«Дней минувших анекдоты...» - Иван Алиханов

Рядом со мной работал старый наборщик, пьяница и грамотей Митрич Никитин. Когда я обращался к нему с вопросами о том, как правильно написать то или иное слово, он молча отливал строку с этим словом и бросал горячую отливку мне. У него были грамотные руки, которые никогда не допускали ошибок. Хотя Митрич зарабатывал много, зимой он ходил без пальто. Как-то раз наборщицкая братия решила его одеть — скинулись и купили ему пальто. С радости Митрич всех нас пригласил в кабак. Там играл артист Сашка, такой же, какого описывает Куприн в «Гамбринусе». Играл Сашка, что называется, «вынь да положь». Не хотелось расходиться, а деньги кончились. Тогда Митрич встал и стремительно вышел. Вернувшись, он еще заказал выпивку и закуску. Вышли — смотрим Митрич без пальто. Где? «А я его толкнул, — говорит Митрич, — так хорошо сидели!» Так он и остался без пальто. Придет в типографию озябший, погреет руки над расплавленным металлом и пошел набирать.

Удивительные в то время нравы были в наборном цеху. После получки редактор газеты «Заря Востока» нередко ездил по домам, привозил своим наборщикам опохмелку, а затем доставлял их на работу. Иначе бы газета не вышла, и был бы великий скандал. А арестовать пьяницу-линотиписта нельзя, некому будет делать газету.

У линотипистов был еще один способ поддать. Иной раз в типографию приходил частный заказчик, желающий поскорей издать свою книгу. Тогда за это брались все лучшие линотиписты и за ночь набирали 5–6 печатных листов. Заказчик заранее вручал дяде Давиду деньги, и под утро все вместе шли на Солдатский базар кушать хаши под чачу.

Я работал во вторую смену. Закончив работу, шел домой, покупал в «Еркопе» полкило винегрета, зажигал керосинку, грел чай и ел винегрет с хлебом. Света дома не было, так как электролампочки были в дефиците. Время от времени ночью приходилось залезать на уличный столб, чтобы разжиться лампочкой, но они быстро перегорали.

По воскресеньям утром приходил Жора Григорян и говорил: «Ваня, будешь пить — умрешь, не будешь пить — все равно умрешь… так лучше пить!» Потом он начинал заглядывать под кровать, под шкаф, спрашивая, не забросил ли я по пьянке куда-либо рублей 20 и «находил» их. Появлялась причина сходить в кабак…

Так я постепенно стал втягиваться в алкоголизм. Но тут мне занятия борьбой помогли преодолеть этот порок. Молодость… Откуда она берет энергию? Я стал ходить в «Совпроф», где на чердаке были разложены ковры. Здесь я попал в среду отличных парней и стал более или менее регулярно тренироваться.

Наличие патефона с иностранными пластинками танго и фокстротов привлекали в мою комнату компании молодых людей, и мы увлеченно танцевали. Одиноко проживающий 17-летний здоровый парень очень беспокоил трех моих соседок бальзаковского возраста. Одна из них — высокая красавица с орлиным носом и голубыми большими глазами, жена ответственного коммуниста, и вторая — привлекательная своей мягкой, характерной израильской красотой, — младшие приятельницы моей мамы, выбирали время, когда у меня никого не было, и приходили танцевать. Мы очень возбуждались, но ни я, ни они не решались переступить порог дозволенного…

Третья — Нина, бездетная жена провизора, была русоволоса, сероглаза, без ярких красок, но всем своим видом вызывала похоть. Она избрала иной путь моего совращения. Работая во второй смене, я обычно поздно вставал. Являлась Нина, садилась у изножья моей кровати, принимала соблазнительную позу, демонстрируя свои прелести без нижнего белья, и начинала мне что-нибудь читать вслух. Я страшно возбуждался, но никак не мог решиться на сближение. Первый шаг сделала Нина. Однажды она решительно накинула дверной крючок, разделась и со словами «долго ты еще будешь мучить меня?» влезла в мою постель. Мы стали любовниками. Фантазия Нины по части сексуальных забав была неисчерпаема: она была истинной жрицей любви и посвятила меня в тайны любовных наслаждений.

Хотя моя сестра Лизочка в Германии бедовала, но по просьбе мамы присылала мне иной раз 10 марок, на что я мог в торгсине купить что-либо съестное. Нет, я не чувствовал себя обделенным или несчастным. Более того, я влюбился в чудесную черноокую, высокую, смуглую девушку Валю и находил время для свиданий с ней. Так я прожил один в Тбилиси около года.

В конце 1934 года мама написала мне, что Александр Яковлевич как-то в разговоре сказал, что в том эпизоде с половой щеткой я поступил как должно — защитил свою мать. Поэтому, если я ничего не имею против, он зовет меня переехать к ним в Москву.

Кто думает о здоровье в молодые годы? Сейчас я понимаю, что к тому времени я уже «доходил». Обедать я ходил на кухню к повару, который отпускал обеды на дом. Он за гроши давал мне то, что у него оставалось в котлах. Однажды я устроил себе пир — купил 200 граммов обрезков ветчины, круглый лаваш весом 800 грамм и все это сразу съел.

Так или иначе, как раз после убийства Кирова я переехал жить в Москву и стал работать наборщиком в типографии «Известий». К моему удивлению, за линотипами здесь сидели в основном молодые ребята — выпускники специализированного ФЗО и почти не двигая предплечьями, работая всеми пальцами, без труда набирали столько, сколько наш знаменитый Митрич набирал четырьмя.

Мои братья в это время работали в Манеже, где был гараж ЦИКа. Миша — монтером, а Бичико — шофером на эмке в общем разгоне. Одновременно мы все пошли на курсы по подготовке к экзаменам в высшие учебные заведения. Если еще добавить, что три раза в неделю мы ходили на стадион «Коммунальников» и тренировались по французской борьбе, а после этих занятий частенько дожидались 12 часов ночи, чтобы купить по талонам хлеб уже на следующее утро, то остается удивляться, откуда брались силы для довольно интенсивных ухаживаний за московскими девицами. У нас даже завелась почти платоническая любовь с проститутками, базировавшимися на Центральном телеграфе. «Платонизм» объяснялся отсутствием у нас денег, однако время от времени они нас баловали «товаром» своей торговли. Порой у нас даже возникали взаимно нежные отношения. Одна из них, узрев сразу трех братьев — здоровых лбов, уговаривала нас устроить совместное предприятие: она будет приводить в условленное место клиентов, а мы будем их раздевать. Но ее планы не совпадали с нашими устремлениями на будущее.

Летом 1935 года мы поехали в поселок Манькина гора. Впрочем, поселка там не было. Среди великолепного русского ландшафта на реке Пахре располагалось несколько строений, где жили, питались, танцевали и тренировались молоденькие балерины и танцоры балетной школы при Большом Театре, а также их преподаватели, таперы и надзиратели за их нравственностью в званиях пионервожатых и комсоргов. Говорили, что это чье-то бывшее имение, конфискованное после революции, «подарил» школе танцев меценат и обожатель балета Авель Енукидзе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});