Без Отечества… - Василий Сергеевич Панфилов

оказал на Историю. Вроде бы и немного… и далеко не факт, что проявится «эффект бабочки» и она, История, изменится неотвратимо, раз и навсегда. Но…

— Не попробую, не узнаю, — подытоживаю я и сворачиваю газету. Не знаю пока, что именно я буду делать…

Хотя нет! Начну, пожалуй, со старых, проверенных временем схем, отработанных в Москве. Кто, с кем, против кого… короткие досье и фотографии…

Поможет или нет, чёрт его знает! Но по крайней мере, приведу мысли в порядок. А дальше…

… мне очень страшно. Один раз я чудом выплыл из водоворота политики, и теперь намереваюсь снова прыгнуть туда с обрыва! Страшно… но в тоже время есть понимание, что делать же что-то нужно…

— Делай что должно и будь что будет, — пробормотал я, вставая из-за столика. Настроение… да так себе настроение, — Но чёрт возьми… а кто, если не я? По крайней мере, попробую…

По дороге из Сорбонны заскочил в магазинчик колониальных товаров, владелец которого обещался удивить меня интересным кофе с бразильских плантаций где-то в горах, и взял на пробу фунт, набрав заодно какао, шоколада, чая и специй, придирчиво перебирая и нюхая предлагаемый товар. Месье Дюбуа, старый педик, суетился вокруг, подкручивая усы и расцветая, пока я, одобрительно кивая, набираю товар.

— Простите, месье… — коротко извинился он, делая стойку на вошедшего в лавку парня, и до невозможности напоминая старую легавую, если только можно представить собаку с подкрашенными глазами, — Луиза!

— Обслужи месье Пыжоффа, Луиза, — коротко велел он племяннице, упархивая навстречу посетителю, здоровенному молодому эльзасцу с рублёными чертами мужественного лица.

— Ох, Артур, ты так давно не заходил, проказник… — послышалось из угла.

Нечасто я радуюсь невыразительности собственной физиономии, но право слово, при всей моей толерантности, наблюдать за кокетливыми ужимками морщинистого месье Дюбуа, обхаживающего потенциального любовника…

Ладно, неважно…

— Замечательный шоколад, месье Пыжофф, — вертится передо мной Луиза, держа обеими ладошками здоровенную плитку и как бы ненароком демонстрируя изгибы фигуры. Говоря «месье Пыжофф», девушка так интимно вышёптывает последние буквы, оставляя пухлые губки полуоткрытыми и вызывая своеобразные ассоциации.

— Дайте две плитки, — киваю, старательно не замечаю кокетства девушки. Я далёк от мысли, что неотразим как мужчина и обладаю неким мужским шармом.

Думаю, моя привлекательность в глазах Луизы складывается из нескольких составляющих, и прежде всего, разумеется, это достаточно условная медийность. Женщины, да и не только они, падки на знаменитостей, и хотя в Париже есть куда как более громкие имена, чем мои, но знаменитости эти, как я успел заметить, не стоят в очереди в магазинчик колониальных товаров. Ну и, разумеется, все эти кокетливые ужимки Луиза оттачивает не только на мне, но и на любом подходящем самце, уж в этом-то я нисколько не сомневаюсь.

Вторая составляющая моей привлекательности — наличие двух женщин. В Париже такие вещи почти невозможно скрыть, да и вообще, очень сложно скандализировать общество. Оно и в Москве с Петербургом встречались союзы такого рода, притом не только в богемной среде…

Здесь скорее извечное женское любопытство: а что же они во мне нашли?! Прекрасно помню из прошлой ещё жизни — пока я был погружён в какие-то проекты и не искал встречи с женщинами, они меня особо и не замечали. А стоило только в моей жизни появиться интересной даме, особенно хоть сколько-нибудь яркой, так сразу вокруг начинали роиться женщины, проявляя недвусмысленный интерес.

Распрощавшись с Луизой, непроизвольно кидаю взгляд на дверь во внутренние помещения, закрывшуюся за эльзасцем и выскакиваю чуть быстрее, чем следует. На улице, отойдя на несколько шагов, поправляю кепку, и глянув на часы, спешу домой.

Я по-прежнему живу у Анны, и она всё также не хочет слышать, чтобы я платил за жильё хоть какую-то сумму. Девушка достаточно богата, чтобы я мог не чувствовать укора совести за то, что объедаю её, но и ощущать себя альфонсом нет никакого желания.

Так что, поразмыслив, нашёл компромисс с совестью, и время от времени покупаю домой какие-нибудь лакомства, да два-три раза в неделю готовлю что-нибудь. Готовить я люблю и умею, чем во Франции никого не удивишь. А вот сами блюда…

Право слово, кого во Франции может удивить луковый суп или пирог киш? А вот харчо, расстегай или настоящий узбекский плов — ещё как! Тем более, учился готовке я не самоучкой, а посещая время от времени кулинарные курсы, беря уроки у признанных мастеров. Сам я мастером в настоящем смысле этого слова так и не стал, но десятка два блюд готовлю очень недурственно!

— Я дома! — громко сообщаю, зайдя в прихожую и закрывая ногой дверь. Руки заняты бумажными свёртками, пакетами и пакетиками, — Милая!

Никто не отозвался, и я, чертыхнувшись, сгрузил пакеты на пол и разулся. Да-да… в Европе никто не разувается, придя с улицы… помню. Вот только это скорее для гостей, так-то в приличных домах сейчас есть домашние туфли, ну или по летнему времени можно босиком.

А в уличной обуви… назвать мостовые Парижа чистыми может только неисправимый оптимист, притом главная проблема не окурки и листья, а собачьи «каштаны», которых дворники не успевают убирать. Да и лошадей пока на городских улицах предостаточно.

Подныривая под развешенные на верёвочках фотографии и краткие досье, перетаскал пакеты на кухню, и помыв руки, взялся за готовку. Обычно мы едим в одном из близлежащих ресторанчиков или бистро, но иногда, в охотку, я берусь приготовить что-нибудь этакое…

Собирается несколько человек гостей, приносят вино, разговариваем о всяком разном, а потом, если есть настроение, продолжаем в одном из кафешантанов. Мило… но несколько утомительно, особенно потому, что некоторые гости в качестве «основного блюда» видят меня.

Слава «молодого Мирабо[34]» несколько потускнела, но теперь добрая половина гостей видит во мне не революционера, а талантливого переводчика, достаточно известного эссеиста[35], и что вовсе неожиданно — поэта.

Последнее не то чтобы вовсе неожиданно, но как-то странно для меня. Казалось, ещё вчера я просто переводил… потом пошли переводы стихотворные, но несколько механистические…

… а потом, как-то очень быстро, я один из самых известных переводчиков европейской поэзии, и вот уже пишу вполне самостоятельные стихи, о которых достаточно лестно отзываются столь разные личности, как Ахматова, Маяковский и Саша Чёрный. Вот, во Франции тоже не затерялся…

Вряд ли я встану в один ряд с Великими, но осознать внезапно, что стал одним из поэтов Серебряного Века… это странно. Пусть даже «одним из» а не «тем самым», но… чёрт, это реально странно!

Может быть, через несколько десятков лет о моём поэтическом