Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд

со Свободными французскими силами[76].

– Разумеется, специально я не слушаю, – сказала Кэти, – но иногда невольно слышу.

– Слушайте как можно внимательнее, Кэти. Мне важно знать, что Норти затевает. Ведь я за нее отвечаю, не забывайте.

– Вам незачем беспокоиться – она и в грош не ставит ни одного из них. Норти упоминает имя Филипа везде, где только можно. Им, беднягам, наверное, надоело слышать, что она его обожает. Конечно, я имею в виду тех, кто может пользоваться секретной линией, но чувствую, что и для других то же самое. Она ведь вся нараспашку, не так ли?

– Интересно, что обо всем этом думают французы?

– Самое худшее, конечно, но у них всегда так. Если бы у Норти совсем не было поклонников, они бы говорили, что она лесбиянка или что имеет любовника в посольстве. Нельзя принимать во внимание то, что они считают.

– Скажите мне кое-что, Кэти. Она часто разговаривает с Филлис Макфи?

– С кем?

– С шотландской девушкой, работающей здесь, в Париже.

– Никогда, насколько я знаю.

– Странно. Когда она не хочет что-то делать, то всегда в оправдание ссылается на Филлис Макфи.

– Та, вероятно, заперта в каком-то офисе, где не может пользоваться телефоном.

– Что ж… – вздохнула я, – хотела бы я знать.

Я не спросила Кэти о месье де Валюбере, но понимала, что он постоянно на линии. Я также заметила, что Филлис Макфи, чье имя доселе возникало с регулярными, но разумными интервалами, теперь, похоже, стала неразлучной компаньонкой Норти.

– Норти, тебе не кажется, что ты несколько запаздываешь с моими письмами?

– Не так уж плохо – осталось штук двенадцать.

– Почему бы тебе не сесть и не закончить работу с ними после обеда?

– Сегодня вечером мы с Филлис Макфи идем на кэтч.

– Кэтч?

– Это французское название вольной борьбы.

– Дорогая, неподходящее занятие для двух девушек ходить одним на борьбу.

– Мы будем не одни. У нас с Филлис есть поклонники. Нас будут сопровождать.

– Как ты можешь такое смотреть?

– Мне нравится видеть, как ужасные люди для разнообразия терзают друг друга вместо милых животных. У чемпиона л’Анж Блана пальцы врача, он знает места, где больнее всего…

– Ничего себе врач! Но все равно остается вопрос писем. Их нельзя откладывать бесконечно.

– Послушай, Фан, ты же знаешь, что сегодня ты обедаешь дома.

– Ты хочешь, чтобы я ими занялась? Но тогда за что я тебе плачу?

– Ты не будешь платить мне совсем ничего до 28 ноября следующего года. Я задолжала тебе до этого срока. Ну, Фанни, будь другом!

– Ладно. Принеси мне свою маленькую пишущую машинку, и я напишу их в постели.

Молодость бывает только раз; нас в таком возрасте не обременяли такими скучными обязанностями. Действительно, когда в этом возрасте были Полли Хэмптон, мои кузины и я, нам в той же мере вменялось в обязанность встречаться с молодыми людьми и наслаждаться жизнью, как сейчас Норти вменяется в обязанность написать двенадцать писем. Жаль только, я не знала наверняка, что Филлис Макфи действительно будет в этой компании и что в качестве сопровождающего не будет Валюбер. Написав письма, я решила, что мне придется поговорить с Норти. Политика Иностранного легиона не задавать вопросов, вероятно, хороша с мальчишками; девочки же – совсем иное дело. Ветреные, бедняжки, безнадежно легкомысленные, своенравные и недальновидные. Хотя я ненавижу все формы вмешательства человеческих существ в дела друг друга, я тем не менее чувствовала, что передо мной долг, который необходимо исполнить.

Именно в то время я была занята. Прибыл и уехал министр иностранных дел мистер Грейвли. Я видела его мало, поскольку обед, который Альфред дал в его честь, был только для мужчин. Он производил впечатление «сухаря». Я сказала Филипу:

– Мне по душе идея Грейс, что его толкают в бордель, потому что его жена не приехала!

– Она недалека от истины. Все английские политики тянутся творить непотребства, как только приезжают в Париж. Только, конечно, не хотят, чтобы их при этом видел Мокбар. Какая досада, что единственный относительно респектабельный ночной клуб носит название «Секси». «Помидорка» звучит вполне прилично, но мы никак не можем позволить им туда ходить… нет, я не стану вам рассказывать. Спросите Норти…

В противоположность всем известным прецедентам, мистер Грейвли не влюбился в Норти; в сущности, он ее едва заметил. Он нагрузил ее разнообразными странными заданиями, разговаривая с ней сухим, официальным, обезличенным тоном, который настолько застал ее врасплох, что она вполне эффективно выполнила их все сама.

В тот вечер, когда Грейвли уезжал, мы обедали дома. Альфред казался усталым и подавленным; вероятно, этот визит усугубил его неприятности. Подробности я пока не знала. Дэвид и Дон ушли разделить миску риса с другом – в отличие от всех других, они никогда не объясняли просто, что обедают вне дома. Однако когда мы пришли в столовую, то обнаружили, что нас почтила своим присутствием моя секретарша, что было весьма редким явлением.

– Твои коровы, Норти, – произнес Альфред, – сплошная досада.

– Я знаю – разве это не замечательно? Б.-Б. это остановил. Фанни, я совсем забыла тебе сообщить. Видите, чего можно добиться, если поднять шумиху!

– И опять я скажу, что это сплошная досада. Ирландский посол был ко мне так дружелюбен, наши отношения казались идеальными. Теперь он отозван правительством домой для консультаций. Это очень серьезно для ирландцев – одна из их главных статей экспорта исчезла за одну ночь. Все они считают, что это из-за дьявольских махинаций англичан.

– Так и есть, и поделом им за их жестокость!

– Боюсь, что все бедные крестьянские сообщества жестоки к животным – и не только ирландцы. Если они не смогут экспортировать скот во Францию, то станут еще беднее. Подобным способом добрее их не сделаешь. Результат, вероятно, будет таков, что они станут посылать несчастных тварей в другие страны, перевозка в которые окажется дольше, а бойни – примитивнее.

– Б.-Б. так не думает. Он полагает, что не существует других, годных к употреблению рынков.

– Тебе следует употребить свою, видимо, абсолютную власть для того, чтобы заставить французов есть замороженную пищу. Если они начнут это делать, все скотоперевозки можно будет прекратить и скотину можно будет убивать дома.

– Они не станут, – возразила Норти, – они называют мороженое мясо «фриго» и презирают его. Б.-Б. говорит, что они совершенно правы – оно отвратительно.

– Так-то оно так, но им придется в итоге прийти к этому.

После обеда Норти пожаловалась, что устала.

– Я должна покориться судьбе и отправиться в постель – о, печаль одиночества! – И она направилась в свой мезонин.

Мы тоже рано разошлись