Похороны ведьмы - Артур Баневич

– Что за баба?

– Та, что с Индюками. Они вчетвером пришли. Ночью. Повезло, что ночью, потому что этот вон, – она указала на висящий на стене труп, – дважды успел выстрелить. Брата страховал и днем точно бы попал. Я старшего кинула в небо, когда младший стрелять начал, а сестренка бегом в замок – и с топориком на меня. Я затолкала ее обратно в ворота, так что она аж юбкой накрылась. Потом те двое уже померли, так что она не вернулась, но я подумала: а вдруг она очухается, да еще своего любовничка к потерям причислит? Тогда уж точно вернется. Вот я и не стала запирать ворота. Лучше, чтобы она разъяренной в ворота полезла, чем остывшей и расчетливой, как Дебрен…

– Надо было и ее… – Вильбанд показал наверх.

– Легко сказать. Я – отталкивающая.

– Ни фига подобного, – буркнул он, отводя глаза, но тут же решительно договорил: – Немного грязновата, чуточку низковата, ну и худовата, но чтобы сразу уж так – отталкивающая…

– Я о колдовстве говорю, – перебила она, удивленная и смущенная. – Вообще-то это даже не колдовство, а так, природный дар. Не знаю, как он действует. Просто могу отталкивать. От себя и только по прямой. – Она обеспокоенно усмехнулась. – Индюковой бабе пришлось бы на три сажени подскочить, чтобы я ее за стены, как брата, поверху отправила.

– А его как?

– Он здесь стоял. – Она обеими руками шлепнула по камню рядом со своими бедрами. Вильбанд, удивленный, собрался было что-то сказать, но, к счастью, сообразил раньше, чем спросил.

Некоторое время висело неловкое молчание.

– Считай, повезло, – наконец проворчал Вильбанд.

Дебрен наклонился, поднял лежащее рядом с собачьей шкурой посеребренное зеркальце. Ручка была длинная, но не настолько, чтобы, вытянув руку, женщина четырех стоп роста могла поднять зеркальце выше скалы и навести чары на тех, кто подходит сзади. Поэтому Курделия добавила малоизящный удлиняющий элемент в виде берцовой кости, привязанной к ручке.

– Так ты воспользовалась этой штуковиной, чтобы стрелять в меня? А как с отдачей?

– Я научилась минимализовать. А заклинание было слабое. У меня сейчас сил нет. На твое счастье.

– А раньше были? – медленно спросил он. – Эта кость… Человеческая, верно?

– Да. – Курделия уже не улыбалась. Хотя к ее слегка вызывающему тону улыбка, кривая и презрительная, пришлась бы очень к месту. – Ты правильно думаешь. Индюки были не первыми. Это – человечья.

На Вильбанда она не смотрела.

– Случайная жертва? – Дебрен указал на скрытые в тени поломанной фуры останки того, что он вначале принял за скульптуру. – Заклинание не туда пошло? Да?

– Нет. – Она смело взглянула ему в глаза. – Он заявился спустя неделю после стычки. Худой рыжий паршивец. С собакой. Этой. – Она ногой тронула шкуру. – Псина между прутьями протиснулась, а он как-то взобрался на стену. Веревки у него не было.

– Почему… – Вильбанд недоговорил.

– Потому что совести у него не было тоже. Полдня по замку бродил. Меня трудно было не заметить. – Она подняла конец красного шнура. – Тогда-то на мне еще было платье и чулки, а я была чистая. Я говорю о внешности, – добавила она тише. – Потому что остальное… Но у меня уже тогда давно в кишках пусто было. В пузыре тоже. Да и гонора через неделю тоже маловато осталось. Я умоляла его поднести мне хотя бы кубок воды… Сначала он глухим прикидывался, а потом, когда до вина добрался, жутко смеяться стал, заявил, что ведьме он даже кубка мочи не подаст. Дескать, говорил, я его маленькую сестренку голодом и жаждой уморила. Я сказала, что коли так, то уж лучше пусть он меня добьет. "А почему б и нет", – говорит. И гляжу, с арбалетом возвращается. Тогда я его и прикончила. Собаку тоже пришлось убить: она хозяина выручать вздумала. Вообще-то она жизнь мне спасла: на ее крови я первого дождя дождалась, а на мясе – первой пойманной крысы. Парня… ну, пожалуй бы, есть не стала. А кость – это после того, как птицы его скелет наголо обглодали. Если по правде-то, парень жизнь мне сохранил. Потому что когда я кумекала, как бы сюда его останки притащить и использовать в качестве приманки, то придумала из платья веревку сплести, а из чулок – фитиль на ее конце. Платье было шелковое, – пояснила она, – плохо воду впитывало. Но, к счастью, на приличные чулки Крутц денег пожалел, и после дождя было что пить. Бросаю в водоемчик. Воды-то там даже после дождя не ахти как много набирается, но грязь ее впитывает, а фитиль, если полежит, малость тоже немного набирает.

– Это правда? Ну, я про сестру? – тихо спросил Вильбанд.

Дебрен пододвинулся ближе к скале, не скрываясь, но и не демонстрируя, начал водить пальцем по камню в четверти стопы от спины Курделии. Она не отреагировала.

– Правда. Не точь-в-точь, но правда. Я же сказала – я чудовище. Сердце у меня каменное. И неудивительно: по бабке я пазраилитка, к тому же из банкиров, а дед у меня гном… – Дебрен, пораженный, вздрогнул. – Да-да. Не видно разве? – Она провела ладонью по лицу. – Лицо грубое, румяное, нос никудышный, сердце как колокол… Тютелька в тютельку гномья баба. Наверное, поэтому я еще жива. Гномам холодный камень под задницей не страшен. Ну а по отцу, горняку с дедов-прадедов, я силикоз получила, который тоже сердце укрепляет. Неудивительно, что из такой смеси уродина вылезла.

– Я спрашивал о сестре рыжего, – тихо напомнил Вильбанд. – Что ты с ней сделала?

– С ней? Ничего. Вот с корчмой – да. Той, что на перевале. Вы должны были мимо проезжать. Она раньше была молочной, а я дотацию отобрала.

– Молочной? – удивился Дебрен. – Корчма?

– Когда-то у нас в Униргерии княжил князь-демократ, кретин что надо. Это его идея. Дескать, если в корчмах молоко дешевле продавать, то это беднякам поможет. Несколько скарбиев на этом крепко подзаработали, система-то расчета дотаций провоцировала злоупотребления. Много бедных от голода поумирало, ведь пришлось подати повысить, чтобы чиновникам было что красть, да еще что-то на дотации оставалось. Потом, когда люди уже привыкли к доброте государственной, наследникам князя было не с руки декрет менять. Тем более что и они тоже не внакладе были.

– Зарабатывали, что ли?

– Ну, не напрямую. А потом корчмарь, чтобы открутиться от обязанностей и отделаться от баб с горланящими детишками, которые ему своим ревом серьезных клиентов распугивали, вынужден был предприятие закрыть и подать заявку на новую концессию. Новых-то субъектов декрет не затрагивал. Ну а концессии, как известно, князь выделяет. И тоже не за так.

– Но ведь и дотирует, – заметил Дебрен. – Интересная мыслишка: дешевое молоко в корчме… А все прочее…

– Дешевое вино, – поправила она. – Дотация шла корчмарю, а он обязан был молоко в меню указывать и продавать без наценки. И другие молочные продукты тоже. Ну и чтобы напитки не прокисали. В основном-то речь шла о молоке, но закон не уточнял, короче говоря, подвалы за счет этого фонда модернизировали. Самые ловкие корчмари быстро с колбас на сыры перешли. Но их только с напитками подавали, как закусь. Дешево, поэтому клиенты охотно брали. А если бедная женщина с детьми приходила, то ей объясняли, что дотация только-только кончилась и будет лишь в следующем месяце. Впрочем, и там, где в молоке никогда недостатка не было, действительно бедные за ним не шли. Только тупицы из дворца могли придумать, что бедняки в корчмах столуются. Дома всегда дешевле, а хозяин обязательно в цену размер пошлины и подати включает…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});