Похороны ведьмы - Артур Баневич

– Но ведь и дотирует, – заметил Дебрен. – Интересная мыслишка: дешевое молоко в корчме… А все прочее…

– Дешевое вино, – поправила она. – Дотация шла корчмарю, а он обязан был молоко в меню указывать и продавать без наценки. И другие молочные продукты тоже. Ну и чтобы напитки не прокисали. В основном-то речь шла о молоке, но закон не уточнял, короче говоря, подвалы за счет этого фонда модернизировали. Самые ловкие корчмари быстро с колбас на сыры перешли. Но их только с напитками подавали, как закусь. Дешево, поэтому клиенты охотно брали. А если бедная женщина с детьми приходила, то ей объясняли, что дотация только-только кончилась и будет лишь в следующем месяце. Впрочем, и там, где в молоке никогда недостатка не было, действительно бедные за ним не шли. Только тупицы из дворца могли придумать, что бедняки в корчмах столуются. Дома всегда дешевле, а хозяин обязательно в цену размер пошлины и подати включает…

– Тогда почему тебя парень в смерти сестры обвинил?

– Потому что когда я отменила графскую дотацию, напитки в корчме подорожали, и его отец стал больше пропивать. Мать голодная ходила, молоко у нее в груди высохло, ну и… Ты что делаешь?

Дебрен не отнял руки, хотя она уже касалась рубашки, охватывающей лопатки графини.

– Хотелось бы тебя обследовать, – буркнул он после недолгого молчания.

– Зачем? – спокойно поинтересовалась она. И продолжала, не дождавшись ответа: – Я слышала о людях, колдовством превращенных в камень. Но никогда – о чарах, обращающих камень в живую плоть. Камень в мясо не превратишь. Даже Махрус лишь вино в воду превращал…

– Наоборот, – поправил Вильбанд.

– Извини. Наша каменоломня в лесах затерялась, вдали от церкви, а отец никогда особенно-то религией… Так что я в этих делах не очень кумекаю.

– Есть такой илленский миф. – Камнерез пропустил ее объяснение мимо ушей. – О скульпторе и женской статуе который…

Она неожиданно улыбнулась.

– Знаю. Мама любила романтические истории. Верила, что… Они ждали, но она не договорила. Дебрен кашлянул вытащил палочку.

– Сказки сказками, но мы люди взрослые. И, я бы так сказал, крепко на земле стоим.

– Хоть и колесами, – усмехнулся Вильбанд.

– Хоть и ягодицами, – сверкнула мелкими красивыми зубками Курделия. – Понимаю, Дебрен. И подписываюсь обеими руками. Давай напрямую. Честно говоря, я истосковалась уже по откровенному разговору. Крутц, паршивец, в молодости при дворе пажествовал и так исхитрился, что даже когда наверняка врал, то говорил, будто это из любви. И распространялся о мучениях, которые такая ложь причиняет его душе.

– Он тебя колотил? – покраснел Вильбанд.

– А ты как думал? – Она тоже немного разрумянилась. – Я жженой ему была! Может, и маленькой, может, и скверной, но ведь что-то он ко мне чувствовал. Вот и бил, как обычай требует. – Она пожала плечами. – У меня своя гордость. Я бы ушла, если б он вовсе-то уж… Но он бил, – тихо докончила она. – Приходилось…

– Не понимаю, – признался Дебрен. – Тогда как же, в конце-то концов, униргерцы любовь проявляют? Избивая жен или не избивая?

– Ты тоже нас садистами считаешь? – спросил задетый за живое Вильбанд. – Конечно, во время войны жуткие вещи…

– Глупый вопрос, – отмахнулась Курделия. Но где-то в глубине ее глаз таилась тщательно скрываемая неуверенность. – Конечно, рукоприкладством. Но искреннем, от сердца идущем. А Крутц… Ничего не скажу, порой и за плетку хватался. Но бывало, притомившись, в окно пялился.

– Мой отец, – торжественно заявил Вильбанд, – ни разу маму не тронул. У нее сердце раньше бы от горя разорвалось. И она лишь потому его на год пережила, что надо было за мной присматривать. Вот так у нас любят, Дебрен. Не плеткой.

Ведьма бросила на него раздраженный взгляд.

– Глупец. Моя мама тысячу раз втолковывала мне, что у мужчин всегда так страсть проявляется. Как у женщин – истинная материнская любовь. Скверная мать, к примеру, скажет только: "Не лазь больше в ров, сынок" и спокойно продолжит сплетничать с соседкой. А любящая так сопляку по заднице надает, что тот неделю на ней… Ну, что так смотришь? Может, я не права?

– Прости, – проворчал Дебрен. – У меня нет ни жены, ни детей. Насколько я понимаю, отец… иногда матушку…

– Не иногда, а часто. Он был очень вспыльчивый, – проворчала Курделия, отводя глаза. – Работа у него была нервная, постоянные неприятности. А мама его не любила. Обозлишься тут, ежели собственная жена…

– Откуда ты знаешь, что не любила?

– Он постоянно ее этим попрекал. "Четырнадцать денариев, – говорил, – и старая перина. И это называется приданое. Что ты сделала, чтобы я тебя любил? Ну, говори, что?"

– Он любовь размером приданого измерял? – возмутился Вильбанд. – Простите, госпожа графиня, но батюшка ваш дебилом был что надо!

– Сам ты дебил! – отрезала она. – А чем же ее еще измерять, любовь-то? Словами? Жена должна мужу опорой служить, а не гирей на ногах! Бог для того женщину создал, чтобы она мужчине помогала! Я с детства так делала. Не то что мать! Отец бил, но я зубы стискивала и помогала! И что? Пожалуйста: у меня есть замок и каменоломня! Я – вдова прославленного рыцаря! Имею графский титул! А почему? А потому, что всегда поступала как полагается! Шести лет от роду я главному деятелю из союза горняков башку камнем раздолбала! Он бастовать призывал, уверенный в безнаказанности, потому как указ вышел, что хозяин не имеет права такого типа палкой из каменоломни или с мануфактуры выгнать. Ну, так я в лесу притаилась и…

– И это, по-твоему, повод для похвальбы?

– Они собирались нас с сумой по миру пустить, нищими сделать, чтобы папка с отчаяния повесился, а мама в шлюхи пошла. Я не знала, что такое шлюха, но когда мне отец растолковал, что ею будут брусчатку вытирать и разную дрянь из письки выливать, то я врезала цеховику за сто шагов таким камнем, что родственникам пришлось его по одежде распознавать. И призрак банкротства от каменоломни отогнала. Шестилетка! Вот как любить надо! Вырвало меня от усилия, что-то в хребте лопнуло, кровь носом пошла, но я сделала то, о чем папка просил. Он меня по голове погладил – первый раз в жизни!

Какое-то время стояла тишина.

– Ты тогда маленькая была, госпожа, – прервал молчание Вильбанд.

– И не шибко понимала, что делаю? – криво усмехнулась она. – Ничего подобного. Понимала. Раньше, бывало, издевались надо мной. Смеялись, что я такая маленькая. Камнями кидались. Один меня чуть валуном не придавил, хоть видел, что я внизу в куклы играю. Другой уговаривал в каменоломню заглянуть. Не огражденную. Отцу отомстить не могли, так на мне отыграться пытались. А когда я профсоюзника цехового убила, так сразу все прекратилось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});