу, в которой ты родилась?

– Нет. – В глазах Чарли возникла ее приемная мать, трясущаяся на койке.

– Если у них была распространенная фамилия, это может оказаться очень трудно. Я-то знаю, что на поиск уходят целые годы… Да и обойдется он в целое состояние.

– Так какова же процедура? – спросила она.

Ее голос прозвучал не громче шепота.

– Ты должна обратиться за оригиналом твоего свидетельства о рождении в дом Святой Екатерины в Лондоне.

– Это долгий процесс? – казалось, это произнес кто-то другой.

Смертельная ложь. Ложь.

Ложь о смерти ее родителей? Не это ли пыталась сказать ей ее приемная мать? Что она, мол, солгала насчет их смерти?

Правда. Возвращайся.

Чарли вспомнила, как задрожала мать, когда она в первый раз рассказала, что они собираются переезжать?

Или из-за того, куда они хотели переехать?

Возвращайся.

Куда?!

Жирный гамбургер проскользнул мимо, испуская из своего брюха, словно из открытой раны, корнишоны и кетчуп. За ним последовала тарелка с беконом и яйцами, а потом девушка, распустившая на ветру длинные коричневые волосы. «„Альфа Темпс“, – гласил плакат. – Не пропустите этот удобный набор!»

Эскалатор возносил зажатую в толпе Чарли, словно обломок корабля на волне. Ох уж эти часы пик! Всего несколько недель сельской жизни – и она все больше и больше ощущала себя в Лондоне чужой. Выйдя на дневной свет, Чарли отыскала нужное направление и свернула направо, на Стрэнд.

С вечера того понедельника она так ни разу и не возвращалась в дамский магазинчик, так и не разговаривала с Лаурой. Мысль о Лауре не давала ей покоя. Прошлой ночью, когда Том снова вернулся домой поздно, она была уверена, что от него пахло духами Лауры.

На противоположной стороне Олдвича отчетливо виднелись слова «ДОМ СВЯТОЙ ЕКАТЕРИНЫ». У здания были большие стеклянные двери и объявление: «Осторожно! Окрашено! Пользуйтесь другим входом». Внутри было два стола для справок, обитая фетром доска с пришпиленными к ней чистыми бланками, а несколькими ступеньками выше – большая современная комната, наполненная рядами металлических книжных полок. Хотя в помещении и было полным-полно людей, в нем царила рабочая тишина публичной библиотеки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});