Во что я верую - Пьер Шоню

Если процесс формирования человека берет свое начало в восточной Африке, в Кении, примерно десять миллионов лет назад, то вся до-история, вся предыстория развиваются в направлении Плодовитого Полумесяца[159], лежащего на стыке, в точке соприкосновения Африки, Азии и Европы. Обилие находимых там ископаемых останков человека, обилие археологических находок, первые усовершенствованные каменные орудия, первые могилы, первые зерна злаковых культур — и, даже если отвлечься от всего этого, первые этапы земледельческо-пастушеского общества, первые курганы, отразившие беспрецедентный до этого факт скопления вокруг одной какой-то точки двух-трех тысяч человек, первые сосредоточения нескольких тысяч и даже нескольких десятков, а позже и сотен тысяч человек, находившихся во взаимном общении, первые памятники письменности, благодаря которым более надежно сохраняется всё возрастающая часть памяти о прошлом, — всё это, о чьих этапах и проявлениях я писал в другом месте[LXXXIII], обнаруживается между Месопотамией, дельтой Нила и Средиземным морем. Этот полумесяц, огибающий пустыню, чья протяженность и более или менее полная бесплодность претерпели немало изменений, эти полмиллиона квадратных километров образуют колыбель человечества в собственном смысле этого слова.

Основными являются три этапа. Именно на этом пространстве выявлена примерно половина древнейших могил, созданных как таковые. Что касается земледельческо-пастушеского этапа, то есть человечества, описанного в начале книги Бытия и характеризующегося тесным взаимным общением, то Галлию этот регион опередил на две тысячи лет, а Китай — на четыре тысячи. Письменность же опередила здесь на две тысячи лет ее появление где бы то ни было еще. Именно тут мы оказываемся в собственном смысле этого слова в материнском чреве человечества. Это было известно людям античности, не вызывая сомнений ни у греков времен Геродота, ни у жителей Индии при Александре Македонском.

Достижения исторического знания подтвердили эту древнейшую догадку массой доказательств, отметающих какие бы то ни было возражения.

Если просто-напросто допустить, что в сердцевине человеческой культуры и содержится какой-то важнейший завет, что какой-то важнейший и простейший завет мог быть ниспослан нам из какой-то нездешности, возможно — из Нездешности абсолютной, существования которой мы не отвергаем, — то было бы вполне естественно, что этот завет может быть обретен в данном переплетении, на этом перепутье.

Именно тут развертывается самая долгая история, та, чья важность — всемирная в наибольшей степени.

* * *

Нулевая точка Откровения появляется между Месопотамией и Средиземным морем четыре тысячи лет назад. Там начинается история, которая называется Откровением. Нулевая точка Откровения находится в главе 12-ой книги Бытия. Это — первое слово, с которым Бог обращается к Аврааму.

В христианской Библии — под этим надлежит разуметь те древнейшие предания, которые в ходе истории были запечатлены в отдельных книгах, единодушно признававшихся древнееврейскими, а затем и христианскими общинами как носители такой истории и таких слов, смысл которых, при условии их признания, выступал как Слово Божие, составляя это слово, — в христианской Библии содержится три слоя. Вначале — пять первых книг, Закон, Тора, далее — толкования, исходящие от пророков; наконец — Новый Завет, свидетельство о Христе. Для древних евреев это предание составляло

Слово, возвещавшее о пришествии Мессии; для христиан же вся Библия есть Слово Божие, потому что Христос — живое Слово Божие — провозгласил, что Он-то и есть возвещенный Мессия и что слово Богов, обращенное к евреям, и есть Слово Бога, обращенное к Людям.

История Авраама рассказана в первой из пяти книг Торы. Она начинается в главе 12 книги Бытия. Зачем было начинать в 12-ой главе?

Разумеется, и первые одиннадцать глав наделены историческим смыслом, но он отходит на задний план перед смыслом аллегорическим. История Авраама — особая история: здесь просто-напросто берет свое начало история Спасения.

Смысл событий, случившихся до Авраама, составляет, согласно священному преданию, часть того, что Господь явил Моисею, что совершалось по меньшей мере пятью веками позже, чем история Авраама. Скажем, что в пору его обустройства в стране Ханаанской начал уточняться смысл каких-то древнейших преданий, сохранявшихся в культурной памяти народа Израилева. Моисей, чей исторический характер не вызывает у нас никаких сомнений, разъяснил эти предания. Моисей и весь этот народ оказались носителями завета, превосходившего их разумение… завета, выступающего как важнейшая составная часть Откровения.

Вместе с Авраамом мы берем историю в точке ее абсолютного начала: «И рек Господь Аврааму…»

«Йternel»: это слово появилось во французском языке в 1537 году. Выполненный протестантами перевод Библии на французский язык стал в конце концов авторитетным. Именно его использует Расин[160]. Так, уже начиная с Ветхого Завета, стало передаваться неизреченное, непроизносимое имя YHWH. Набожные евреи читают YHWH — и произносят на почтительный лад «Адонаи». «Вечный» [ «Eternel»] во французском языке пытается передать это тайное движение души. «Вечный» выражает имя того, чье имя превосходит любое разумение.

«Вечный [=Господь] рек». Если вас уже коснулось это имя, наполняющее сознание, вам будет понятна необычность этой формулировки. Ведь вы же слышали вначале: «И сказал Бог: да будет свет» (Быт 1: 3). Глагол «сказать» употреблен со словом «Бог» по поводу сотворения мира, где не-бытие призвано стать бытием. Первое «сказать» Бога наполняет бытием всю космическую совокупность. Сказать для Бога — значит призвать к бытию, подчеркивая связь между Тем, кто сказал, и бытием, призванным стать таковым; Тот, кто сказал так в абсолютной форме, творил для установления связи между Ним и его деянием. «Вечный» [Господь] сказал Аврааму…» Слово Господа — это, кроме всего прочего, и некое слово, обращенное к человеку по имени Аврам.

Кто же этот Аврам? И почему — Аврам, а не ожидаемое нами имя «Авраам»? Пять предыдущих стихов (Быт 11:27–32) рисуют картину истории, родословную.

Родословная — лучшее упражнение для памяти. «Бен[161] — сын такого-то» — не таков ли изначальный уровень простого воспоминания? Долгие родословия бесписьменных народов образуют прямо-таки костяк истории, предшествующий истории. «…Фарра родил Аврама, Нахора и Арана. Аран родил Лота…» «И умер Аран при Фарре… в Уре Халдейском. Аврам и Нахор взяли себе жен; имя жены Аврамовой: Сара…»

Похоже, что эти бедуинские племена, видимо, еще не полностью оседлые или становящиеся таковыми, находятся в движении: «И взял Фарра Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару…» Сказано, что он «вышел с ними из Ура Халдейского, чтоб идти в землю Ханаанскую; но, дошедши до Харрана они остановились там». Племя, племена, целое сборище родичей обитает на краю Месопотамии, богатейшей или, как мы сказали бы сегодня, наиболее развитой страны, что-то вроде США тогдашнего мира; племена, колеблющиеся между вечной переменой мест, присущей кочевому образу жизни, и оседлостью. Племена, несомненно, раздираемые между зовом устойчивого существования и зовом пустыни. Ур лежит на крайнем юге Месопотамии, Харран — на самом севере. Но как Ур, так и Харран расположились на границе между оседлыми жителями и кочевниками.

Такова историческая обстановка на нулевом уровне иудео-христианского Откровения. Звучит воспоминание о некоем Слове. Аврам — престарелый, бездетный, уважаемый вождь племени. Прибыв в молодости из Ура в Харран, он, судя по всему, прожил жизнь на севере Месопотамии, удачно вписавшись в местные условия. Рассказывают о добре и слугах, нажитых им в Харране.

На нулевом уровне Откровение — это слово и разрыв, отказ от оседлости, приглашение к свободе.

В самом деле, что говорит этот необычный голос? Уж не слово ли Господне звучит в нем, раз он требует вновь дать ход такому неразумному умыслу, возможно — выполнению обета, данного в детстве, в зрелую, вечернюю пору жизни, когда эта последняя явно пошла на убыль — коль скоро ее не увенчала награда в виде потомства, в виде переданной жизни?

«И сказал Господь Авраму: пойди из земли своей от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе» (Быт 12: 1). Пойди… В начале книги Бытия находится другое слово, оно призывает сорвать плод с древа познания, чтобы крепко затянуть на себе вервие полной самоудовлетворенности. Это слово Змея, слово, идущее снизу, — Змей ползет по земле, призывает сорвать, сделать усилие. Звучит вкрадчивый шепот: это усилие безопасно. «Подлинно ли сказал Бог: не ешьте?» А в результате этого усилия над собой, этого преступленного запрета, окажется, якобы, постигнутой тайна бытия и судьбы: «Будьте, как боги…» (Быт 3: 1–5). Но в Слове Господа, обращенном к Авраму, развертывается обратный порядок. Оно означает нарушение покоя, оно призывает презреть и обратиться к некоему обету, некоей надежде на нечто, что предстанет не в виде награды, а как дар: «…в землю, которую Я укажу тебе. И Я произведу от тебя великий народ» (Быт 12: 1–2). Несомненно, Аврам тут же проникся доверием к этому странному голосу, возможно, оттого, что под вечер жизни, полной всяческого преуспеяния — материального, экономического, общественного, культурного, — осененный взглядом смерти — он стар и бездетен, — этот Аврам, которому суждено сменить даже имя (Господь наречет Аврама Авраамом и назовет Саррой ту, что первоначально звалась Сара) после того, что станет воистину новым рождением, — Аврам/Авраам чувствует, что ему чего-то не хватает. И как не понять, учитывая, с какой настойчивостью толкует повествование о бесплодии этой супружеской четы, что дело именно в этом несчастье, более страшном, чем смерть, в неприкрашенной смерти: в смерти без потомства!