56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

А пока мы еще здесь, в этой палатке. Пока мы еще только мечтаем о счастье, каждый о своем. Наливай, Васек. Еще по одной дернем, за тех, кто в горах, пусть живыми вернутся.

– Вот ты мне объясни, – как издалека доносится голос Васька.

Ого, да я уже пьян, еле его слышу, плыву в своем опьянении, как в теплой, прогретой солнцем волжской водице. Эх, Волга, милая ты моя, как же я соскучился по твоей речной ласке. Смотрю, как силится докричаться до меня Васек, напрягаю слух, усилием воли удерживаю убегающее в алкогольную нирвану сознание и слышу:

– Вот ты мне объясни, – упрямо повторяет Васек, – чего вы, десантники, так вые…ваетесь всегда? Чем уж вы от нас, пехоты, так отличаетесь?

– Да ничем, – еле шевеля онемевшими губами и разводя руками, с пьяной искренностью отвечаю я.

И правда, ничем. Любого из пехоты к нам переведи – вот тебе и десантник, не хуже других будет, от нас любого в пехоту убери – вот тебе и мотострелок. И полно таких примеров было. И офицеры у нас почти все из мотострелковых частей пришли, а до этого высшие общевойсковые командные училища заканчивали. Ротный – Омское ВОКУ[36], командир первого взвода – Орджоникидзевское ВОКУ, командир второго взвода – Бакинское ВОКУ. Хватало и таких офицеров, кто после военной кафедры гражданского института пришел на два года служить в армию и угодил в Афган. Только командир третьего взвода лейтенант Петровский кадровый десантник, он Рязанское высшее воздушно-десантное командное дважды краснознаменное училище имени Ленинского комсомола окончил. Таких, как он, офицеров на всю бригаду, может, с десяток только наберется. Все остальные из мотострелков в десантно-штурмовую бригаду пришли служить. И что? Хреновые они офицеры, что ли? Нет, нормальные командиры, обычные, в общем. А солдатня? Все минометчики, артиллеристы, зенитчики, водители, связисты, саперы – те общевойсковую учебку в Ашхабаде закончили. А попробуй им скажи, что мы из воздушно-десантной учебной Гайджунайской дивизии, белая кость да отважная десантная кровь, а они чмыри общевойсковые. Так тебе косточки-то быстро пересчитают да самого разом в чмо опустят. Да и не скажет никто такого, нет таких дураков. Командиры БМД, операторы-наводчики, механики-водители, командиры отделений для воздушно-десантных и штурмовых батальонов – вот те да, в основном из Гайджуная прибыли. А рядовой состав? У нас в то время основная часть бойцов была призыва осени семьдесят девятого года. В ноябре семьдесят девятого призвали, в январе восьмидесятого они уже в Афгане. С парашютами попрыгать не успели, военную подготовку пройти не успели, тут все науки войсковые превзошли.

– А че тогда гонор свой показываете? – все пристает и пристает Васек. – Ты бы на себя со стороны посмотрел. Только к нам попал и тут же выеживаться стал: я – десантник. Так и охота было в морду заехать.

– У каждого рода войск свои традиции, – еле шевеля онемевшим, заплетающимся языком, пытаюсь объяснить я. – Наша традиция – это вые…он в мирной обстановке, а в боевой…

– Мы не хуже вашего воюем, – размахивая здоровой рукой, кричит мне Васек.

Слипаются у меня глаза, и я уже не вижу возмущенное лицо бойца из разведроты мотострелкового полка, неразличимым шумом доносится его голос. Крепкая это штука, медицинский спирт, пусть и разведенный, пьян я в дупель.

– Слышь, – трясет меня за плечо Федька-фельдшер.

Хочу, но не могу открыть глаза, а он назойливо все зудит и зудит мне в ухо: «Завтра тебе эвакуацию предложат, так ты не соглашайся. Госпиталь в Союзе – это мрак. Рана у тебя неопасная, все заживет. Слышь? Не соглашайся».

– Ладно, – еле бормочу я и проваливаюсь в сон.

Через три дня, когда мясо на ране уже затянулось и я

более-менее уверенно ковылял, вернулся наш батальон. Усталые, грязные, оборванные, голодные, такими они пришли с гор. Мы всегда такими возвращались. Те, кто вернулся, прожженные солнцем, обессиленные и счастливые. Живы! Живы! Опять живы! Ковыляя, таща ранец и пулемет, я бреду к свой роте. Наши из третьего взвода уже кружком сидят. Брошен на землю РД, поверх личное оружие.

– Ну ты тут и харю отожрал, – встречает меня Филон, встает и хлопает по плечу.

– А где х/б новое и ботинки урвал? – с легкой завистью спрашивает живой и здоровый Леха.

– Свистнул, небось? – смеется Муха.

– Пожрать тут чего есть? – скалит желтые зубы Баллон.

– А Сашка Петровский где? – осматриваясь, ищу командира взвода.

– Да живой он, – улыбаясь, успокаивает Леха, – к комбату пошел.

– Угощайтесь, ребята! – Я достаю из своего РД тушенку, хлеб, флягу с разведенным спиртом. Выкладываю сигареты. Прошу: – Герку-связиста позовите.

За Геркой Баллон сбегал. Выпили, пожрали, еще по глотку выпили. Закурили. Обходя нашу группу и с завистью на нас поглядывая, проходят бойцы из других взводов и рот батальона. Извините, ребята, не приглашаем, на всех не хватит. Сами шуршите. Они и пошли шуршать, разбредаясь между палатками мотострелкового полка. А как же, мало нас осталось в первом батальоне.

– Минометный расчет, который нас тогда накрыл, – закуривая, начинает рассказывать Филон, – ребята достали. Они, суки, за горкой позицию оборудовали, вот мы их ночью и не приметили. Как «вертушки» отстрелялись, вот тут-то они по нам навесным и долбанули.

– Мы их прямо на позиции взяли, – злорадно усмехается Леха. – Не ждали они, что мы так быстро до них дойдем.

– И?!

– Сашка орет: «Не хер делать и живьем не брать!» Мы, когда еще на вершине были, видели, что одного из вашей группы тащат, а другой еле идет. Только не знали кого… А потом Филон пришел и говорит: «Витек убит, а ты ранен», – со смаком покуривая ароматную сигарету, поясняет Муха.

Смотрю на него. Где ж только у него душа-то держится? Сам маленький такой, да еще и так похудел, просто кожа да кости, щеки ввалились. Вот только щетины не было, не росла у него еще щетина, не брился он еще.

– Еще во втором взводе лейтенанта Галиева убили, – продолжает рассказывать Филон. – Его взвод нас в ГПЗ сменил, а тут засада. Галиев ребят, пока они по камням расползались, прикрывал, вот пулю и поймал. Еще из его взвода тогда же двоих убили. И из первого взвода еще через день одного…

– В первой и третьей ротах тоже потерь полно, – вмешивается в разговор Герка. – И у нас во взводе управления радиста убили, я теперь его рацию таскаю.

– «Духов»-минеров, что тогда с тобой взяли, афганским коммандос передали, – усмехается Леха. – Небось теперь в их десанте будут служить, коммандос, под такую их…

Это тоже обычным делом было: сегодня он «дух», завтра его поймали и, если он всех сдал и «раскаялся», в афганскую армию или царандой служить забирают.

– Эх, как ребят-то наших жалко, – тихонько по-бабьи

вздыхает Баллон.

Курим и молчим. А небо-то тут какое синее, ни облачка. Воздух чистый, дышится легко. Да, уходили в горы, сентябрь был, а теперь уж октябрь подвалил. Все равно жарко, только ночами в горах холод до костей пробирает. А еще скоро мы с Лехой вдвоем во взводе останемся, все остальные на дембель уйдут.

– Дать мне сигарет, – скрипучим голосом с подчеркнутым балтийским акцентом, как бы обрубая каждое слово, просит подошедший к нам Пауль.

Пауль Сависаар – эстонец. Долговязый, белесый, бледноглазый. По морде – сущий фриц. Он тоже пулеметчик, только у меня РПКС, а у него ПКМ[37]. Было у нас в роте отделение ПКМ, четыре пулемета. Они средством усиления считались. Я с Паулем постоянно дрался. Он разок, в самом начале моей службы меня русской свиньей назвал. Я его чухной и нацистской шлюхой. И пошло дело. На дух друг друга не переносили. Как куда вместе попадем, так обязательно драка.

– Паулю скальп сняли, – кивая в его сторону, смеется Муха, – снайпер стрелял. Бац! Пауль валится, в каске дыра, кровь пошла. Думаем – убили парня. Снайпера загасили.

Его вытаскиваем, только полезли документы забрать, а он: «Куда в карман лезешь?» Каску снимает, а ему пуля вокруг головы круг очертила, кожу стесала и вылетела. Мы в хохот. А он: «Чего смеешься, как русский осел?»

– Ты, фриц недоделанный, – вызывающе и опять нарываясь на драку, говорю я, – ты разве не знаешь, что у русских нет ослов? Такой скот только у вас водится.

– Ты русский осел! – засопел Пауль и уставился на меня белесыми глазами.

Упорный парень. Три раза я ему каждый глаз подбивал, он мне нос ломал. Бои, как говорится, шли с переменным успехом.

– Пауль! – быстро встал с земли Филон. – Пока он ранен, то я – за него.

– Ты не есть русская свинья и осел, – отказался от неравноценной замены Пауль и снова потребовал: – Дать мне сигарет.

Все засмеялись: как раз Филон-то и был русским. Герка хоть по военному билету и числился русским, но уж больно для славянина был скуласт и узкоглаз. Муха – башкир, Леха – узбек, Баллон – украинец, я – татарин.

– Покажешь скальп, дам сигарету, – стал я поддразнивать Пауля.