Все или ничего - Татьяна Дубровина

— Ктой-то там?

— Баба Вера, это я, Ирина.

— Наконец-то, деточка! А мы уж заждались.

— Кто «мы»?

Могла бы и не спрашивать. Знала и так.

Что с ней творится? Сама не поймет, чего хочет. То целую ночь бредила этим человеком, звала: «Приди, приди! Володенька, Володенька!»

Встретились — нахамила.

Потом готова была просить прощения. Просто любить.

Затем вдруг опять пожелала растерзать на мелкие кусочки.

А сейчас он сидит в гостях у соседки, и они вдвоем уничтожают торт «Прага». Обрадована Ирина или рассержена?

Ах, Первенцева, золоторунный Овен! Не нужно тебе рассуждать да прикидывать. Твой удел — подчиняться первому, естественному порыву. Попробуй — не прогадаешь!

Посмотри же, Владимир привстал от стола, напряженно обернулся в твою сторону и ждет. Причем не знает, чего именно ожидать: хорошего или плохого. Он долго изучал твой характер, но понял только одно: ты непредсказуема.

…И Ирина бросилась к нему так же внезапно, как на фехтовальной дорожке, когда атаковала противника, сама толком не понимая, для хорошего или для плохого делает этот рывок.

Было похоже на мушкетерский выпад:

— Сдавайтесь, сударь!

Но тут же непоследовательный д’Артаньян передумал и капитулировал перед противником:

— Нет, на сей раз я сдаюсь на вашу милость, мсье. Вот моя шпага, возьмите ее, она принадлежит вам по праву!

Ира с разбегу уткнулась Владимиру носом в пиджак — угодила куда-то под мышку.

Какой он высокий, мой Володя, и как громко стучит его сердце! Даже сквозь плотный твид слышно…

— Ирочка… Иринка… Иришечка, — бормотал он. — Что с тобой, милая моя, хорошая!

Она не отвечала, только жадно вдыхала терпкий запах его изысканной парфюмерии и другой, неуловимый для обычного обоняния и только близкой душе заметный запах — исходившей от этого мужчины доброты.

А поскольку Ирина молчала, баба Вера решила объясниться за нее: нельзя же долго мурыжить такого исключительного человека! Ведь у него даже имеются связи с контрразведкой. А это сильная организация: но первому же телефонному звонку немедленно прислала… ремонтную бригаду с образцами обоев.

Владимир Павлович выбрал самые лучшие, самые дорогие, и их тут же наклеили. При этом, как он заверил соседку, еще и проверили квартиру на предмет наличия потайных встроенных микрофонов. Так что теперь Ирке не страшны никакие диверсанты и вражеские спецслужбы. Хороший человек. Достойный.

— Сам не видишь, что с ней? — важно, компетентно разъяснила старушка. — Влюбилась, вот что! И не в какого-нибудь прощелыгу, а в тебя!

Владимир как-то странно закашлялся, и Ирина вынуждена была отстраниться.

Тут-то взгляды их и встретились.

— Неужели правда? — спросил Львов.

Ну невозможно же было соврать ему вот так, прямо в глаза! В его каре-зеленые глаза, мерцавшие своими крапинками совсем рядом, почти вплотную! И пришлось, ущемив свою гордость и обуздав овновское упрямство, ответить прямо и честно:

— Да.

Он пошатнулся и ухватился за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Как будто она не в любви ему только что призналась, а пощечину дала.

Ира даже испугалась. Вспомнила, как в отделении реанимации доктор объяснял неутешным родственникам «упущенного» пациента, не оправившегося после инфаркта:

— Звание доцента ему присудили? Долгожданное? А вы знаете, от внезапной радости человек так же может умереть, как и от неожиданно навалившегося горя. Это такой же сильнейший стресс…

Ирина с силой схватила Владимира за локти, чтобы удержать, сохранить, уберечь! Но Львов воспринял этот жест как объятие и потянулся к ней губами. А она — навстречу к нему. Оба прикрыли глаза и…

…И оба одновременно почувствовали на губах что-то мягкое, сладкое и клейкое.

Это баба Вера заботливо, по-матерински, совала им в рот по куску шоколадного торта «Прага»:

— Хороший пирожок! Качественный! Свеженький! И шоколад не соевый — настоящий!

Глава 9

НОВОСЕЛЬЕ

Все-таки им удалось наконец уединиться в обновленной Ириной квартире.

Владимир внес ее туда на руках, как новобрачную. А она, глупая, еще пыталась, по обыкновению, сопротивляться:

— У нас ведь не свадьба!

Однако, вновь увидев золотистые обои, про которые совсем позабыла, смирилась:

— Ладно! Не свадьба, так почти новоселье. При вечернем освещении еще красивее стало.

— Тебе нравится? Не прокололся я с цветом? Сначала хотел красные, а потом все же остановился на этих.

— Вообще-то красное я люблю больше всего.

— Хочешь, еще раз заменим? Стоит только позвонить…

— Ни в коем случае! Психологи считают, от красного аппетит разгорается. Я бы все время лопала без передышки и толстела. А мне нельзя.

— А по-моему, ты вполне можешь себе позволить чуть-чуть поправиться. Проблема фигуры перед тобой никогда не встанет. Ты сложена как Венера.

Боже мой, лучше бы он этого не говорил! Испортил весь наметившийся интим.

— Ты что, издеваешься? Я подозревала, что ты все время издеваешься!

— Но… почему… почему? Я разве что-то обидное сказал? У тебя правда идеальная фигура!

— Немного поправиться, да? Ничего страшного не произойдет, да? Я тебя раскусила: считаешь меня до сих пор инвалидкой! Неизлечимой! «Поправиться» — то есть бросить спорт? В домохозяйки меня записал?

— А… разве ты надеешься вернуться к фехтованию?

Ну и девушка! Считали ее умирающей — а она живет. Считали тяжелой лежачей больной — ускакала через окно. И теперь снова: еще неизвестно, исчезнет ли окончательно ее хромота, а она думает о спорте! Причем, конечно, не о любительском, не о лечебной гимнастике, а о большом, настоящем!

Что это: сила характера или наивность? Переоценивает свои силы или на самом деле способна преодолеть все на свете, любую болезнь, любое препятствие? Но способна или не способна — это даже не так уж и важно. Главное — она хочет этого и никогда не перестанет к этому стремиться! Вот что вызывает восхищение.

«Ее мало просто любить, — подумал Владимир, — перед ней нужно преклоняться».

Но попробуй-ка преклонись, когда тебя, кажется, готовы линчевать.

— Надеюсь вернуться? — От ярости Ира даже не кричала, а по-кошачьи шипела. — Какие глупости! Я не надеюсь! Я точно знаю, что вернусь. А ты в это не веришь, да? Признайся честно!

— Н-ну… может, попробуешь на тренерскую работу?

— Ага, проговорился! Тренер — это уже не спортсмен. Значит, не веришь! А уверял, что любишь! Что это за любовь, когда на человеке ставят крест? Болтун, пустобрех, трепло!