Эффект пустоты (СИ) - Терри Тери

— Я слышала тебя. Думала, это сон.

— Но ты откликнулась. — Взгляд Шэй обегает укрытие, ищет меня. Я лежала на полу, но сейчас сижу.

«Я помогла тебе», — говорю я. Но Шэй не отвечает, она отводит от меня глаза.

«Шэй, я Келли, сестра Кая». Она снова смотрит прямо на меня, потом едва заметно покачивает головой из стороны в сторону.

«Пожалуйста, Шэй! Скажи Каю, что я здесь!» На этот раз я пронзительно кричу, и она вздрагивает.

— Шэй… Есть одно дело. Которое мы должны сделать. — Кай обнимает ее одной рукой. Он колеблется, словно собирается еще что-то сказать, но не знает как.

— Где сейчас моя мама? — тихо спрашивает Шэй. Она излучает такую боль, что я отшатываюсь от нее. — Где ее тело?

33

ШЭЙ

Кай разводит в лесу костер, потом я прошу его собрать полевые цветы. Я знаю, что маме это понравилось бы.

У меня подгибаются ноги; Каю приходится поддерживать меня, когда я покрываю ее тело цветами — крошечными желтыми, розовыми и белыми соцветиями. В мамины волосы я вплетаю ее любимые колокольчики.

Держу ее ладони в своих руках и прощаюсь. Руки у нее холодные, окоченевшие, но это все еще ее руки. Руки и ладони, сердце и душа, всегда любившие меня, несмотря ни на что.

Закрываю глаза и тянусь к ней — часть меня словно вливается в нее. Не знаю, что я делаю и как, но ее последние мысли похожи на волны, которые я способна уловить, и они направлены от нее ко мне. Они отнюдь не исполнены страха за себя; они все обо мне. Я позволяю Каю отвести себя в сторону, а сама окунаюсь в ее любовь, как ее тело — в огонь.

Келли, как она себя называет, молча стоит поодаль, с краю. Думаю, она тоже плачет.

34

КЕЛЛИ

Теперь, когда я уверена, что Шэй выживет, меня снова одолевают сомнения: хочу ли я, чтобы она была рядом. Она может слышать и видеть меня, я знаю, что может — это ясно по ее поведению, когда я к ней обращаюсь.

Но она отказывается общаться. Делает вид, что меня здесь нет.

Я наконец-то нашла того, кто меня слышит, а он изо всех сил меня игнорирует. Это сводит с ума!

И в отличие от всех остальных, с кем я сталкивалась после «лечения», она не закрыта для меня. С другими людьми, например с Каем, мне приходится догадываться по лицам и высказываниям, что они думают или чувствуют. Из Шэй эмоции просто льются: как тающий сахар, когда Кай целует ее; как жгучая кислотная боль, когда она думает о своей умершей матери. Когда они положили тело ее матери на костер, приготовленный Каем, боль Шэй достигла такой силы, что мне померещилось, будто мы прощаемся с моей собственной матерью — она терзала меня изнутри с такой силой, что казалась невыносимой.

И она может читать мои мысли. Она реагирует и на то, что я говорю вслух, и на то, что думаю.

Должно быть, она сейчас такая, какой была я, когда пережила болезнь. Пока они не вылечили меня огнем. Изменившаяся, другая.

Мне нужно заставить ее увидеть, что с ней произошло. Может, тогда она поймет, что умеет разговаривать со мной.

35

ШЭЙ

«Ты стала другой, — говорит Келли. — У тебя изменились глаза».

Я не обращаю на нее внимания — по крайней мере, стараюсь. Это трудно, потому что я вижу ее так ясно, как тянущиеся к свету деревья вокруг меня, как пульсирующую под ногами землю.

«Сходи к озеру. Сходи и посмотри на свое отражение», — говорит она.

Некоторое время я сопротивляюсь. Ее не су-ществует, или я окончательно сошла с ума. Если не стану ей отвечать, она исчезнет, как плод моего воображения, каковым она и является. Остаточная галлюцинация после лихорадки — вероятно, вызванная тем сном, в котором мама говорила, что Келиста моя единокровная сестра. Еще одно безумное видение, рожденное воспаленным мозгом.

— После болезни я выгляжу по-другому? — спрашиваю у Кая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Кончиками пальцев он гладит мою щеку, и я дрожу, почти вибрирую от его теплого прикосновения к коже.

— Дай посмотреть. Ты немножко похудела. Попробуй есть побольше.

— Тогда ты должен стать лучшим поваром. Что насчет моих глаз?

Он внимательно смотрит. Чувство смущения и удивления отражается на его лице и в мыслях, потом исчезает.

— Восхитительно синие, как всегда, — говорит он и целует меня — осторожно, мягко, словно я могу рассыпаться от неловкого движения. Или от избытка удовольствия.

Я нетвердо стою на ногах. Самостоятельно могу выпрямиться только на секунду. Но говорю Каю, что мне нужно ополоснуться — действительно, нужно — и что я хочу побыть одна. Он провожает меня к берегу озера и уходит по моей просьбе.

Ноги дрожат. Сажусь у самой воды. В ней отражаются деревья — совершенная копия живой древесины и трепещущей зелени. Листья шевелятся от легкого бриза или от движения волн?

За деревьями беспокойно расхаживает Кай.

«У меня все прекрасно» у — мысленно уверяю его и отсылаю подальше от берега.

Ты другая» у — произносит Келли, и я вздрагиваю. Она передо мной. «Разве ты могла раньше вести внутренний разговор с людьми, да еще так., чтобы они об этом не догадывались?»

Хмурюсь и не отвечаю. Я действительно сейчас это сделала?

«Послушай, — настойчиво говорит она. Посмотри в свои глаза».

Я склоняюсь над водой.

Подобно деревьям, я раздваиваюсь — одна наклоняется, сидя на берегу, другая — девушка в воде.

Ну и вид. Мои волосы — образец абсолютного хаоса на голове. По крайней мере, благодаря своей курчавости они хотя бы не выглядят слипшимися.

Но кожа на лице чистая. Щеки удивительно розовые, будто я и не болела.

«И?..» — спрашивает Келли.

Мои глаза? Я всматриваюсь снова и снова. Они совершенно нормальные. Взгляд мой скользит с девушки в воде к тому, что располагается ниже ее — к звукам и движениям рыб в озере, насекомых на его поверхности и на деревьях позади меня, к кряканью уток, плавающих возле дальнего берега, а потом…

Нет, они совсем не нормальные. Когда я слушаю, ощущаю окружающую меня жизнь и тянусь к ней, перед глазами появляется как бы облако. Нечто клубящееся и таинственное, похожее на то, что у меня делается в голове; я перестаю видеть то, что перед глазами, и вижу только то, к чему дотянулась, что находится за гранью.

Встряхиваю головой. Сумасшествие какое-то. Снимаю одежду и готовлю тело к холодной воде. Плещусь, потом усаживаюсь на камень под самой поверхностью и пытаюсь отмыться. Опускаю в воду голову, полощу волосы. Промерзаю до костей.

«Ты другая, — повторяет Келли. — Поэтому и можешь слышать меня!»

Изо всех сил стараюсь не обращать на нее внимания.

Трясусь от холода, но мысль о том, как же я замерзла, не помогает согреться. Тогда я воображаю себе горячие волны, льющиеся на меня с солнца; коже становится теплее и теплее, и внутри тоже поднимается волна…

Вспышка тепла изнутри достигает поверхности кожи.

Я так потрясена, что позволяю себе отойти от деревьев и выпрямиться. Пробую сделать шаг, ни за что не держась, но ноги еще слабы, и я едва не падаю.

— Шэй! У тебя все нормально? — Голос Кая доносится откуда-то сверху.

— Прекрасно, но я голая, — отвечаю я.

— Не искушай меня. Я держу глаза закрытыми; дай мне знать, когда оденешься, и я помогу тебе.

Мне бы так хотелось просто пойти к нему. Воображаю себе силу, наполняющую тело, руки, ноги… Воображаю, что могу ходить нормально.

Делаю шаг, и ноги чувствуют себя уверенно, я иду спокойно и естественно. Мне больше не холодно, но руки покрываются гусиной кожей.

«Видишь, насколько ты изменилась — говорит Келли. — Разве раньше ты умела силой мысли приводить себя в норму?»

Поворачиваюсь к ней и уже собираюсь ответить, но лишь качаю головой. Может, просто пора почувствовать себя лучше; это безумие — думать, что мне удалось такое сделать.