Геракл - Антонио Дионис

Достигли слухи микенского царя Эврисфея. И хитроумный царь, желая раз навсегда погубить Геракла, тут же призвал героя.

Восьмой раз ты послужишь мне службу во имя Зевса, — молвил Эврисфей. — Ты гордишься своей силой и смелостью, как раз по тебе добыть огнедышащих скакунов!

Украсть?! — поразился Геракл, смущенный.

Сузились глаза Эврисфея, хитрая злость зажгла огоньки в черных зрачках:

Ты готов отказаться, герой? Ты не выполнишь клятву отца?

Не хотел идти Геракл на богопротивное дело — не мог и предать клятву Зевса: нет прощения сыну, не заплатившему отцовский долг.

Закутался в шкуру, чтобы люди не видели, как горят от стыда его щеки, и двинулся в путь, гадая, не удастся ли честным путем упросить Диомеда расстаться с сокровищем.

Долог и разнообразен путь — дивится герой новым странам, неведомым обычаям, незнакомым одеждам, в которые рядится тамошний народ.

Первым городом, к которому дорога прибила Геракла, были Феры, город в Фессалии.

С почтением принял царь фессалийский Адмет гостя. Предоставил пышные покои, выставил игристые вина. Нет ни в чем чужеземцу нехватки. Геракл радовался сердцем, видя сколь богато и прекрасно царство Адмета.

Колосятся в долинах нивы. Тучный скот бродит по зеленым склонам холмов, нагуливая жир. Нет убогих и нищих среди подданных царя. Народ весел и беззаботен: о чем тосковать, когда в каждой семье на ужин есть жареный молодой барашек, а подвалы полны бочками с виноградным вином?

Учтив и внимателен царь Адмет. С заметным интересом расспрашивает о похождениях Геракла, потчует гостя в собственном доме. Лишь время от времени легкое облачко туманит чело Адмета, но хмелен Геракл, лишь хвастает подвигами да нахваливает хозяйское угощенье.

Сидит на роскошном покрывале хозяин, слушает пришельца, но тяжело таить горечь в сердце. Не показывает Адмет вида, сколь великая скорбь пожирает пламенем душу: к чему чужим людям знать о чужом горе? Кто посочувствует, кто посмеется, злорадствуя втихомолку. Но помочь не сумеет никто. Вздыхает украдкой Адмет, наливая Гераклу в чашу вино: тягостен для царя непредвиденный пир. Сам не ест, не пьет: горло сдавила тоска и заботы. Горько раскаивается Адмет за радости и удовольствия, которыми щедро его оделила судьба.

Ни в чем не знал недостатка царь Адмет. Мало кто мог сравниться с ним богатством и славой. А с тех пор, как сам бог Аполлон пришел в Феры простым пастухом, отбывая наложенное Зевсом наказание за провинность, недостойную бога, с тех пор не знает печалей и нищеты Фессалия.

Целый год Аполлон пас стада царя Адмета, а, как вышел срок, открылся он, кто он есть и спросил, нет ли у царя заветного желания, чтобы надолго он запомнил дар Аполлона.

Подивился Адмет странному раскладу судьбы. Поколебался, правду ль говорит пришелец. Помедлил, тая великую тайну сердца, но все же промолвил:

— Чудны твои речи, о незнакомец, что называешь себя Аполлоном! Но если б нашелся человек или бог, который помог бы добыть мне в жены Алкесту, прекрасную дочь Пелия!

Красива девушка, как само солнце, но выше солнца- гордыня ее безумного отца, который сказал, что отдаст Алкесту лишь тому, кто впряжет в колесницу для сватанья рядом льва и медведя! Виданое ль дело, чтобы два хищных зверя бежали, как послушные кони, в единой упряжке? Но упрям Пелий, не хочет слушать доводов рассудка. И коль хочешь помочь, расскажи, как добыть мне девушку — опостылела мне жизнь без нее!

Рассмеялся Аполлон:

Ну, это-то ты и сам сумеешь, волей богов! А раз ты сам так скромен в желаниях, я сам подберу тебе дар! А сейчас собирайся, едем за невестой!

Адмет, хоть и сильно сомневался в словах пастуха, но заторопился во внутренние покои, готовя дорогие подарки и надев праздничные одежды.

Еще пуще развеселился проказник Аполлон, но ничего не сказал, лишь указав протянутой вперед ладонью во двор, где, прикованные железными цепями, грызли друг друга и скалили зубы два грозных хищника. Концы цепи свисали с могучей шеи медведя, звеньями охватывали, запутавшись в гриве, огромного льва. Звери царапались и грызли звенья упряжи, распугивая громким рыком прислужниц и воинов. Бегут из дворца переполошенные люди. Не рискует спуститься со ступеней во двор царь Адмет. А Аполлон лишь поддразнивает:

О, гляди, царь! Если ты испугался этих набитых трухою мешков с когтями, как ты справишься с молодою женой? Женщина в гневе страшнее голодной тигрицы!

Сам смело выступает вперед, протягивая к хищникам незащищенную руку. Рычат звери. Брыжжет голодная слюна. Вот-вот заденет когтистая лапа, разорвет незнакомца зубастая пасть. Но только дотронулся Аполлон до зверей, с тихим ворчанием улегся на спину медведь, раскинув лапы; кошкой мурлычет и лащится лев, усмиренный, — стоявшая на загривке шерсть мирно струится. Приласкал, погладил зверей Аполлон и зовет Адмета:

Не время ли ехать за прекрасной Алкестой?

Даже теперь, вспоминая, Адмет улыбнулся, воочию увидав переполох, что устроили они в доме гордеца Пелия. Ходячий бы побежал, безногий заковылял, когда странная упряжка прокатилась по улицам селения. А Пелий, видя сколь точно выполнено его приказание, забился в темный сарай и оттуда кричал:

Уберите, уберите этих злодеев отсюда!

Но нашел его Аполлон под кучей соломы и старого тряпья. Вытащил за шиворот под всеобщий хохот: уже не казались грозными усмиренные звери собравшимся к дому Пелия.

Так строить насмешки над женихами ты умеешь, — произнес Аполлон, не предвещавшим доброго голосом, — а как держать слово — так в кусты?

— Отдаю! Отдаю дочь без выкупа! — взвыл Пелий.

Рассмеялся Адмет, осчастливленный в единочасье, попросил отпустить будущего тестя.

А Алкеста, украдкой давно заглядывавшаяся на фессалийского властителя, сама вышла навстречу и, испросившись, зарылась пальцами в густую львиную гриву. А лев лишь ревниво следил, чтобы медведю не досталось больше ласк от девушки, чем ему.

Но, хоть добры и могущественны боги Олимпа, лучше б им оставить земные дела в покое! Безумны и беззаботны боги, как дети, — и по-детски жестоки бывают их шалости.

Хотел осчастливить Аполлон Адмета навеки — навеки он сделал царя неутешным.

Мойры, богини судьбы, долго колебались на просьбы Аполлона — старухи побольше знали о жизни и смерти, чем вечно в кого-то влюбленный ветреник, вечно решающий любовные интрижки и витающий среди снов и яви. Но устоять пред красноречием и красотою бога любви и света даже старухам оказалось не под силу — выполнили мойры желание Аполлона.

С радостной вестью помчался с небес на землю Аполлон, бросаясь в Феры к царю Адмету.

Радуйся, царь! Я сделал тебя бессмертным! Теперь смерть заберет кого-то другого, когда придет за тобой! А ты, любимец богов и народа, с легкостью найдешь того, кто, без раздумий, с радостью отдаст свою жизнь за твое бессмертие!

Обрадовался дару Адмет. Возбужденно загудел народ, радуясь счастью царя.

Лишь юная Алкеста нахмурила брови, точно была недовольна.

Что с тобою, душа моя! — наклонился к любимой Адмет.

Просто думаю, каково жить, видя смерть вначале ровесников, потом детей, потом внуков… — девушка смотрела прямо перед собой, не замечая смеющихся и радостных лиц. — Годы и годы пройдут, не одно поколение сменится на земле, а тебе не избавиться от бессмертия, дарованного смертному!

Ты завидуешь? — заледенел лицом Адмет.

О, ты не понял! — грустно усмехнулась Алкеста. — Но вспомни мои слова, когда меня сотни лет уж не будет!

Ничего не отвечал молодой жене Адмет. Лишь закатил на весь белый свет пиршество, приказав, чтобы среди собравшихся не было никого, что б прочно стоял на ногах, так напиться должны все в честь дара великого Аполлона. Много дней длился разгул. Со скольких виноградников выпито вино, сколько стад овец и коров было съедено, никто б не сосчитал.

Но однажды с похмелья проснулся Адмет и не смог оторвать голову от подушки, такая внезапная слабость охватила тело. Слабым голосом позвал царь на помощь, но пьяны и спят беспробудно гулявшие вместе друзья и слуги. Попытался царь сползти с ложа, но не сумел удержаться, скатившись на холодные плиты пола.

Тут, откинув полог, тихо вошла в опочивальню мужа Алкеста, держа на руках своего сына. Девочка держалась пухлыми ручонками за края материнской одежды.

Со стыдом и мольбой посмотрел Адмет на забытую в гульбищах жену. Слезы раскаяния потекли по побелевшим щекам. Но вот хотел что-то сказать царь Адмет — странное оцепенение охватило члены, и провалился Адмет в небытие. Много дней он горел в лихорадке, на грани жизни и смерти. И бессвязны были туманные речи. Но вот, совсем ослабев, пришел в себя царь Адмет. Смотрит: горит на стене светильник. Сидит рядом жена с рукодельем. А из-за фигуры жены уставилась на постель безобразная скрюченная старуха, ухмыляется, выставив желтые клыки, с сине-лиловым языком, касающихся подбородка, в одеждах, обезображенных свежими пятнами крови, вкусных и ярких, до которых хочется прикоснуться рукой. Протянул руку к старухе Адмет, а та смеется: