Однажды в платяном шкафу - Патти Каллахан

полной книг комнаты. Он решил, что не будет прятаться в этой роскоши от жизни, уклоняясь от того, что пришлось вынести его брату и другим молодым людям, и поступит на службу в британскую армию.

Ирландец Джек мог бы избежать службы в армии, но он присоединился к Офицерскому учебному корпусу. На время строевых и артиллерийских учений ему пришлось переехать в Кебл-колледж. Там у него появился сосед по комнате по имени Пэдди Мур, с котором они стали лучшими друзьями. Они пообещали друг другу, что, если с одним из них что-то случится, другой возьмет на себя заботы о семье погибшего.

Но все же учеба в Оксфорде была у Джека в приоритете, в то время как военная подготовка была лишь дополнительной обязанностью. Ему казалось маловероятным, что его действительно могут забрать на фронт.

Война оставалась для него событием абстрактным, отдаленным. Так было до девятнадцатого дня рождения Джека, когда он оказался на фронте в Долине Соммы в составе Третьего Батальона Сомерсетской легкой пехоты. Когда начался обстрел, война перестала быть абстрактной идеей или сценой, которую Джек разыгрывал со своими воинственными мышами на чердаке в Белфасте.

Земля словно содрогалась от ужаса. Страх пронизывал все, он пронзил сердце Джека, когда тот опустился на корточки в окопе рядом со своим товарищем Лоуренсом. На Джеке была тугая шерстяная форма, а шляпа была сдвинута набок, чтобы прикрывать и согревать лоб и не дать потухнуть зажженной сигарете. Джек склонился еще ниже, ожидая приказа лейтенанта, как вдруг что-то просвистело так близко к его уху, что он оцепенел. Это был звук, не похожий ни на что, что он слышал до этого.

Пуля.

Она пролетела не более чем в дюйме от его головы. В тот момент у Джека промелькнула мысль: «Это и есть война; это именно то, о чем писал Гомер».

Холод, слякоть, долгие марши – с этим солдат учили справляться каждый день, но никто не готовил Джека к тому, чем война является на самом деле.

Теперь, когда он был на фронте, его тело было вынуждено слушаться хозяина и переносить все лишения. Он никогда не бывал за пределами Британских островов, но вот теперь он здесь, в окопе с Лоуренсом, сидит в вязкой грязи и дрожит от холода. Они пригнулись так низко, что могли видеть только деревянные укрепления окопа, а где-то над ними свистели пули и разрывались снаряды с таким звуком, какого Джек не слышал никогда в жизни.

Теперь это была его реальность: окопы, грязь, звук разрывающихся ручных гранат, марши до следующего поля битвы, и так пока он не начал ходить строем даже во сне. Он просыпался, а его ноги в изношенных сапогах как будто продолжали маршировать сами по себе. И все это было так же реально, как страх, заполнявший все пространство, словно дым, стелющийся по окопу. Зеленая трава Англии сменилась выжженным безжизненным пейзажем. Джек ползал по земле, чтобы осмотреть колючую проволоку, и спал, прислонившись к холодной грязной стене. Все это было далеко от его образа жизни в Оксфорде, комнаты с мягкой мебелью и пианино, издающим чарующие звуки. Но, как и в университете, Джек везде носил с собой в кармане блокнотик и что-то записывал в него каждый раз, когда у него была хоть минута времени. Чаще всего он писал стихи.

Однажды через несколько месяцев после своего дня рождения Джек проснулся в казарме в лихорадочном бреду. Он видел галлюцинации: живые пейзажи промерзшей пустоши, населенной волками и дриадами, где звезды дрожат на небосводе, а земля словно растерзана острыми шипами, окружающими пропасти, провалы и трещины. Лица, искаженные и полуживотные, появлялись и исчезали. Все его тело дрожало так, как будто кто-то поднимал его в воздух и тряс, словно беззащитное дитя. Джек не мог отличить свои видения от реальности. В конце концов его отправили в госпиталь, где сказали, что у него окопная лихорадка, весьма противная болезнь, которая появляется из-за вшей. Добрые медсестры заботились обо всех его нуждах, кормили, мыли и протирали ему лоб. В такие моменты он особенно сильно скучал по маме и той жизни, которой он жил раньше.

Как-то раз, когда Джордж лежал в больничной койке, медсестра, с которой он вел беседы о литературе, принесла ему другую книгу Джорджа МакДональда: это была «Принцесса и Гоблин».

Джек прочитал – нет, проглотил эту историю так, словно это была не книга, а его последняя в жизни трапеза. Дальше он начал читать подряд все книги МакДональда: «Лилит», «За северным ветром», «Золотой Ключ». Он вернулся к тому, что всегда спасало его от страха и печали – к чтению и письму, к поэзии и мифам – пока, наконец, не взял ручку и не написал еще несколько стихов.

Девятнадцатилетнему Джеку потребовалось пять месяцев, чтобы поправить свое здоровье в госпитале. Когда лихорадка отступила и силы вернулись к юноше, он вернулся на передовую, чтобы сражаться в битве, которая изменит всю его жизнь.

15 апреля 1918 полк, в котором служил Джек Льюис, участвовал в наступлении с целью прорвать немецкую оборону под Аррасом. Повсюду свистели пули. К отваге примешивался страх, напуганные юноши боролись за свободу, зная, что свобода заключается не в том, чтобы ничего не бояться, а в том, чтобы бороться вопреки страху.

Все семь дней этого сражения Джек не видел ничего, кроме крови, сломанных костей, разрушенных зданий, дымящихся завалов. Это был кошмар наяву. К концу битвы Сомерсетская пехота заняла деревню Рие-дю-Винаж и взяла в плен шестьдесят немецких солдат. В то холодное апрельское утро в сторону немцев был выпущен британский снаряд, но он не попал в цель, разорвавшись рядом с Клайвом Стейплзом Льюисом, его товарищем Лоуренсом Джонсоном и Сержантом Гарри Эйресом, мужчиной, который стал юному Джеку вторым отцом. Сержант Эйрес принял на себя удар, Лоуренс погиб. Осколки шрапнели вонзились в тело Джека.

Он полз по грязи, через обломки и тела, чтобы добраться до носилок для своих товарищей. Джек не был героем; он был простым солдатом, который пытался не умереть под пулями и бомбами. Его увезли в госпиталь в Этапле. Острые осколки британского снаряда, который должен был упасть на врага, засели в его теле: в левой руке, ноге и, что самое опасное, в груди.

Лоуренс и сержант были мертвы. Джек выжил, но даже после того, как его увезли лечиться в Ливерпуль, он не мог отделаться от мысли о том, что, если бы он поменялся с кем-то местами или просто встал на два шага левее или правее,