Солнце сияло - Анатолий Курчаткин

- Твою мать! - выругался я. Что, надо сказать, было не слишком оригинально.

- Хочешь снять собственный клип? - спросил Леня.

При этом он странно похихикивал.

- Какой клип? - мгновенно насторожившись, спросил я.

- Музыкальный, какой, - сказал Леня. - Рекламу я тебе дать не могу, тут у Витальича все под контролем, но у меня и собственные каналы есть. Не все же ему контролировать, да? Показывай, что ты на коротком поводке, а ходи на длинном. Согласен?

- Согласен, - отозвался я, не слишком понимая, с чем соглашаюсь. Меня жгло ожиданием. Предложение было сделано, но каково было его содержание?

- Три с половиной куска тебя устроят? - произнес Леня.

Три с половиной тыщи зеленых! Во мне так все и подпрыгнуло.

Но тем не менее я проговорил с самым рассудительным видом:

- Смотря за что.

- За все, - сказал Леня. - От нуля до конечного результата. Семь минут, стандарт.

- Чей клип? - только теперь догадался спросить я.

- Нефтедоллары! - Ленина чашка с подсевшею шапкой кофе взлетела вверх. - По сути, тот же вариант, что с Ларисой. Только продюсер не папа, а, как теперь говорится, спонсор. Девушка поет и хочет известности. Поможем девушке?

- Поможем, - впервые с начала нашего разговора осмысленно ответил я.

Не знаю, сколько он заработал на этом клипе. Во всяком случае, много больше меня. Я от него только получал деньги на оплату техники, выплаты рабочим, осветителям, гонорар актерам. На каждом шагу получался перерасход, и мы надсадили глотки, ругаясь, - каждую сотню долларов из него приходилось вырывать, как брать крепость - штурмом и долговременной осадой.

Но какое это все имело значение. Это все было совершенно не важно. Я снимал свой собственный музыкальный клип!

Я сделал четырнадцать вариантов сценария, и в конце концов мы вернулись к самому первому варианту, - но это было не важно. На съемках поющая девушка непременно закатывала мне истерику, крича, что за такие деньги могла бы нанять себе Спилберга, - но и это было не важно. Не важно было, что пришлось быть самому не только сценаристом, но еще и администратором ролика, что в конечном итоге пленки у меня оказалось в два раза меньше, чем требовалось, что где-то оставил шапку и кто-то ее прибрал. Все было неважно, все.

Оператором на клип я, естественно, пригласил Николая. Будь то телесъемка, я бы прооператорствовал без посторонней помощи, но кинокамера это для меня была терра инкогнито. На съемках, однако, я дорвался: заставлял Николая учить меня обращению с камерой каждую свободную минуту, и под конец несколько дублей сделал вместо него.

Лепил я клип на коленке. В студиях "Видео-центра" нельзя было и показаться, и пленки я проявлял на "Мосфильме", оцифровывал их, перегоняя на магнитные носители, в Агентстве печати на Зубовском бульваре, а монтировал по ночам в Стакане, используя свои знакомства с видеоинженерами. За время, что монтировал, я превратился в настоящего филина: в десять вечера у меня начиналась рабочая смена, в восемь утра заканчивалась, ложился я спать где-нибудь около полудня и просыпался ко времени, когда снова пора было собираться в Стакан.

Был конец марта, еще лежал снег, когда состоялся тот разговор с Леней Финько, я нырнул в клип - будто в бассейн с водой, и не вылезал оттуда без малого четыре месяца. Когда я вынырнул на поверхность и набрал в обессилевшие легкие кислорода, стояла уже середина июля, природа цвела и благоухала, асфальт на дорогах плавился и струил в воздух ароматы канцерогенов.

- Давай-давай, чем порадуешь, - сказал Юра Садок, устраиваясь в кресле перед телевизором, закидывая за голову руки и беря себя за косичку - что было приметой его возбуждения.

- Или огорчишь, - добавил Николай, опускаясь на стул около пианино.

Семь минут клипа мы провели в молчании. Нефтедолларовая девушка пела, то возникая на экране, то сменяясь кадрами истории, которую я придумал для ее песни, играл на трубе саксофонист, сверкал бликующим зеркалом лак его ботинок, скрипела ржавыми петлями дверь заброшенного дома на пустыре, катил по апоплексически пустой улице, перекликаясь игрой лака с ботинками саксофониста, лимузин 30-х годов...

Клип закончился, и я выключил телевизор.

У, как долго, как мучительно было молчание, что наступило после шипящего щелчка, которым моя "Сонька" известила о подчинении отданной ей команде.

- Не по Сеньке шапка! - проговорил затем Юра.

- То есть? - опережая меня, недоуменно вопросил Николай.

- Клип не по голосу! - снова восклицанием ответил Юра. - Этот бы клип да тому, кто звук может выдать.

- А кто это у нас сейчас звук может выдать? - вновь вопросил Николай.

- Тоже верно, - согласился Юра. - Голосов сейчас почти ни у кого нет. И у этой нет. Самовозом не попрет. Нефтедолларами будут дорогу смазывать раскрутится. Не будут - заглохнет на месте.

- Ты о клипе, Юра, - сказал я сипло. Оказывается, мне пережало связки.

- А, клип! - Юра отпустил косичку, которую так и продержал все это время руками, и взмахнул ими. - Извини! Я же говорю: не по Сеньке шапка. Хороший клип. Вполне продукт. Смотрится. Я, честно говоря, даже удивился.

Николай перебил его:

- Чему ты удивился? А я и не сомневался, что у Сани получится. - Он подмигнул мне и выставил перед собой два кулака с торчащими вверх восклицательными знаками больших пальцев. - Куда хочешь с этим клипом. И на тот же фестиваль, о котором ты говорил.

- Нет, тут какие сомнения. Конечно, - согласно закивал Юра. - И я у себя в эфир дам. С удовольствием. Пусть только бабки платят. Ради тебя, Сань, - тут он пустил смешок, - я ей даже максимальную скидку у нашего коммерческого директора выбью.

Разговор об эфире был кстати. Нефтедолларовая девушка уже просила меня пройтись по Стакану, подыскать программы для клипа. А за деньгами дело у нее, как я понял, не заржавело бы.

- Прайс-лист ваш дай мне, - сказал я Юре. - Чтобы она его в руки могла взять.

- Прямо сейчас и дам. - Юра вскинул себя с кресла, слетал в прихожую, вернулся с сумкой и извлек из нее твердокорую стакановскую папку с кармашком, в который была заткнута целая кипа этих прайсов. - На, возьми, протянул он мне сразу несколько листов. Бросил папку обратно в сумку и, вновь утонув в хляби продавленного кресла, спросил: - Так все, клип она приняла?

- Вот, этот самый вариант, - указал я на безмолвный и темный сейчас телевизор.

- И рассчиталась?

- Сполна.

- Значит, ты теперь богатенький, у тебя занимать можно! Две сотни взаймы, - выставил перед собой руку ладонью вверх Юра.

- О чем разговор. Разумеется, - тотчас полез я в карман за кошельком.

Я не мог ему отказать. Хотя, вполне возможно, в тот миг я даже и забыл, что всех денег у меня в кошельке - эти двести да еще чуть-чуть, что у меня осталось после расчета с видеоинженерами. А весь свой гонорар я отдал тому парню, что начальствовал над бригадой, строившей мне декорации. Он так лихо управлял своими архаровцами, - я буквально влюбился в него. Я тогда любил всех, кто был вокруг. А к нему, слушая его рассказы, как надоело выбивать чужие долги, проникся еще и сочувствием, мне захотелось помочь человеку, и я сам, он не просил, предложил ему эти деньги.

Конечно, теперь, когда прошло столько лет, я понимаю, как глуп и безрассуден был. Но, надо полагать, этот глава рэкетирской кодлы оказался для меня тем же, чем был тот несчастный мальчишка-негритенок с соседней улицы для моей матери, когда она привела его к нам домой и хотела усыновить. И если бы не ему, то я бы отдал эти три с половиной тысячи кому-то другому.

- Давай еще раз посмотрим, - предложил Николай, когда Юра получил своих Франклинов.

Все же Николай как оператор тоже был причастен к клипу, и ему хотелось просмаковать сделанную работу.

Когда клип закончился и я вновь остановил пленку, Юра спросил:

- Так что, теперь будешь клипы снимать?

Я несколько помедлил с ответом. Я боялся спугнуть удачу. Да, Леня Финько остался доволен работой со мной и невдолге обещал новый заказ, но мало ли какие обстоятельства могли вмешаться в эти планы?

Однако я был слишком счастлив, чтобы слишком бояться. Я боялся, но не настолько, чтобы сдерживать в себе свое счастье.

- Так клипы теперь снимать будешь? - повторил Юрин вопрос Николай.

- А что же. Буду снимать, - сказал я.

Глава одиннадцатая

Как-то, когда мы сидели с Ловцом в его офисе, мы вдруг заговорили о хрупкости цивилизации. Тут не было ничего необычного, мы с ним часто сидели так и разговаривали - обо всем на свете, мы чувствовали друг в друге достойных собеседников, - и почему нам было не распечатать такой темы? Но тот разговор запомнился особенно. Возможно, потому, что он задел во мне некое дремавшее чувство - и оно пробудилось.

Не помню, кто из нас что говорил, во мне отложилось общее впечатление от разговора, его смысл, словно то был не диалог, а монолог. Цивилизация это беспрерывная цепь учительства и ученичества, к такому заключению пришли мы с Ловцом. Прерви ее - и возвращение к образу жизни троглодитов гарантировано. Вот представить себе, что утеряно умение варить металлы. Ну, по какой-то причине в старшем поколении не осталось никого, кто бы мог передать это умение молодым. И что? Без металла наша компьютерная цивилизация - ноль, ничто, черная дыра. Возврат к каменным топорам. И то же можно сказать о врачевании, фармакологии, самолетостроении... да даже каком-нибудь сыроварении и колбасном производстве! Любое наработанное умение требует передачи из рук в руки, из рук в руки, из рук в руки.