Когда тебя любят - Денис Георгиевич Войде

оставляем должником нашим».

Я встал на ноги и тихо сделал несколько шагов назад, не сводя с отца глаз и держа щитом в руках книгу молитв. Моё дыхание стало сдержанным. Накатило ощущение усталости и предрешённости происходящего.

Я стоял и смотрел, как умирает отец. Я не шевелился, если не считать дрожь во всём теле, и наблюдал, как тяжело ему дышится. Вот так жизнь собирает свои пожитки в теле человека и освобождает пространство для воцарения в нём смерти. Вот так, по-предательски, вдруг. Как страшно за этим наблюдать! Словно подсматриваешь за вором, где вор – это жизнь, узнаваемая лишь по шуму дыхания. И вот всё тише и тише. Вор уходит.

Смерть же, в отличие от жизни, более благородна. Если она пришла, то всякий живущий с ней спорить не станет. А ведь мы с отцом целый месяц вели переговоры с жизнью и смертью посредством христианских молитв и аптечных рецептов медицины. Красивые слова. Только одно, бесспорно, не существует без другого.

Священная книга с волшебными стихами не смогла помочь мне выдернуть из огненного горла смерти музыкальную душу отца. Слишком сильными и крепкими оказались леденящие когти болезни, вонзившиеся в его тело когда-то незаметно, и, закостенев окончательно, уже его не отпустили.

В дверь постучали. За стуком последовал звонок.

– Кто там? – двумя прыжками рыси я приблизился к двери. Спасение! Двое в медицинском облачении. От серебристого чемоданчика с алым крестом в белом кружке тянулся шлейф запаха лекарств. Быстрее! Спасите! Почему вы так вальяжны? Хрип отца… Вы что, не видите? Он умирает! Спасите! Капельницу! Что ещё? Эвакуируйте немедленно в больницу! Вдох – хрип. Выдох – хрип. Я не понимаю размеренных движений двух в медицинских одеждах. Пустым кажется серебристый чемоданчик, разместившийся на табурете у койки отца. Всё бессмысленно и вяло. Все перестановки шприца, ампул, ваты, клейкой ленты… У меня кружится голова. Я через раз понимаю манипуляции медиков. Все их действия кажутся мне ленивыми… Неужели вы не видите, что смерть быстрее! Она лучше подготовилась, чем вы! Пустите! Я порываюсь, как мне кажется, спасти отца из оков смерти. Те двое меня останавливают. Не время сейчас для массажа сердца. Ему сделан укол… Какой укол?! Я делал уколы! Перестать повышать голос! Вы слышите мою просьбу? Да, да. Отцу нужен покой… Простите. И что теперь? Не едем в больницу? Вот документы.

– Ждите.

Перед глазами осталось тёмное пятно закрывшейся входной двери квартиры. Фельд-шеры ушли, бросив на ходу: «Ждите»…

«Ждите», – повисло эхом в нашей квартире. Словно кто-то прицелился к добыче и выжидает удобной минуты, чтобы напасть на неё и разделаться с ней. Словно этот кто-то в лице сказавших «ЖДИТЕ» выпустил на охоту стервятников, доселе занятых чем-то другим, а теперь кружащихся у изголовья отца. Как это страшно – не видеть в лицо своего врага! Но кто, увидев смерть, смог её одолеть? Отец дышал тише, но не ровно, прерываясь и опять резко вбирая в лёгкие лекарственный воздух комнаты.

Раньше таких приступов я за ним не наблюдал. Теперь силы покидали его молниеносно. Все мои труды по режимному приёму медикаментов для поддержания жизнедеятельности отца, сестринский уход тёти Таи, моё зазубривание молитв ко всем святым завершали своё чудодейственное влияние. Мои старания по своевременному гигиеническому уходу за отцом тоже, возможно, заканчивались сегодня. Отец умирал.

Живя в этой небольшой комнате, тускло освещаемой люстрой, мы с отцом привыкли к одному сумрачному времени суток – вечернему. Через несколько дней наступал Новый год. И только наш с отцом островок оставался не тронутым предпраздничным настроением.

Понимая всю безысходность событий сегодняшнего дня я, как и прежде, присел на свой матрас, включил ноутбук и запустил «Времена года» Вивальди.

Я смотрел на смену треков на мониторе, в окно, которое недавно помыл, на отца. И, как заворожённый, всё обращался за помощью к тем, кто ближе к Нему – к тому, кому я не хотел отпускать своего отца. Его дыхания из-за музыки я теперь не слышал, но видел. Судорожно дёргалась нижняя челюсть, видимо, при вздохе, потому что грудь в эти моменты так же высоко поднималась.

Отец ли, уходящая жизнь, смерть или все втроём – они выбрали день, когда в театр мне идти было не надо. У них – рабочий день, а у меня – выходной. В театре играют новогодние сказки, от которых меня освободили в этом году. А мне всем режиссёрам режиссёр дал роль, к которой я вряд ли смог бы подготовиться. Как в театре бывают срочные замены, так и в нашем случае кто-то должен был исполнить роль умирающего отца. А кто-то – роль скорбящего сына. Я сидел на матрасе, на котором не высыпался последний месяц, кроме прошедшей ночи, и ждал, что вот-вот отец умрёт. Незавидная роль, однозначно.

Все мои старания поддержать жизнь в этой квартире прошли, словно мимо отца. Ни зимняя прохлада, проникающая через открытую форточку и придающая свежесть и бодрость телу и ясность мыслям, ни новогоднее настроение окружающего мира, ни генеральная уборка, затеянная мной, чтобы вдохновить отца к ожиданию чего-то тёплого, светлого, цветного, – ничего не помогло.

Под звуки классической музыки я, словно наш с отцом дневник, пролистывал в памяти прожитые нами совместно дни. Я вспоминал, как появился в квартире в тот холодный осенний день после сообщения об отце… Вспоминал первую нашу встречу после долгой разлуки. Известие о том, что отец жив, а не мёртв! Мою первую ночь, проведённую в кресле напротив отца. Мои походы по аптекам и поликлиникам. Разговоры с лечащим врачом и споры с ним о жизни и смерти. Вспомнил, как читал вслух всё, что читал, словно хвастался умением читать с выражением. Как разбирал роли персонажей пьес, идущих или готовящихся к постановке в нашем театре. Вспомнил день, когда отец не притронулся к книге, что читал, потому что ему стало трудно угадывать буквы, и с тех пор я стал читать вслух. Скорее всего, ему, с одной стороны, было обидно, что жизнь уходит, а с другой-то – наверняка приятно, что поддерживать эту жизнь помогал ему я… Умирал отец, а хотелось умереть мне. Забери я его слабость, боль и недомогание, и моя сила и молодость, наверное, передались бы ему. И, быть может, он иногда тоже что-нибудь мне читал… Как будто я маленький ребёнок и только знакомлюсь с буквами, а он большой, мой отец, мой первый учитель…

40

Подготовка Вико к школе в основном легла на плечи Павла. Ию в то лето отвлекала от любимого хобби болезнь