Все совпаденья не случайны - Диана Бош

– Хотите, я подвезу вас? Я на машине, мне не трудно.

Женщина повернулась, и в глазах ее мелькнула осмысленность. Было видно, что она узнала Никиту, но, тем не менее, отвечать не торопилась. Помедлив несколько секунд, Лизавета Саввична вдруг суетливо сунула руку в карман и достала что-то, зажатое в кулак.

– Вот… – Пальцы разжались, на ладони оказался ключ с обрывком веревки в том месте, где была когда-то привязана лягушачья лапка. – Помнишь, как она не понравилась тебе? Ты еще брезговал в руки брать. Так вот, я ее потеряла.

Лизавета Саввична всхлипнула, и одинокая слеза покатилась по ее бледной щеке.

– И из-за этого вы плачете? – не поверил Никита.

– Думаете, я сумасшедшая, молодой человек? – вздохнула старушка. – Вам придется немного потерпеть мой монолог, чтобы понять. Я актриса. Театр для меня всегда был частью меня, моей жизнью, моей любовью. Быть может, единственной любовью. Так случилось, что замуж я вышла за военного, то есть за человека, далекого от моих интересов. Этот мужчина вскружил мне голову, очень красиво ухаживал – завалил цветами, подарками. И мне показалось, что именно он – мой идеал. Брак не удался, вскоре мы перестали понимать друг друга, но все равно жили вместе. Не думаю, что муж искренне любил меня. Скорее всего, из больного самолюбия он старался заставить меня вновь полюбить его.

– Разве такое возможно – заставить полюбить? – не выдержал Никита.

– Конечно, нет, – вздохнула Лизавета Саввична. – Но Антип, так звали моего мужа, привык всегда добиваться того, чего хотел. И очень часто ему удавалось. Иногда у нас наступали счастливые дни, жизнь казалась безоблачной, и меня охватывало чувство вины. Мне казалось, что я не разглядела в нем самые лучшие черты. И тут же, едва почувствовав это, муж менялся: снова становился высокомерен и груб. Несколько раз я порывалась уйти, но каждый раз что-то останавливало. Потом родился сын, и мысли о разводе я себе запретила. Тем более что мальчик рос болезненным и замкнутым. Я по-прежнему много работала, играла в театре и ездила на гастроли. Антип этому противился, и у нас часто случались ссоры. Однажды, после самой сильной из них, я хотела забрать с собой сына, но Антип не отдал. Уехала одна. А когда вернулась, не застала никого. В квартире жили чужие люди – Антип перевелся в другой гарнизон и не оставил мне адреса.

– Неужели так можно?

– Можно. Наговорил на меня напраслины, и от меня все отвернулись, обращались, как с последней потаскухой. Я ходила, как помешанная, только работа и спасала. В конце концов коллегам надоело видеть мою кислую физиономию, и подруга отвела меня к потомственной алтайской колдунье. Та и заговорила для меня лягушачью лапку – ту самую. Сказала, что скоро я сына разыщу, а пока оберег находится со мной, можно ничего не бояться: все будет хорошо. Слова колдуньи оказались пророческими. Вскоре мне удалось узнать адрес гарнизона, куда перевелся Антип… – Лизавета Саввична вдруг запнулась и сжала в тонкую полоску губы. – Ну, все, хватит. Я и так много тебе наболтала. Оберег я потеряла, и, значит, удача отвернулась от меня.

– Может быть, все не так страшно?

– Страшно. Я уже теряла как-то раз лягушачью лапку, но, к счастью, в доме, и страшных последствий не было. А сейчас, чувствую, все иначе. Я потеряла ее навсегда.

– Пойдемте, я все-таки отвезу вас домой и помогу подняться по лестнице в квартиру.

– Нет, ты иди, – сухо ответила старушка, – я еще поищу.

– Но…

– Иди! – вдруг властно и зло прошипела Лизавета Саввична, и Никита отступил.

Глава 11

Кусты, почти потерявшие осеннюю листву, кочки и неспешная река… Лямзин с детства любил воду. Ему нравилось сидеть на берегу с удочкой или без – и отключаться от городской суеты, глядя на речную рябь.

Но сейчас ему было не до красот уходящей осени. Труп лежал на спине, мертвые глаза смотрели в свинцовое небо, пальцы судорожно сжаты, и в них – смятая жухлая листва. Одежда на груди убитой полурасстегнута – похоже, мерзавец некрофил, но довершить начатое ему кто-то помешал.

Девушка была молода и красива. Задушена леской, и снова – красная бумажная бабочка на груди.

– И ведь ты посмотри, что сделал, мерзавец! Знал, что вечерним бризом сдует, так он к одежде бабочку приколол!

Опер Уфимцев – маленький, тщедушный, в очках «а-ля Джон Леннон», замерз так, что аж посинел. Чтобы не окоченеть окончательно, он то и дело переминался с ноги на ногу и топал ногами о землю.

– Что-то ты сегодня, Макарыч, не по сезону оделся.

– Да оденешься тут по сезону! – Голос у Уфимцева был высокий, жидкий и писклявый тенорок. – Зинка моя взяла и куртку постирала, говорит, замазал я ее. А я маленькое пятнышко только и посадил, майонезом капнул. Сказал же ей – затри просто, так нет же, взяла и постирала.

– Ты чего, в куртке обедаешь, что ли? – фыркнул Борисов и подмигнул Лямзину.

Уфимцева в отделе любили за незлобивый нрав и добрую душу, но не упускали случая подтрунить над ним. Одной из его черт, весьма помогавшей весельчакам, была патологическая неспособность различать в шутке шутку. Он всегда отвечал всем серьезно, совершенно не чувствуя иронии.

– На работе засиделся, и уже так есть хотелось, что не выдержал – купил пирожок и пакетик майонеза. Ну, на ходу разорвал и, когда майонез выдавливал, капнул на живот. Вот и пришлось на работу в штормовке идти.

– Уфимцев, откуда у тебя живот? Ты ведь тощий! Как же надо было пирожок в рот нести, чтобы на отсутствующий живот ляпнуть? Признавайся – вовсе там не майонез был. – Борисов заговорщицки подмигнул Лямзину. – Наверняка с девчонкой развлекся после работы, она помаду и оставила. А жена углядела.

– Да я, в самом деле… – начал оправдываться Уфимцев. Но его намечающийся пространный монолог прервал окрик Лямзина:

– Все, закончили перекур, давайте за работу! А то еще немного, и я тоже не хуже Уфимцева буду от холода трястись.

Майора не отпускало ощущение дежавю, как будто все происходящее уже когда-то было. Он подошел и вгляделся в лицо убитой. Совершенно точно – тот же тип внешности, что и в предыдущих случаях. А что, если именно отпущенный им Лавров, сам того не подозревая, имеет ключ к отгадке? Неспроста же он оказался так плотно замешан в этом деле.

Лямзин набрал номер Никиты и подождал, пока трубку сняли.

– Никита Сергеевич?

– Да, я.

– Вы не могли бы подъехать ко мне сегодня к вечеру или, лучше, завтра, скажем так, часа в три?

– Зачем? – насторожился Никита.

– Вы только не волнуйтесь, – торопливо успокоил его Лямзин, – это никоим образом с вами напрямую не связано, но… все-таки я очень прошу вас приехать. И возьмите с собой фотографии вашей жены.

Пауза так затянулась, что показалось – на другом конце провода никого нет. И тут Никита хрипло заговорил:

– Хорошо, я приеду. – Лавров запнулся. – Все равно собирался идти в милицию, подавать заявление об исчезновении Эльзы. Сделаю это у вас. Имею право?

– Я вас жду….

– Ну что, Эдуард Петрович, сворачиваемся? – Перед Лямзиным возник посиневший от холода Уфимцев. – Эксперт работу закончил, следователь протокол составил, ничего особого не найдено, в радиусе двухсот метров все облазили. Труповозка прибыла.

– Пусть грузят убитую, и поехали в управу, шеф уже звонил. – Лямзин окинул взглядом трясущегося Уфимцева. – Иди, садись в машину, а то, не ровен час, еще воспаление легких подхватишь. Спроси у эксперта, есть ли у него в запасниках спирт, можешь выпить пятьдесят граммов, я разрешаю.

День быстро катился к концу, а дел все еще было невпроворот, не получалось даже выкроить время, чтоб выпить чаю. Наконец, улучив свободную минуту, Лямзин вскочил, быстро нагрел себе чай и, закинув ноги на стол, развалился в кресле. В коридоре тут же послышался шум, и в кабинет буквально ворвались две женщины, судя по внешнему сходству – мать и дочь. Дебелого вида гражданка с порога начала что-то тараторить, размахивая руками и то и дело пиная дочь, девушка стояла рядом, понурив голову и шмыгая носом.

Лямзин ошалело слушал непрерывный треск, потом терпение его лопнуло, и он стукнул в сердцах рукой по столешнице.

– Так, стоп! Теперь тихо, внятно и спокойно. Что у вас случилось?

– Вот, – тетка опять пихнула девушку в желтое болоньевое плечо, – куртку ей порвал!

– Кто порвал куртку? – недоуменно спросил Лямзин, с досадой думая, что дежурный совсем с ума сошел, если к нему по делу о порванной куртке направил разбираться.

– Вот я и хочу, чтобы вы узнали – кто! – взорвалась тетка.

– Так, ясно. Рассказывай теперь ты. – Майор ткнул пальцем в дочку громогласной посетительницы, которая уже перестала шмыгать носом и исподтишка разглядывала Лямзина.

Девушка, немного полноватая, с хорошо развитой фигурой и с румянцем во всю щеку, выглядела лет на двадцать-двадцать пять. Судя по кокетливому взгляду, которым она одарила Лямзина, порча куртки ее особо не огорчала.