Скунскамера - Андрей Аствацатуров

— И так денег в доме нет, — возмущалась она. — Так еще приходится за их развлечения приплачивать.

Я, когда она так говорила, всегда обиженно молчал. Мишка мне казался чем-то очень важным, но спорить с родителями я не решался.

Однажды на пионерском собрании Клавдия Васильна снова завела разговор об Олимпиаде и вдруг сказала, что у нашей Олимпиады есть враги, «кое-где на Западе». Эта новость меня глубоко потрясла. Враги? У нашего праздника с таким веселым мишкой? Да, призналась Клавдия Васильна, эти «кое-кто», она их еще называла «непрошеные защитники прав человека из-за океана», хотят нам все испортить.

Из-за какого океана?

Даже Старостин не знал. Он сказал мне шепотом, что враги, наверное, китайцы. Так вот, эти враги, говорила Клавдия Васильна, завидуют, что в Советском Союзе все так хорошо, и пытаются сорвать наш праздник. Я страшно расстроился. Скорее даже не за праздник, не за мишку, а за врагов, что они такие придурки. Это означает, — подняла палец Клавдия Васильна, что к Олимпиаде-80 должны готовиться не только спортсмены, но и весь советский народ. И школьники должны подтянуться, учиться еще лучше.

Тут уж я расстроился всерьез. Мне хотелось нового праздника, чтобы, когда он настанет, не думать о школе. А выяснилось, из-за него надо еще больше учиться. После этого собрания мне даже было стыдно думать об Олимпиаде. Я потерял к ней всякий интерес, а заодно и к ее дебильному мишке.

И вот Заяц сочинила песню про Олимпиаду и спела ее на уроке пения. Заканчивалась она так:

Мишка наш любимый,Он спортсменов ждет.Всей душою с ним мыВ олимпийский год!Здравствуй, добрый Миша!Мы с тобой поем.Всех быстрей и вышеМы рекорды бьем!

Учительница ее похвалила и велела нам всем похлопать. Потом Заяц снова спела олимпийскую песню на классном часе в присутствии пионерзажатой. Та пришла в дикий восторг и поручила Артему Лощихину, который учился в художественной школе, красиво оформить стихи — каждый куплет на отдельной странице.

— Твою песню, Инна, — торжественно сказала она и зачем-то погрозила пальцем, — мы разместим на нашем олимпийском стенде.

Действительно, через неделю к олимпийскому стенду в пионерской комнате прикнопили странички со словами песни. Артем Лощихин постарался. Столбики слов были украшены по бокам завитушками, и под каждым из них стояла эмблема Олимпиады — пять переплетенных колец. На последней странице Лощихин изобразил Олимпийского мишку, который нес куда-то большой букет цветов и улыбался.

Мы, Старостин, я и еще несколько ребят из другого класса стояли в пионерской комнате и разглядывали стенд.

— О! — сказал у меня над ухом кто-то. Это оказался Скачков. Я и не слышал, как он подошел. — Тут и мишка, надо же! А хотите стихотворение про мишку?

Скачков, не дожидаясь приглашения, выпрямился и продекламировал:

— Где прошел он с наглой рожей, Там намного все дороже!

Мы захохотали.

— Неправильно, Скачок, — подал голос Старостин, знавший толк в таких делах. — Там на пятнадцать процентов дороже! Где прошел он с наглой рожей, там на пятнадцать процентов дороже! Вот как!

Мы посмотрели на Старостина с большим уважением.

И вдруг в наступившей тишине раздался плач. Так громко, что я вздрогнул от неожиданности и обернулся. И увидел Инну Заяц. Оказывается, она стояла все это время за нами и слушала, что мы говорили. Теперь она плакала, закрыв ладонями лицо, и горестно тряслась всем телом. Мы расхохотались. Заяц ответила нам новой волной рева. Мне вдруг стало ее очень жалко.

— От дура, — с досадой покачал головой Старостин и повернулся к Скачкову. — Че ржешь? Сейчас она ябедничать побежит.

— Что здесь происходит? — в дверях выросла высокая фигура пионерзажатой. Ее большие глаза на длинном лице угрожающе распахнулись. Руки она держала «по швам».

— Я спрашиваю, в чем дело?! — снова громыхнула она.

Мы молчали.

— Ни в чем, — спокойно ответил Скачков.

— А это тогда что? — пионерзажатая кивнула в сторону Инны.

— Это — Инна Заяц, — пожал плечами Скачков.

Пионерзажатая, уже не обращая на него внимания, подскочила к Инне, приобняла ее, усадила на стул и сама присела рядом.

— Инна, ну что ты? — начала она ее утешать и, обернувшись к нам, застывшим у стенда, приказала:

— А ну-ка марш отсюда! С вами потом разберемся!

Мы вышли в коридор.

— Заяц знает, когда реветь, — сказал кто-то.

Я еще тогда успокаивал себя, что ничего страшного. Что Заяц поплачет и перестанет. Уже через несколько минут, сидя в столовой, я совершенно забыл обо всей этой истории и, как оказалось, напрасно.

На природоведении, прямо посреди урока, в класс заглянула Клавдия Васильна и со сдержанным бешенством сказала, чтобы мы после звонка немедленно поднялись в кабинет литературы. Будет классный час.

Когда мы туда пришли и сели по своим местам, Клавдия Васильна поглядела, все ли явились, и отправила Олю Семичастных на третий этаж за пионерзажатой. А нам объявила, что наш товарищ серьезно проштрафился.

— Дело дошло до завуча, — с ледяным спокойствием проинформировала она и остановила взгляд на Скачкове. Тот неуверенно усмехнулся. — Выходи, дорогой, и поведай нам, что ты опять натворил.

Скачков вышел к доске. Тут явилась пионерзажатая. Оля Семичастных из-за ее спины проскользнула в класс и юркнула на свое место. Тяжелый взгляд пионерзажатой упал на Скачкова.

— Так! — сказала она.

С другой стороны Скачкова пристально рассматривала Клавдия Васильна.

— Ну, рассказывай, как дело было, — скрестила руки на груди Клавдия Васильна.

— Ничего такого не было, — настороженно ответил Скачков.

— Как это «ничего не было»? — возмутилась пионерзажатая. — Клавдия Васильна! Скачков ребятам антисоветские стихи читал!

Клавдия Васильна прижала ладонь к правой щеке и покачала головой. Скачков растерянно улыбнулся.

— Нормальные стихи, — сказал он. — Шуточные.

— А ты их вслух почитай! — предложила пионерзажатая. — Чтобы твои товарищи, пионеры, их послушали. Ну-ка, давай!

Скачков молчал.

— Ишь, какие мы стеснительные! — язвительно сказала пионерзажатая. — А в пионерской комнате, значит, не стеснялся?

— А ребята смеялись! — наябедничала со своего места Инна Заяц.

— Так! Кто там был и смеялся? — повернулась к нам пионерзажатая.

Инна Заяц поднялась со своего места, хотя ее никто специально не вызывал.

— А ну сядь, Заяц! — послышалось с задних парт.

— Я не помню. — Она оглядела класс. — Кажется, Тайтуров.

По классу прошелестел легкий ропот.

— Обалдели, что ли? — обиженно подал голос с задней парты Юра Тайтуров. — Меня вообще там не было. Чуть что — сразу Тайтуров!

Тайтурову действительно всегда почему-то доставалось за других. В тот раз в пионерской комнате его с нами не было. Это я помнил точно.

— А кто стекло разбил на втором этаже? А кто анекдоты про Чапаева рассказывал? — напустилась на него пионерзажатая.

— Так это год назад было! — недовольно протянул Тайтуров. — И оно само разбилось. Я просто рядом стоял.

— Само?! — взбесилась пионерзажатая. — А Григорий Филиппович потом стекло вставлял!

Инна Заяц села на место. Тайтуров погрозил ей кулаком. Пионерзажатая, забыв о Тайтурове, снова перевела взгляд на Скачкова.

— Ну, так что будем делать, Скачков?

Скачков к этому моменту уже, как видно, собрался с духом и деловым тоном сказал:

— Я прочитал шуточные стихи про Олимпийского мишку. И ничего в этом страшного нет.

— Нет ничего страшного? — Круглила свои широко открытые глаза пионерзажатая. — А знаете, где сочиняют такие стихи?

Мы не знали.

— Их сочиняют в городе Мюнхене. Там на антисоветском радио работают наши враги, бывшие преступники и шпионы. Сейчас вся страна готовится к Олимпиаде, — продолжила она уже спокойно. Это событие государственного значения! Понимаете? Государственного! И оскорбляя символ Олимпиады, вы оскорбляете всю нашу страну и помогаете врагам, которые хотят помешать Олимпиаде! Международная обстановка, ребята, очень сложная, очень. В Чили — Пиночет! В Иране — этот… как его… Как стоишь?! — вдруг завопила она на Скачкова. — Вот как надо стоять!

Пионерзажатая расставила ноги и наклонила голову, показав нам макушку. Кто-то захихикал.

— А ну — тихо! — прикрикнула Клавдия Васильна и, повернувшись к пионерзажатой, которая уже встала по-нормальному, мягко сказала:

— Татьяна Андреевна! Большое вам спасибо за тревожный сигнал! Меры примем и еще проведем беседу с родителями особо непонятливых.

— Я пошла! — объявила нам пионерзажатая.

Мы дружно встали со своих мест.

— Ну что мне с вами делать? — устало сказала Клавдия Васильна, когда шаги пионерзажатой стихли в коридоре. И, взглянув на Скачкова, махнула рукой.