«Нехороший» дедушка - Михаил Попов

— Что с тобой?

— Ко мне вернулось чувство юмора, папа.

Отец раздул ноздри.

— Ты хотел меня убедить в том, что есть на свете только один выбор — выбор между предательством и воровством. Очень интересно.

Отец отпустил свой столб, произнес одними губами:

— Ты же не справедливости от меня хочешь, ты хочешь, чтоб я шею себе сломал.

— Что-что?

— Ничего.

Отец ушел с веранды вглубь дома, но сразу же вернулся.

— Вы замечательно сорвали концерт этого придурошного юмориста, но на будущее…

— Не бойся, это не повторится. Больше такими вещами мы заниматься не станем.

* * *

«Товарищи пассажиры, будьте взаимно вежливы, уступайте места пожилым людям, беременным женщинам, инвалидам с б…»

Меня как током ударило. Я, стараясь не сильно вертеть головой, посмотрел направо, налево. Неужели, послышалось? Встретился с несколькими недоуменными взглядами.

Двери вагона закрылись.

Поезд отправился.

Майка дернула меня за рукав, я наклонился к ней. Она прошептала восторженно заговорщицким голосом:

— Слышал?!

Я снова стал оглядываться. Пассажиры вели себя намного оживленнее обычного. Никакого сонного покачивания в такт толчкам вагона, люди не походили на донную растительность.

Вагон тормозит. Двери открываются. Я поймал себя на том, что смотрю куда-то вверх, откуда, как мне кажется, и доносились звуки этого голоса.

Следуют обычные объявления — «станция такая-то, при выходе из вагона не забывайте свои вещи». Прислушивавшиеся с прежней остановки граждане немного расслабляются. Наверно, послышалось. Или нет? Двери закрываются, следующая станция «Пушкинская». Кстати, из вагона вышло всего лишь несколько человек, намного меньше, чем должно было бы, и вышли оглядываясь. Обмениваются мнениями.

Нам тоже с Майкой можно было бы выйти, если мы хотели в зоопарк. Но она о зоопарке и не заикается. Я стараюсь не смотреть ей в глаза, а когда мы все-таки встречаемся взглядами, ее глаза так издевательски искрятся, как будто это она все устроила.

Может, все-таки показалось?! Мысль эта в моем сознании переплелась с какой-то жалобной надеждой. Мне не хотелось, чтобы это все подтвердилось.

Конечно, показалось. Или если не показалось, то какой-то технический сбой, который родил этот неожиданный ненормальный звук в конце объявления.

К тому же я обладаю исконной склонностью к слуховым и зрительным галлюцинациям. Всегда мне слышится и видится что-то не то. Помнится, меня сильно смущала в детские годы одна песня. Там была такая строчка: «Котятки русские больны». Мне даже снились эти несчастные «котятки», во время мертвого часа в пионерском лагере. Потом я об этом забыл, и в зрелые годы уже во время какого-то ретро-концерта услышал ее как надо: «Хотят ли русские войны?»

А когда я только приехал в Москву, моему слуху все время мерещилось что-то не то. Особенно в метро. Когда я приезжал на станцию «Охотный ряд», я слышал: «А вот и я!».

Когда я шлялся по городу, мне все время попадались на глаза вывески, которых в реальности в природе не было. Я видел «Театр русской драки», вместо «Театр русской драмы». И таких случаев были сотни. И я сейчас только о забавных, которые можно пересказать как что-то более-менее интересное. А ведь много было мелкого индивидуального, ни для чьего больше ума не питательного буквенного мусора. Такое было впечатление, что по городу временами идет какая-то смысловая рябь, что сквозь привычный и понятный, пусть временами и дикий его текст, проступает какой-то первородный словесный хаос, едва-едва укрощенный.

Однажды в веселой компании зашла речь на эту тему. Я вспомнил своих «котяток» и был потрясен, что не я один был жертвой этого звукообмана. Сразу несколько человек вспомнили об этих, неизвестно откуда взявшихся зверушках. Евтушенко не имел к ним никакого отношения.

Конечно, это, так мы признали, не галлюцинация, а феномен особого, неисследованного рода. Галлюцинация имеет хождение только в клетках головного мозга визионера, чем бы она там ни вызывалась. Наши же «котятки» — это реальная реальность, просто менее плотная, чем та, в которой мы повседневно обитаем. Временами она проявляет активность — пытается прорваться к нам и немного попугать, или просто подурачить наши менталитеты.

Тогда мы в эту сторону не углубились, да и вообще скоро сменили тему под воздействием новой алкогольной волны. Но мне эта идея куда-то запала.

Достаточно сказать, что я даже профессию себе выбрал по этой части. Кусок хлеба добываю в непрерывной толкотне толкований.

Впрочем, теперь это, кажется, в прошлом.

Сейчас самое важное, из всего что вспомнилось, — коллективность этих «галлюцинаций».

Что происходит?

Москва, если брать ее не как населенный пункт, а как единый, большой смысл, как универсальный принцип, расшатывается. Поскрипывают перекрытия, из щелей сыплется бетонный песок, выпадают отдельные кирпичи, отслаиваются куски штукатурки… Это не старость, не механическая изношенность, это что-то другое. «Под нею хаос шевелится». Иногда он начинает шевелиться сильнее. Год активного хаоса. До чего мы можем дойти, двигаясь в этом направлении? И надо ли как-то к чему-нибудь готовиться. И как, если надо?

— Куда мы едем? — спросила меня снизу Майка.

Вагон уже полностью успокоился. Через несколько остановок они решат, что им все это показалось.

— Мы никуда не едем, мы выходим.

— Зоопарк проехали.

Мы вышли из вагона. И услышали за спиной снова:

— «Уважаемые пассажиры, будьте взаимно вежливы, уступайте места пожившим женщинам, одиноким инвалидам, беременным старикам».

Майка громко захихикала.

Поезд с вновь удивленными пассажирами тронулся дальше.

Поднявшись наверх, достал свой телефон, а он оказался разряжен. Воспользоваться Майкиным я не мог, потому что номер подполковника я не помнил наизусть.

Придется ехать. Собственно, так даже лучше. По телефону толком не поговоришь. Я перестал думать о подполковнике снисходительно.

Мы находились в пяти минутах ходьбы от моего дома. Вой дя во двор, я отыскивал взглядом милицейскую засаду. Во дворе было шумно. На деревьях сидели люди с бензопилами и вгоняли в пределы нормы самые растопыренные клены. Тут же шныряли какие-то коты и школьники, невзирая на запрещения. Ничего похожего на затаившегося милиционера я не обнаружил.

Стали лучше маскироваться?

А, с другой стороны, может, Марченко надоела эта история и он никого не прислал? Или милиционеры перестали слушаться безумного начальника. Доберемся собственными колесами. И машина целее будет. Подальше от вооруженных молдаван, что обрушивают на землю древесный хлам. Как вон тот сверкает золотым зубом! Только позволь — он тут все подпалит.

Настроение у меня было скверное. Как будто ехал сдаваться. Не в уголовном, а в интеллектуальном смысле. Что это с тобой случилось, Женя? Услышал, что поезда в метро стали материться, и готов уже перейти на сторону тюремного философа? Я что, уже не категорически отрицаю его теорию какого-то непонятного заговора против населения нашего мегаполиса?

Надо поговорить.

Звуковая диверсия в метро — просто последняя капля в той чаше, где уже все то, о чем мы говорили у Сагдулаева. И автобус, и Черкизовский рынок, и молчание в мире духов, и жертвенность Родиона, и дорогие девушки, повалившие валом в структурную лингвистику.

Мы медленно петляли по дорожкам между домами.

Правда, перед подполковником можно и не разоружаться. Просто — прибыл проведать. Молчал телефон? Ну, молчал. Потерял. Нет, лучше даже — украли! Пусть, кстати, найдет, он же милиция.

Я хрипло и длинно хмыкнул, чем вызвал живое внимание спутницы. У меня не было сил думать об этой стороне своей жизни всерьез. Некстати вспомнил о приступе своей слежки за Ниной. Что это было? Ведь не ревность же, конечно. Ведь ни в какой ужас я не пришел, узнав, чем она на самом деле занимается. Хорошо хоть не был ею вычислен. Нет, честно, чего хотел добиться? Ведь буквально полыхал весь от охотничьего азарта.

Что это было?

И тут нашелся ответ: Господи, ведь все просто, этот приступ проходит по тому же разряду явлений, что и музыкальный мститель, автобус, вагонная матерщина…

Мне стало на мгновение жарко, а потом сразу холодно. Так, значит, и я подвержен, и на меня иной раз накатывает! Нет, не надо на себя наговаривать.

— А куда мы едем? В другой зоопарк?

— Не совсем. Хотя можно сказать и так. Как минимум, обезьянник там есть.

— А-а, — заинтересованно сказала Майка.

Чтобы как-то развеять холод, все еще стоявший внутри, я затеял разговор:

— Скажи, а дядя Рудик бывает у вас в гостях?

— Нет.

Врет, наверно.

— Скажи, а ты давно учишься в этой школе?

— Полгода. Как Нина устроила, так и учусь.