Молодость - Михаил Сегал

Аня пошарила руками по траве. В руки ей попались опасная бритва и фотоаппарат, но бинта не было.

– Андрей! Нет бинта!

– Подожди… Не кричи… Ты цела?

– Да! Только губа разбита!

– Гады… Не плачь… Я должен тебе сказать…

– Андрей!!! Хороший мой!!!

– Я… Не хороший…

– Хороший! Ты же спас меня!

– Это случайно, инстинктивно… Я просто не успел…

– Чего ты не успел? Ты именно успел. Что ты такое говоришь!!!

– Я хотел… не то…

– Не важно, что ты хотел, потерпи. Я дотащу тебя до станции!!!

– Не дотащишь. Я тебя… очень далеко увел… Я просто не успел сделать того, что хотел.

– Вот же они, папоротники!!! Вот они! Успокойся!

– Что?

Аню Игорь видел уже плохо, но сумел сфокусировать зрение на тонком стебельке, который возник прямо у глаз. Он был легкий, едва качающийся от дыхания. Весь мир: и Аня, и верхушки деревьев, и небо – пропали, только папоротник был еще виден и касался ресниц.

– Андрей!!!

Игорю стало страшно за Аню, за ее детский страх. Он почувствовал, как вместе с жизнью его, наконец, оставил Демон Молодости. Он увидел перед собой не юную красавицу, а несчастного ребенка, который один в лесу плачет над умирающим. Ему, взрослому, наконец, человеку, захотелось ее обнять и успокоить.

– Не плачь, дочка, – были последние его слова.

6

На последнюю электричку Аня не успела и теперь спала на станционной лавочке в ожидании первой. Сон еще не оставил ее, но сознание пробудилось. По привычке ладонью она проверила мешки под глазами, огорчилась, в который раз их обнаружив. Годы шли, и хотя в ее двадцать два ей давали шестнадцать, стоило немалых усилий казаться такой юной.

Она вспомнила о вчерашнем. Было искренне жаль этого человека, поэта, ученого и композитора, настоящего мужчину, который отдал за нее жизнь… Если бы он знал, для чего она вела его в этот лес, если бы откуда ни возьмись не появились бандиты… Еще немного, и можно было начинать, в ее сумочке было все, нужное для этого… Результат для Андрея оказался бы таким же, но… она не получила того, что хотела… Так много было потрачено бессонных ночей в Интернете, юность проходила стороной, уносилась прочь, а наступившее утро, на первый взгляд прекрасное, с каждым порывом ветра забирало еще один день ее молодой жизни.

Аня уснула в слезах, думая о том, как сильно хочет любви. Неудача не остановит ее. Она доберется до дома, включит компьютер и заварит кофе.

Она уснула, уронив голову на руки. И руки ее были как ветви папоротника, косточки в пальцах как кости винограда, а волосы как струи водопада, ложащиеся на дно порога. Груди ее как августовские дышащие стога на лугу, живот как луг с шелковой травой, и лоно ее как белая ночь над северными болотами, над дорогами и реками, над нашей многострадальной Землей. 2004

Да

1

Солнечным-солнечным сентябрьским утром сказали, что физ-ры и трудов не будет, а вместо этого будет сбор макулатуры и металлолома. В прошлом году больше понравилось собирать металлолом. Он, конечно, тяжелый, и если тащить что-то большое (часть забора, например), да еще издалека – трудновато. Но зато – на свежем воздухе, зато – это мужская работа. И девочки видят, какой ты сильный, как несешь на себе через весь школьный стадион этот самый забор. Успеваешь сделать всего два-три рейса, но ведь это – два-три путешествия в соседние дворы, это – приключение, охота. Идешь, болтаешь с приятелем, но вот он, двор, и суета улицы куда-то пропадает, включается нюх: где ты, железо? Листы жести, заборы, проволока? В обычной жизни днем с огнем железку не найдешь, но почему-то, когда «сбор металлолома», металл вырастает из земли, вылезает из своих нор. Одним словом, интересно, мужская работа: добыл, притащил.

А макулатура… Вместо свежего воздуха – темные, затхлые подъезды и враждебные двери. Особенно те, которые дальше от окон, кажется, что там живут самые неприятные люди. Нужно подниматься и, дверь за дверью, стесняться, проходить (ведь пригласят, и придется войти). Нужно нюхать все эти супы, котлеты, нафталин. И вроде понимаешь, что пришел по делу, и они вроде понимают, что не себе клянчить, а все равно получается, что клянчишь, все равно гордо поднимают нос и раздумывают: «Так… Есть или нет? Сейчас посмотрю». И, довольные собой, дают тебе эту несчастную стопку газет, как будто говорят: «Благотворительность не чужда мне». Пока один подъезд пройдешь – все нервы вымотаешь, а ведь еще с этим всем через школьный двор идти обратно. И девочки на тебя совсем не так уже будут смотреть, если вообще будут.

С металлоломом не получилось. Не приехал грузовик, который должен был его вывозить, и Лариса Петровна сказала:

– Сейчас тогда разобьемся на бригады, и пойдете только за макулатурой.

Машу, Анечку, Антона и Диму определили в бригаду № 1. Ребята болтали и шли впереди, а девочки шептались и шли следом. Но когда нужно было разговаривать с жильцами, не сговариваясь, менялись местами: девочки и вежливее, и доверия им больше.

– Здравствуйте, мы из тридцать второй школы, у вас есть макулатура?

Жильцы умилялись белым рубашечкам и тут же выносили подготовленные, связанные бечевой стопки. Улыбка, салют, следующая квартира!

– Мы пионеры из тридцать второй. У вас есть макулатура?

Девочки брали стопки поменьше, ребята – побольше. Так сходили раза четыре и устали. Надоело.

– Давайте еще раз – и все, – предложил Антон.

Пошли в самый ближний двор, через перекресток, где сходились улицы Трудолюбия и Достоевского. Во дворе хлестала вода, работала аварийная машина. Жильцы толпились вокруг и о чем-то спорили.

– Не пойдем, – сказал Антон, – обругают еще.

Обошли забор и вышли на улицу с частными домиками.

– Может, у них попросить? – сказала Анечка.

Постучали в калитку, но никто не отозвался, тогда вошли просто так. Около дома стояла двухколесная тачка, по шею в траве бродили куры.

– Мы пионеры… – начала Маша, и тут же что-то тяжело зазвенело, со страшным воем рвануло с места. Ребята побежали, а огромная черная собака, открыв пасть, побежала за ними. Цепь была такой длины, что в ней вообще не было смысла: собака могла достать до любого уголка двора. Успели, вырвались и долго бежали вдоль Трудолюбия.

– Ничего себе, – сказал Антон, – видели, какие зубы? Это специальная милицейская порода – прокусывать телогрейки.

И тогда увидели этот дом. Красивый, трехэтажный, с высокими потолками, так что он по высоте был, как пятиэтажка. Сразу даже не поняли, как входить, двери не было! Но потом просто обошли с другой стороны и вошли в единственный подъезд. Звонили во все квартиры на первом – никто не открыл, на втором сначала что-то зашуршало за дверью, но потом оказалось, что это кошка. Наверное, все были на работе. А третий, последний, был вообще не этаж с квартирами, а просто – лестница. Туда даже не пошли. В конце лестницы было темно, висела паутина.

– Надо возвращаться, – сказала Маша, – Лариса Петровна ждет, ей домой надо, у нее сын болеет.

– И что, мы с пустыми руками придем? – сказал Антон. – Это не по-пионерски.

– Ну, придумаем что-нибудь по дороге.

Спустились, солнце было высоко. Хорошо на улице, жарко. Пахнет травой.

– Интересно, сколько мы килограмм собрали? – спросила Маша.

– Двадцать точно, – сказал Антон, – а то и тридцать.

Почему-то не уходили. Решили ведь уже, а не уходили. И тогда Анечка сказала:

– По-моему, я ключи от дома потеряла.

Стали думать: что, где? Искать по пыльным улицам бесполезно: выронить их можно было где угодно. Вон как от собаки неслись! Анечка почти заплакала, но Дима сказал:

– А я слышал, что наверху что-то звякнуло, может, ты там обронила? – и сам, первый, побежал наверх.

Ребята подождали и тоже поднялись. Дима их уже ждал, весело вращая ключи на колечке.

– Эти?

– Эти, – Анечка перестала плакать, – спасибо.

– Смотрите, – сказала Маша, – цирк видно!

Из окна были видны дальние районы, а ближе как на ладони – здание Нового цирка. Конечно, его так называли уже лет двадцать, но с другой стороны – новее все равно не было, а Старого тоже никто не помнил. Наверное, был какой-то Старый, раз этот Новым назвали!

Купола светились уже не белым, а желтоватым светом, отражая краски наступающей осени. Ребята замерли. Было здорово, потому что могли сейчас сидеть на трудах и не видеть всего этого. Сидели же каждый день, а потом шли домой привычной дорогой: стадион, гаражи, улица. А этот дом, получается, все время, каждый день, каждую секунду стоял здесь. И дверь была открыта, и можно было подняться и увидеть, как светится Новый цирк.

Окна не хватало на четверых. Антон смотрел из-за голов, а потом отошел немного дальше. Когда ребята насмотрелись и повернулись, он стоял к ним спиной на середине лестничного пролета, ведущего вверх.