Царь Аттолии (ЛП) - Меган Уолен Тернер

— Ужасно.

Губы Аттолии искривились, ее глаза сузились, но даже ее самообладание внезапно подвело ее, и царице пришлось прикрыть рот рукой, чтобы скрыть улыбку, а затем смех. Ее плечи слегка дрожали.

— Я брошу в тебя подушкой, — предупредил царь. — Ты роняешь мой престиж перед лицом моих придворных.

Царица подняла голову, но ненадолго задержала ладонь у лица. Когда она опустила руку, ее лицо казалось почти безмятежным.

— Как будто тебя это беспокоит, — сказала она. Потом внимательно посмотрела в лицо мужу. — Ты устал, — добавила она.

— Да, — признался он, это было яснее ясного.

Его щеки горели сильнее, чем от здорового румянца. Она подняла руку, чтобы коснуться его лба, но он отстранился.

— Иди к себе, — сказал он.

— Хорошо, раз ты желаешь, — пробормотала она и встала. — Ты отпустишь слуг и будешь спать?

— Да.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и ушла.

«Как будто тебя это беспокоит».

* * *

Если придворные и чувствовали огорчение, ужас или смущение, им не оставили времени вволю предаться своим чувствам.

— А теперь принесите мою одежду, — приказал царь.

— Вашу рубашку и халат, Ваше Величество. Сей момент.

— Я сказал, одежду. — царь вздохнул и вытер лицо. Он выглядел усталым. — Новый синий шелковый кафтан от портного. Подберите подходящий пояс.

В его словах звучало холодное предупреждение.

— Да, Ваше Величество.

Один из слуг склонил голову и направился к двери. Царь обратился к Костису:

— Предупреди охрану, мне понадобится сопровождение.

Филологос наивно попытался запротестовать:

— Вы сказали, что собираетесь отдыхать.

Царь бросил короткий взгляд в его сторону.

— Я солгал.

Костис приказал отряду сопровождения приготовиться и ждал вместе с ними в караульном помещении, пока мимо него не пробежал слуга с царской одеждой. Еще один направился куда-то с поручением. Вскоре появился сам царь во главе встревоженных придворных.

Иларион ускорил шаги и обогнал царя. Остановившись перед ним и повернувшись спиной к двери, он спросил прямо:

— Куда мы идем, Ваше Величество?

Царь наклонил голову к плечу и осмотрел его прищуренными глазами. Иларион сглотнул, но царь решил дать ему ответ.

— Сегодня странный день. Я простил людей, который предпочел бы изгнать, и отправил в изгнание единственного придворного, который был мне симпатичен; я заключил в тюрьму человека, которого желал бы казнить. А теперь я собираюсь прогуляться в тюрьму, чтобы решить старый спор. Думаю, я это заслужил. Вы можете остаться здесь.

— Нет! — слишком громко. — Я хочу сказать, прошу вас, нет, Ваше Величество. Мы должны идти с вами.

Или царица оторвет вам головы, подумал Костис.

— Со мной телохранители. Их вполне достаточно.

— Ваше Величество. — это был Филологос. — Мы ваши слуги, не так ли?

Его лицо одновременно выражало мольбу и безнадежность. Царь закатил глаза, но сдался.

— Трое из вас могут идти со мной.

Он оставил выбор на их усмотрение. Теперь, когда Сеанус выбыл из игры, Иларион и Сотис были очевидными кандидатами. Костис удивился, когда Филологос решительно шагнул вперед, и удивился еще больше, когда остальные придворные отступили. Все трое последовали за царем к двери.

Костис поколебался, а затем последовал за ними. Царица приказала ему оставаться с царем, и ни она, ни он не освобождали его от службы. Они достигли парадной лестницы, четыре пролета которой спускались до уровня земли. Царь посмотрел на ступени перед собой.

— Если мы можем помочь вам, Ваше Величество… — предложил Иларион.

— Не можете.

Положив руку на мраморные перила, он начал спускаться вниз. Царь двигался медленно, не выказывая очевидных усилий, но Костис отметил, что царь сильно вспотел к тому времени, когда добрался до первого этажа.

Они прошли через дворец и кухни, чтобы выйти к лестнице, ведущей в дворцовую тюрьму. Тюрьма полностью располагалась под землей, как раз под конюшнями и псарней. Собаки, наверно, пахнут лучше, подумал Костис. Он терпеть не мог это место.

Под лестницей на трехногом табурете сидел охранник. Он не поднялся с места, пока не увидел царя, да и тогда сделал это с явной неохотой. Недовольный тем, что его отдых прерван, он направился в тюрьму. Начальник тюремной охраны вышел из караулки, поклонился царю, взглянул на крюк, выглядывающий из рукава и спрятал улыбку. Кажется, он знал, какого заключенного пришел навестить Его Величество.

— Прошу вас, Ваше… Величество.

Дойдя до конца коридора, тюремщик открыл дверь камеры. Костис заслонил царя, дождался, когда внутрь войдут двое его солдат, а потом вошел сам, но заключенный не представлял никакой опасности. Он был прикован к каменной скамье, на которой лежал, но цепи, как и охрана, были излишней мерой безопасности. В камере воняло мочой и рвотой, а заключенный не пошевелился, когда дверь распахнулась на всю ширину. Он даже не повернул головы. Всклокоченная борода скрывала его рот и подбородок, а синяки покрывали остальную часть лица. Его руки были сложены на груди, одна из них распухла и почернела. Пальцы казались багровыми колбасками, и Костис отвернулся. У стены лежал сбитый в комок плащ. Возможно, заключенный использовал его в качестве одеяла, но теперь он не был нужен. Узнав ткань, Костис почувствовал потрясение.

Он внимательнее посмотрел на лежащего на скамье человека. Даже зная теперь, кто он такой, Костис не способен был узнать под следами побоев знакомых черт лица Секретаря архива, но грязный комок ткани, лежащий рядом с ним, несомненно был лохмотьями элегантного плаща Релиуса.

Костис отступил в сторону, освобождая место для царя, и занял позицию в дверном проеме.

— Стул, — приказал царь.

Он посмотрел на заключенного и обратился к Филологосу:

— И немного воды. Принеси с кухни.

Филологос поспешил к двери. Принесли стул, и тюремщик с грохотом поставил его перед царем.

— Еще что-нибудь желаете, Ваше… Величество?

— Желаю. — царь посмотрел ему прямо в глаза. — Никогда больше не видеть тебя живым.

Самодовольное и снисходительное выражение лица тюремщика несколько полиняло, когда он начал пятиться к двери. Придворные обменялись понимающими взглядами. Евгенидис уселся на стул и с облегчением откинулся назад.

— Итак, Релиус, — произнес он наконец, — готов ли ты возблагодарить нашу царицу за ее милость?

Этот вопрос прозвучал, как далекое эхо. Словно Релиус уже однажды задал его царю, и теперь царь повторил его слова. Костис почувствовал, как холодок пробежал по его спине.

Цепи тихо звякнули.

— Я думал, что вы придете раньше. Чтобы отомстить, — прошептал Релиус.

— Я был нездоров.

— Я слышал. Новости доходят даже сюда.

— Помню.

Царь оглядел камеру, словно что-то припоминая.

— Очень похоже на мою камеру. Я не помню койку, но, наверное, я тогда просто ничего не видел. Она знает, что ты тогда вернулся, чтобы еще раз допросить меня?

Костис сглотнул, чувствуя себя с каждой минутой все более неловко. Царь затаил зло на Релиуса. Когда он сам был узником Аттолии, Релиус допрашивал его, чтобы получить сведения о царице Эддиса.

«Я собираюсь прогуляться в тюрьму, чтобы решить старый спор. Думаю, я это заслужил».

Костис переглянулся с гвардейцами. Они были ветеранами. Наверное, они видели вещи и похуже. Но все происходящее им тоже не нравилось.

Релиус почти незаметно покачал головой.

— Она не хотела это знать.

— И ты не был достаточно глуп, чтобы рассказать ей потом?

— Нет. Хотя она догадывалась.

— Я сказал тебе что-нибудь? — спросил царь непринужденно.

Костиса прошиб холодный пот.

— Нет, — сказал Релиус. — Вы умоляли кого-то на простонародном жаргоне. Что-то лепетали на архаичном. Я бы нажал на вас сильнее, но боялся, что вы умрете. Она не хотела вашей смерти.

Наконец Секретарь архива повернул голову и посмотрел на царя.

— Я жалею, что не убил вас.

— Храбрые слова, Релиус.

— Здесь невозможно быть храбрым. Только глупым. Вы пришли послушать, как я стану умолять? Я это сделаю. Я научился. Вы подсказали мне слова. — слезы выступили у него на глазах, и голос ослаб. — Пожалуйста, не мучайте меня больше. Пожалуйста. Не надо.

Царь отвернулся.

— Я не знаю, — прошептал Релиус, — был ли я когда-нибудь храбрым. Но если бы я знал, что вы вернетесь, я убил бы вас.

— Если бы ты знал, что я в конце концов окажусь здесь, а ты там? Это кажется тебе странным после стольких лет службы царице?

— Я не удивляюсь, что нахожусь здесь. Только тому, что вы отсюда выбрались. Думаете я не знал с самого начала, чем это может закончиться?