Эффект пустоты (СИ) - Терри Тери

Это город-призрак, и чем дальше мы проезжаем, тем сильнее сжимается от ужаса мое сердце.

Когда мы въезжаем на главную улицу, я вижу, что в небе висят клубы дыма. В верхнем окне одного из домов вроде бы замечаю испуганное лицо, но когда оглядываюсь, там уже никого нет.

Дым поднимается над парком. Подъехав ближе, трогаю Кая за плечо, чтобы притормозил; там установлены палатки.

— Остановись, — прошу я, хотя мне хочется побыстрее уехать, оставить это место и никогда не возвращаться. Я боюсь того, что мы увидим.

Замедлив ход, он останавливается, я слезаю с байка и принимаюсь стаскивать шлем.

— Что дальше? — спрашивает Кай.

— Мне надо сходить туда. Посмотреть, что к чему. — На меня накатывают волны ужаса, страха и боли — как неумолимый прибой, разрушающий берег; они терзают меня, испытывают мою решимость.

— Ты уверена, Шэй? Если там что-нибудь похожее на Ньюкасл… Ладно. Ты достаточно окрепла? Ты едва оправилась от болезни. И потеряла маму. Ты не обязана этого делать.

— Нет, обязана. Я должна посмотреть, не смогу ли чем помочь, — возражаю я. Хотя мне с трудом даются эти слова, я уверена, что должна так поступить, должна узнать, что здесь происходило, пока меня не было.

В течение всего периода нашей жизни в Киллине мне постоянно хотелось вернуться в Лондон, но сейчас я вдруг ощутила, что внутри что-то сдвинулось, и осознала свою принадлежность этому месту. Это мой дом. Я поворачиваюсь к Каю.

— Тебе не нужно идти со мной. Подожди здесь, если хочешь.

Он отрицательно качает головой и решительно берет меня за руку.

— Куда ты, туда и я.

Мы идем к воротам парка, хотя на самом деле их больше нет. Колонны исчезли, и скоро мы видим почему: нас догоняет армейский грузовик. Мы сходим с дороги, и он проезжает в разрыв забора, который оказался бы слишком узким, если бы колонны стояли на месте. Сразу за бывшими воротами появляется солдат в биозащитном костюме; он коротко переговаривает с водителем, одетым точно так же. Грузовик катит дальше, а солдат поворачивается к нам.

— По какому делу?

— У нас иммунитет. Мы хотим посмотреть, — говорю я, и голос мой только чуть-чуть дрожит.

— Мы рады любой помощи, какую только можем получить. Зарегистрируйтесь вон там. — Он машет рукой вслед грузовику, обогнавшему нас.

На этом краю парка повсюду расставлены палатки; дым поднимается на другом конце, за теннисным кортом. Грузовик въезжает прямо в одну из самых больших палаток.

Мы идем туда, и я начинаю различать звук. Он впереди нас и внутри грузовика, и усиливается, когда кузов открывается; я уже слышала что-то похожее раньше. Этот звук я издавала во время болезни, когда плакала, стонала и кричала от невыносимых мучений. Это звук боли.

Но я слышу не только его. С каждым шагом по направлению к палатке на меня наваливается агония. Я чувствую то, что чувствуют они. Это началось, когда мы въехали в поселок, и все время усиливалось. Сейчас мне приходится застыть на месте, чтобы не упасть, сжавшись в комок, на землю и не закричать.

Келли рядом, она стоит совсем близко, но на этот раз мне не до нее. «Ты должна защитить себя, или проиграешь», — говорит она.

Мысленно отвечаю ей: «Защитить? Как?»

«Вообрази себе стену, отделяющую тебя от всех остальных в этом мире, и они не смогут пробиться сквозь нее».

Кай разговаривает с мужчиной в костюме биозащиты, управлявшим грузовиком. Тот кивает, думаю, Кай представлял меня, но не слышу, что он говорит. Все, что я способна слышать — крики боли, отдающиеся у меня в голове. Не могу ни двинуться, ни вздохнуть: все силы уходят на то, чтобы самой не закричать. Построить стену? Как?

«Позволь, я помогу», — говорит Келли, и вот она, стена: волна прохладной успокаивающей тьмы, в которую я могу погрузиться, чтобы уберечься от огня. Пламя лижет ее, но я в безопасности.

«Видишь?» — спрашивает она, и я вижу. Если визуализирую барьер из прохладной темноты, то могу слышать и чувствовать страдания, но они удерживаются на расстоянии от меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Делай что считаешь нужным, но я тут не останусь». На несколько секунд Келли исчезает, а потом уже маячит где-то вдали.

Кай забирается в грузовик. Вместе с водителем он помогает людям выбраться из грузовика; их провожают в палатку.

Он передает мне маленькую девочку лет трех, которая плачет и зовет маму. Мальчик постарше самостоятельно спускается на землю, но двигается странно, пошатываясь; он весь сосредоточен на том, чтобы сделать несколько шагов.

— Это твоя сестренка? — спрашиваю я.

— Да.

— Ваша мама тоже здесь?

— Она в другом грузовике.

Следующий грузовик уже подъезжает, но не останавливается там, где первый. Проехав мимо нас, он по набитой колее, выдавленной в дерне колесами, пересекает парк, и мальчик бросается за ним. Водитель первого грузовика догоняет его, ловит, несет назад; он велит мне крепко взять мальчика за руку и отвести в палатку. Как и его сестренка, мальчик теперь плачет.

Водитель поворачивается, чтобы уйти, но я его окликаю.

— Почему они с матерью в разных грузовиках?

— Потому что еще живы.

Слова его подтверждают то, что я и так знала, но во что не хотела верить. Смотрю через луг: второй грузовик разгружают. Мальчик пробует освободить свою руку и рыдает.

— Мне жаль, — говорю я ему. — Моя мама тоже умерла.

Он перестает дергать, смотрит на меня снизу вверх широко открытыми карими глазами.

— Идем, — говорю я и тяну его за руку. Он позволяет мне отвести их с сестренкой в палатку.

В море раскладушек находятся места для них и для других, прибывших на грузовике с живыми. Здесь несколько армейских медсестер в костюмах биозащиты и люди в штатском, помогающие им. Одну я узнаю. Это рыжеволосая официантка — та, что читала «Пятьдесят оттенков». Прошло совсем немного дней, а мне кажется, что целая жизнь. Она бледна и выглядит так, будто не спала вечность, но когда мы подходим, лицо ее расплывается в улыбке. Она крепко обнимает меня и Кая.

— У вас обоих тоже иммунитет? — спрашивает она.

— Да, — отвечает Кай.

— Значит, победивших это на двух человек больше. Я Лиззи, — представляется она. — А вон там мой брат, Джейми. — Она указывает на мужчину, перетаскивающего что-то в заднюю часть палатки.

Мы называем себя, но я не могу оторвать глаз от происходящего вокруг.

Раскладные кровати, сотня или больше, в просторной палатке без перегородок. По большей части они заняты.

Некоторые из пациентов лежат спокойно, не двигаются. Другие плачут, молят о помощи. Лиззи просит меня помочь перестилать кровати, что я и делаю, стараясь не думать о том, зачем это нужно. Кай попадает в напарники к Джейми и носит покойников, а я отвожу взгляд.

Мой щит еще на месте, под его защитой я обретаю своеобразное спокойствие. Чувствую себя так, словно двигаюсь под водой — концентрированные боль и страдания кажутся в этом месте плотнее воздуха.

Когда я иду за чистыми простынями, чья-то рука хватает меня за ногу.

Это Эми, из школы. У нее бледная кожа, обычно замечательные светлые волосы слиплись.

— Шэй? — шепчет она.

Я опускаюсь на колени возле нее, беру за руку.

— Так больно. — Но она уже не чувствует боли, она перешагнула через нее.

Глаза ее полны слез, а потом начинают сочиться кровью и становятся красными. Рука слабеет. Голова откидывается на сторону, залитые кровью глаза застывают и смотрят куда-то вдаль. Но больше ничего не видят.

Но вижу я. Я вижу, как умирала мать Эми. Ее два младших брата. Отец. Она видела, как все они умерли, а потом ее привезли сюда. Мой щит соскальзывает, и меня захлестывает внутренняя круговерть боли и страха, терзающая и рвущая на части. Я ошеломлена болью Эми и окружающими меня мучениями. Выпускаю ее руку, встаю. Шатаясь, бреду к прямоугольнику света, через который мы вошли, и покидаю палатку. На улице глубоко дышу, стараясь очистить легкие от воздуха этого места.