Общая часть уголовного права - Коллектив авторов

Указанный автор обоснованно отмечает еще один недостаток ч. 1 ст. 12 УК: указание лишь на факт неосуждения гражданина РФ в иностранном государстве.[464] Но главное ведь не осуждение лица, а отбытие им наказания. Например, если гражданин РФ был осужден в США и совершил побег из тюрьмы этой страны, его уже нельзя привлечь к уголовной ответственности на территории РФ (он был осужден), а выдать американской юстиции тоже нельзя (ст. 13 УК запрещает выдачу россиян). В итоге такое лицо должно остаться безнаказанным (если буквально толковать УК). В целях исправления дефекта в ч. 1 ст. 12 УК возможна такая формулировка условия применения УК РФ: «…если эти лица не были осуждены и (или) не отбыли наказание в иностранном государстве». Указание на осуждение, как представляется, нельзя полностью изъять из ч. 1 ст. 12 УК, поскольку возможно осуждение лица с освобождением его от отбывания наказания. В этом случае применение УК недопустимо, поскольку привело бы к повторному привлечению лица к уголовной ответственности.

Для применения предписаний ст. 11–12 УК необходимо правильно определять место совершения преступления. Этот вопрос, как известно, является дискуссионным в теории уголовного права, а потому вызывает сожаление отсутствие его нормативного решения. Не излагая всевозможные позиции по этой проблеме, позволим себе сразу же присоединиться к одной из них. На наш взгляд, местом совершения преступления, по аналогии с правовой фикцией о времени (ч. 2 ст. 9 УК), следует признавать место совершения общественно опасного действия или бездействия, независимо от места наступления последствий. Соответственно, принципы действия УК в пространстве необходимо применять в зависимости оттого, в каких пределах или на территории какого государства совершено общественно опасное действие (бездействие).

§ 5. Законодательная техника в уголовном правотворчестве[465] (А. В. Иванчин)

Понятие и различные аспекты законодательной техники[466] интенсивно исследовались как теоретиками права, так и учеными-отраслевиками. На стыке тысячелетий был опубликован ряд крупных трудов (в том числе, коллективных) по рассматриваемой теме.[467]

Вместе с тем анализ данных работ показывает, что и во взглядах на законодательную технику, в том числе в сфере уголовного правотворчества, по сей день нет единства. Прежде всего обращает на себя внимание дуализм в ее трактовке: наличие широкого и узкого ее понимания. Сторонники широкого подхода пытаются объять анализируемым понятием наряду с техническими операциями по созданию нормативных предписаний иные правотворческие компоненты, чаще всего – организационно-процедурные правила законоподготовительной деятельности (составление и редактирование законопроектов, согласование их с заинтересованными ведомствами, получение необходимых виз и заключений, предварительное обсуждение проектов, в том числе и всенародный референдум).[468] В содержание законодательной техники включают в этом случае и нормы, закрепляющие основную правотворческую процедуру (законодательную инициативу, порядок внесения и рассмотрения проектов и др.),[469] правила и приемы опубликования законов,[470] организационно-методические правила перевода актов с одного языка на другой,[471] требования того, чтобы нормативные акты содержали указание на дату и место их принятия, а также подпись должностного лица.[472]

Надлежащая организация работы по подготовке проектов нормативных актов, а также процедура их принятия и подписания играют, безусловно, важную роль в правотворчестве, но непосредственного отношения к выработке нормативных предписаний не имеют. Процедурно-организационные правила лишь регулируют специфические социальные связи, которые возникают при решении собственно технических вопросов – определении стиля, языка, логики и структуры нормативных актов.[473] Е. В. Ильюк заметила, что законодательная техника, рассматриваемая в широком смысле слова, тождественна теории правотворчества.[474] Вряд ли можно вести речь о тождестве (поскольку теория правотворчества не исчерпывается процедурными и техническими вопросами), но тенденция включения в содержание данной техники практически всех правотворческих компонентов, свойственная широкому подходу, обозначена, на наш взгляд, верно.

При узком подходе под законодательной техникой подразумевают совокупность средств, приемов, методов, операций и т. п. компонентов, задействуемых в процессе выработки нормативных актов с целью обеспечения их совершенства. Техника связывается здесь со стадией «собственно технического построения норм с присущими ей техническими средствами и приемами…».[475] Предвестником этого подхода явилось учение Иеремии Бентама, который исследовал проблемы внешнего оформления права. У Бентама нашлись многочисленные последователи, отождествившие законодательную технику с его «номографией», т. е. с вопросами языкового оформления правовых норм и структуризацией нормативных актов.[476]

Некоторые ученые решили не ограничивать законодательную технику рамками внешнего оформления права, и добавили к названным также вопросы выработки структуры права (например, А. А. Ушаков,[477] Д. А. Ковачев,[478] С. С. Алексеев[479]). Эта позиция представляется правильной, но и она, на наш взгляд, нуждается в углублении. Сторонники узкого понимания законодательной техники отмечают, что она не относится к содержанию права. Еще Р. Иеринг подчеркивал, что вопрос о материальной пригодности права не принадлежит к технике права.[480] А. В. Наумов полагает даже, что исключение содержательно-правового аспекта вообще является главным в подходе к определению законодательной техники.[481] Нам эти высказывания представляются верными в том смысле, что законодательная техника не участвует в выработке существа правовой нормы. А что касается содержания права, то к нему упомянутая техника, как полагаем, имеет самое прямое отношение.

Аргументируем свой тезис. В создании права обычно выделяют две стороны: содержательную и формальную. Под последней понимают оформление содержания, и именно эту сторону охватывают понятием законодательной техники. Не менее часто, однако, функцию законодательной техники усматривают в оформлении законодательной воли (воли государства). Когда речь заходит о языке закона, также подчеркивается, что он должен адекватно передать содержание правовых норм или, что как будто одно и то же, адекватно отразить волю законодателя. Зададимся, однако, вопросом: тождественны ли понятия воли законодателя и правового содержания? В ответе на него и заключена, как нам кажется, разгадка сущности законодательной техники. Воля законодателя и содержание права – разные явления. Законодательная воля определяет существо правового решения, представляет собой замысел творца права, который он хочет воплотить в содержании права. И воплощение этого замысла также не лишено технического субстрата, как и процесс внешнего оформления права. Законодательная воля должна быть, в частности, непротиворечиво выражена не только в форме права, но и в его содержании (скажем, в УК должны быть внутренне согласованы санкции). Социальная (в том числе, криминологическая) обоснованность санкций – вопрос существа дела, не относящийся к законодательной технике. А вот их системное построение и согласование между собой – это «дело техники» (используются приемы наложения санкций основного и квалифицированного составов и т. п.). Иными словами, при более внимательном рассмотрении механизма правообразования в нем выделяются операции по формированию законодательной воли и операции по переводу ее в правовое содержание.

В итоге правовое содержание оказывается формой законодательной воли, а последняя, соответственно, – содержанием правового содержания. Мысль о том, что одно и то же явление способно выступать одновременно и содержанием, и формой по отношению к другим явлениям составляет общее место философского знания.[482] Получается следующая логическая цепочка: сначала происходит выработка решения по существу (формируется законодательная воля); затем это решение воплощается в праве (поскольку право имеет содержание и форму,[483] то данное решение выражается с помощью техники не только в форме, но и в содержании). Таким образом, при традиционном подходе к законодательной технике упускаются из виду технические операции по переводу законодательной воли в правовое содержание.[484]

Сущностные же аспекты правотворчества, к которым законодательная техника, действительно, не имеет никакого отношения, присущи процессу формирования законодательной воли. В связи с чем мы полностью солидарны с Ф. Жени, который противопоставил законодательную технику «основным, субстанциальным элементам юриспруденции – элементам моральной и социологической природы».[485] К сущностным аспектам правотворчества относятся, к примеру, решения о криминализации и декриминализации деяний, пенализации и депенализации. Эффективность применения правовой нормы, конечно же, зависит от законодательной техники, оттого, насколько искусно выработаны содержание и форма данной нормы. Однако главным образом ее эффективность определяется сутью, т. е. сущностью правовой нормы, тем, насколько соответствует реалиям законодательная воля. Уголовно-правовые предписания, не обусловленные социально, сказываются «мертворожденными» (прав был Герберт Спенсер, рекомендуя законодателю «прежде чем вмешиваться в социальные процессы, тщательно их изучить»[486]). Следовательно, вполне мыслимо создание предписания, совершенного с точки зрения законодательной техники права, но не работающего на практике. Скажем, многие предписания УК РФ 1996 г. можно до бесконечности «шлифовать», повышая уровень технического совершенства их содержания и формы, однако эффективно работать они от этого не начнут. В равной мере мыслимо создание технически совершенного законодательства, не соответствующего понятиям о добре и справедливости, к примеру, дозволяющего убийства и грабежи, работорговлю. К таким – сущностным – аспектам законодательная техника безразлична.