Такова спортивная жизнь - Дэвид Стори

— Ты что-то имена путаешь, Томми, верно? Ты ведь говоришь про девочку Лайонела Мэннерса.

Он перестал смеяться и задумался.

— А знаешь, Арт, может, ты и прав. Просто удивительно, как все путается. Вот теперь, когда ты об этом заговорил, мне действительно мерещится что-то такое. Пожалуй, на этот раз можно будет тебя оправдать. Ведь остается еще Морис.

— Заткни пасть, Клинтон, — сказал Морис из своего угла так выразительно, что Клинтон чуть было не послушался.

— А, черт! Я ведь просто шучу, Морис. И про отца этого ребенка мне известно только одно: что это не я… — Клинтон рискнул еще на шуточку: — Да и то, если он тебе не нужен, Морри, — сказал он, — я могу взять его на себя.

Морис швырнул сигарету под скамейку в дальнем углу комнаты, вскочил и пошел через бассейн так, что все еле успевали от него уворачиваться. Волна обрушилась каскадом на пол, и Морис, выскочив из бассейна, кинулся на Клинтона.

Тот совсем растерялся и не двинулся с места. А может быть, ему показалось, что Морис тоже просто валяет дурака. Морис с размаху ударил его кулаком. Но они оба были мокрыми и стояли в неудобных позах, так что Морис, хотя и ударил еще раз, почти его не задел. Дей и еще кто-то растащили их. Оказалось, что Клинтон выщербил передний зуб, ударившись о бетонный край бассейна.

— Ну, ну, Морис, — говорил Фрэнк, оттесняя его к стене своим большим брюхом. — Не зарывайся. Клинтон трепач. Ну и ладно. А рукам воли не давай.

Морис что-то ответил Франку, но никто не разобрал, что именно. Фрэнк пожал могучими плечами и отошел от Мориса.

— Оставь его в покое, Морис, — сказал он. — Он больше про это дело говорить не будет.

Я вылез, вытерся и вставил зубы на место.

Когда эти сплетни дошли до миссис Хэммонд, — а что они дойдут до нее, я с самого начала не сомневался, — она истолковала их как могла хуже и ощерилась. Ей постоянно что-нибудь про меня рассказывали — не реже одной истории в день. И она знала обо мне куда больше меня самого: бывали дни, когда ей сообщали, что накануне вечером меня видели в трех разных местах (обязательно «скверных») в один и тот же час. Хотя поверить всему этому зараз она все-таки не могла, но у нее тем не менее складывалось общее впечатление, каким я бываю вне дома. Я не мог винить ее за это, как не мог помешать тому, чтобы впечатление было дурным. Я слыл «лихим парнем» и, «уж верное дело, бабником»; и, что бы я ни говорил, что бы ни делал, изменить это было не в моих силах. Людям хотелось видеть меня именно таким, и они свое получали. Наверное, моему отцу приходилось выслушивать то же, что и миссис Хэммонд.

Когда я в четверг вечером зашел домой переодеться перед тренировкой, она сказала:

— Сегодня я услышала, что случилось с Джудит Паркс.

— А я не знал, что ты ее знаешь.

— Вот теперь узнала. Она работает в муниципалитете. Говорят, из приличной семьи. И репутация у нее самая безупречная.

— Ты услышала, что у нее будет ребенок? Долгонько же эта новость добиралась до здешних мест.

— Тебя это как будто не тревожит!

— А мне что, надо тревожиться? И где ты про это услышала?

— В лавке — там все очень удивлялись тому, что отцом оказался ты.

— А! Значит, вот что ты слышала? Ну, так это уже устарело. Я больше не котируюсь. Имеется папочка номер два — Морис. Но кто тебе все-таки об этом сказал? Наверное, следовало бы хорошенько изукрасить им рожи!

— Собственно, какая разница, от кого я это слышала?

— По-моему, ты веришь всему, что тебе говорят обо мне. Как в тот раз, когда тебе рассказали, что я изнасиловал девочку. Помнишь? Та баба еще говорила, что у нее есть точные доказательства.

— Но когда все говорят одно и то же, это уже похоже на правду. В лавке говорили, что в прошлую субботу много народу видело, как ты ссорился с ней в «Мекке». Ты устроил настоящий скандал, и все смотрели, как она уходила, а ты бежал за ней.

— Ты и вправду веришь этой пьяной сплетне?

— Я уже сказала: когда все говорят одно и то же, часто выходит, что это правда.

— Да. Только еще чаще выходит совсем наоборот. А я-то думал, ты уже перестала слушать, что тебе на меня наговаривают.

— Я ведь не сказала, что верю этому, — ответила она сухо. — Но все-таки странно, почему бы тебя стали зря приплетать к этой истории. Дыма без огня не бывает.

— Меня от тебя просто мутит, — сказал я, надел пальто и ушел.

Она что-то закричала мне вслед, но мне это было неинтересно.

На этот раз я не пошел на тренировку. Забрал в «Примстоуне» жалованье и постарался не встретиться с Морисом. Я увидел, что он идет на поле, и переждал в туннеле. Я был зол на него, а он, конечно, злился на меня и на то, что случилось в субботу, даже еще больше. Я выбрался со стадиона, держась в сторонке от игроков, которые выбегали на поле. Тут мне пришло в голову, что, пожалуй, имело бы смысл повидать Уивера. Зачем, собственно, я не знал. Мне уже давно казалось, что я относился к нему несправедливо — презирал его за то, что он не был здоровенным кабаном вроде меня, а просто одним из зрителей. И все же он в отличие от большинства остальных обходился со мной, как с человеком, пусть даже как с уродом из балагана, но как с уродом, наделенным чувствами. Я доехал автобусом до Сэндвуда и поднялся к его вилле пешком.

Дверь открыла миссис Уивер. Она даже замерла от изумления. По ее лицу я догадался, что она дома одна.

— Здравствуйте, Мейчин. Что вам здесь понадобилось в такой ранний час?

Я спросил ее, дома ли Уивер, и она покачала головой.

— Его нет, — сказала она, но таким тоном, что я почувствовал себя последней дрянью. Она, по-видимому, решила, что я нарочно пришел в его отсутствие. — Зачем он вам? Что-нибудь срочное?

— Нет. Так… ничего.

Я вдруг подумал, что мы могли бы продолжить с того, на чем остановились в ту среду несколько месяцев назад. Может быть, и она думала о том же. В саду было сумрачно и туманно, а я стоял на пороге так, словно напрашивался. Судя по ее лицу, эта мысль слишком ее поразила, чтобы показаться неприятной.

Она неуверенно спросила:

— Может быть, вы зайдете?

И я почувствовал, что, пожалуй, найду у нее утешение. Как и сам Уивер, она могла позволить себе отдавать что-то, не получая и не ожидая ничего взамен. И быть может, как и Уивер, она начинала уставать от этой роли. В прошлый раз она обошлась со мной, как с гориллой. Некоторым людям не нравится просто смотреть на гориллу, им надо схватить ее руками. Она была прямолинейна, думая, что я прямолинеен, и отпугнула меня. Теперь она смотрела на меня с удивлением. Вид у нее был усталый. Наверное, я казался совсем больным — во всяком случае, она смотрела на меня так, словно я был человеком.

— Если я зайду, то могу и не удержаться в рамках, — сказал я.

— Ничего, — ответила она. — Думаю, что я сумею о себе позаботиться.

Я шагнул внутрь, и она заперла дверь. Мы прошли в гостиную. Занавески были задернуты, и горела только настольная лампа. Два-три пятна на обоях с листьями — вот все, что осталось от празднования сочельника. Я сел в кресло, на которое указала мне миссис Уивер, а она села напротив под лампой. На ней было шерстяное платье, полнившее ее. Волосы скручивались в обычную шапку кудряшек.

— Но ведь у вас сейчас как будто тренировка? — спросила она. — Сегодня четверг, а если не ошибаюсь, вы по четвергам тренируетесь?

— Я сегодня не пошел.

— Почему? Вы нездоровы?

— Настроения не было. Мне хотелось погулять или, может быть, поговорить с кем-нибудь.

— Поэтому-то вы и пришли к мистеру Уиверу?

— Наверное. Я и сам не знаю, зачем к нему пошел. Просто пошел, и все.

— У вас неприятности… с полицией или еще какие-нибудь?

— Да нет.

— Ну что ж, — сказала она, вставая и закрывая книгу, которую, должно быть, читала перед моим приходом. — Посмотрим, не поможет ли тут виски.

Она подошла к бару возле радиолы и налила небольшую рюмку. Принесла ее мне и стояла совсем рядом, пока я брал рюмку из ее пальцев. Потом вернулась на свое место и смотрела, как я сделал первый глоток.

— Надеюсь, вы любите виски, — сказала она. — Боюсь, ничего другого у нас нет. Наше хозяйство ведется из рук вон скверно.

Я поперхнулся и закашлялся, прикидывая, не снять ли пальто, но под ним на мне был комбинезон. Может быть, она догадалась об этом, а может быть, просто увидела комбинезон — во всяком случае, она не предложила мне раздеться.

— Почему вы вдруг так внезапно охладели к регби? — спросила она меня, как врач пациента. — Но хоть черепичные крыши вы больше не разбираете?

— Наверное, потому, что дома у меня неладно, — сказал я неловко, но с таким явным и неприкрытым намерением, что она не выдержала моего взгляда и посмотрела в сторону.

Ее пальцы пошарили по ручке кресла и выдернули шерстяную нитку. Потом она скрестила руки под грудью и опять посмотрела на меня.