Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе - Коллектив авторов

…По независящим от советской разведки причинам связь с Клаусом Фуксом после его возвращения из США была прервана. Узнав о планах английского правительства в области атомных вооружений, он сразу же решил проинформировать об этом советское руководство. Фукс попытался связаться с Юргеном Кучински через местное отделение КПГ, но тот к тому времени переехал в Германию. «Соня», после предательства одного из членов разведгруппы «Радо» в Швейцарии, находилась в поле зрения «МИ-5» и по указанию Центра отошла от активной работы. Клаус Фукс обратился к одному из членов правления немецкой эмигрантской организации в Лондоне «Фрайе дойче культурбунд» Иоханне Клопстех, которая, насколько он знал, близко сотрудничала с Юргеном Кучински, и попросил ее помочь ему вновь негласно связаться с советскими представителями. Это было нарушением незыблемых принципов конспирации, но другого выхода у него не было…..Вечером 27 сентября 1947 года, проверившись от слежки и убедившись, что за ним «чисто», Клаус Фукс ровно в 19 часов 50 минут толкнул дверь одного из лондонских баров и сразу же окунулся в непередаваемую и неповторимую атмосферу того, что называется английским пабом. Он, прожив уже 14 лет в Англии и став во многом англичанином, нигде с такой остротой не ощущал себя иностранцем, как в лондонском пабе. Особенно, если он расположен на окраине города, где собираются завсегдатаи, соседи или клерки из близлежащего офиса, где все хорошо знают друг друга, где никто не будет бесцеремонно пялиться на незнакомца или приставать к тебе с разговорами, но где сразу же, даже спиной, начинаешь ощущать, что ты здесь чужой. Это удивительное качество у англичан — быть приветливым и дружелюбным к незнакомому человеку, в том числе иностранцу, и в то же время создавать вокруг себя какое-то непроницаемое поле — удивительный синтез отстраненности, отчужденности и невозмутимости.

В руках у него, как было заранее условлено, был журнал «Tribune». Взяв традиционную кружку пива и оставшись у стойки в дальнем, максимально удаленном от бармена, углу, стал не спеша, исподволь осматривать посетителей этого в высшей степени достойного типичного английского института. Вел он себя совершенно естественно, как человек, забежавший пропустить кружку-другую пива перед тем, как нырнуть в «подземку» и поехать к себе домой в какой-нибудь Кенсингтон. Опознавательным признаком человека, который должен быть вступить с ним в контакт, была книга в красном переплете. Была та специфическая и необычная ситуация, понятная только разведчику-профессионалу, когда необходимо было встретить человека абсолютно незнакомого, которого нужно было узнать по словесному описанию, паролю или по каким-то опознавательным признакам. Клаус Фукс испытывал в этот момент, наряду с внутренним возбуждением, вызванным ощущением опасности и риска, еще и чисто человеческое волнение от встречи с незнакомым и очень нужным тебе человеком. Какой он? Как сложатся их отношения? Можно ли вверить ему свою жизнь, ибо она будет зависеть от его профессионализма, выдержки и опыта?

Когда массивные маятниковые часы пробили восемь и бармен включил вполголоса радио с последними спортивными новостями, от одного из столиков в глубине зала отделился молодой хорошо одетый светловолосый спортивного сложения мужчина с книгой в красном переплете в руке и, подойдя с недопитым бокалом пива к стойке бара рядом с Клаусом Фуксом, произнес с едва заметным акцентом первую часть пароля: «Стаут»[17] все же не то. Обычно я беру «Лагер»[18]. Клаус Фукс, невозмутимо посмотрев на незнакомца, с едва уловимой улыбкой произнес ожидаемый ответ: «Лучше «Гиннесса»[19] ничего нет». И хотя было совершенно ясно, что это он, незыблемые правила конспирации требовали завершить обмен условными фразами до конца: «Ваше лицо мне кажется знакомым», — сказал незнакомец. «Мне кажется, мы встречались с вами в Эдинбурге год назад», — ответил Клаус Фукс, улыбаясь уже совершенно открыто. Тихо, вполголоса договорившись встретиться на улице, они с небольшим интервалом вышли из бара. Последним, через некоторое время, вышел незнакомец, очевидно для того, чтобы убедиться, что никто из посетителей не бросился вслед за ним или к телефону. Это свидетельствовало об опыте и понравилось Фуксу.

По дороге в расположенный неподалеку Сент-Джеймский парк, где было еще светло и где можно было без помех поговорить, не выделяясь на фоне степенных джентльменов, с достоинством совершавших свой вечерний моцион, приглядывались и присматривались друг к другу, обмениваясь малозначащими фразами. Глядя искоса на своего спутника, Клаус Фукс мысленно отметил, что держался тот спокойно, ровно, с достоинством, не суетился, не оглядывался по сторонам, не пытался напускать на себя таинственность и важность, понятные лишь «посвященным». Когда они оказались совершенно одни, незнакомец, чей легкий славянский акцент стал еще более заметным, вдруг неожиданно протянул ему руку и сказал: «Товарищ Фукс! Центр выражает вам горячую признательность за вашу помощь в нашем общем деле. Мы очень рады восстановлению контакта с вами». При слове «товарищ» что-то теплое подкатило к горлу Фукса. «Товарищем» его не звали, по меньшей мере, лет семнадцать. «Спасибо», — только и мог сказать он…

После восстановления контакта в сентябре 1947 года Клаус Фукс встречался с сотрудником советской разведки пять раз, в основном в лондонских пабах, каждый раз на новом месте, с обязательной подстраховкой и контрнаблюдением. Точнее говоря, в пабах было то, что на профессиональном жаргоне называется «визуальным контактом», сама же встреча и беседа происходила, как правило, в более безопасном месте — на улице или в парке. Руководство советской разведки поставило задачу всеми возможными способами обеспечить личную безопасность Клауса Фукса и бесперебойное получение от него секретной информации. С учетом этого продолжительность встреч с ним была сведена до минимума. Последняя встреча с ним состоялась 1 апреля 1949 года. После этой даты он ни на основную, ни на запасную встречи не выходил. О том, что Клаус Фукс арестован, советская разведка узнала из сообщений английской прессы.

Из секретного меморандума Гувера Сауэрсу: «…в течение своего последнего периода сотрудничества с советской разведкой (осень 1947 года — весна 1949 года) Фукс в ходе встреч с русским агентом дополнил переданную им ранее информацию по плутониевой бомбе, сообщив, в частности, всю математическую базу так называемого «уравнения состояния», возможность предетонации плутониевого заряда, расчеты мощности ядерных взрывов в Хиросиме и Нагасаки и расчетную формулу интенсивности радиационного излучения с учетом фактора расстояния…..Фукс передал русским расчетную величину эффективного сечения тритиево-дейтериевой массы до того, как эта информация была рассекречена, а также сведения, которыми он располагал еще в Лос-Аламосе, а именно о математическом методе подсчета радиационных потерь и расчеты оптимальной температуры возбуждения реакции ядерного синтеза. Он также описал имевшие распространение в Лос-Аламосе идеи относительно конструкции и принципов работы «супербомбы», упомянув, в частности, об идее соединения в одном ядерном устройстве обычной атомной бомбы с последующей тритиевой инициирующей реакцией и результирующей дейтериевой реакцией ядерного синтеза…»

Из неопубликованного интервью Клауса Фукса: «…мне трудно судить, насколько ценной и нужной для советской атомной программы была моя информация — Советский Союз вел в конце 40-х годов разработку собственного ядерного оружия широким фронтом, задействовав весь свой промышленный и научный потенциал. Советские ученые-ядерщики, несмотря на тщательно оберегаемую Соединенными Штатами атомную монополию и в условиях тотальной научно-информационной блокады Запада, многого добились сами на основе собственных оригинальных разработок. Переданная мною советским представителям информация была, на мой взгляд, ценной для них, прежде всего, в том, что помогала избегать неверных и бесперспективных направлений ядерных исследований. Зная эти тупиковые направления, советские ученые могли концентрировать свои усилия на самых важных участках работы. И вместе с тем не вызывает сомнения то, что коллектив советских ученых под руководством Курчатова работал в то время с невероятным напряжением сил и что они, рано или поздно, все равно добились бы успеха даже без переданной мной информации…»

…Прошло шестнадцать лет с тех пор, как Клаус Фукс в последний раз переступил порог родительского дома и, спасаясь от преследований нацистов, приехал в Англию чужим и никому не нужным эмигрантом, без денег и поддержки, не зная толком ни языка, ни обычаев этой страны. Сейчас этим домом для него стал Харвелл. У него появился круг друзей и близких знакомых. Особенно тесно он сошелся с Гербертом Скиннером, которого знал еще по Бристольскому университету. Их связывала давняя дружба, хотя тот был консерватором и человеком далеко не левых убеждений. В Харвелле, в этом замкнутом мирке ученых, техников, инженеров, лаборантов, многие действительно если не полюбили его, то относились к нему с большим уважением и симпатией не только потому, что он был хорошим и отзывчивым человеком, а именно за то, что все эти шестнадцать лет он прожил скромно и честно, не запятнав себя ни скандалом, ни каким-либо неблаговидным поступком, и сумел, благодаря своему таланту, упорству и целеустремленности, работая бок о бок с англичанами, войти в элитную группу ученых, занимающихся наиболее сложной из всех современных наук — ядерной физикой, и поэтому они, сотрудники Харвелла, гордились им, хотя он был иностранцем. В других условиях Клаус Фукс мог бы быть вполне довольным своим положением в обществе, интересной творческой работой и уважением коллег. В его ситуации это стало причиной глубокого душевного разлада…