Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы слушали ее молча.
— Если это сделал кто-нибудь из вас и у него хватило смелости, — тихо сказала она, — то, может быть, хватит смелости и во всем признаться?
Никто не проронил ни слова. В классе стояла мертвая тишина.
— Надеюсь, среди нас нет трусов? — презрительно поинтересовалась Клавдия Васильна.
Я, было, испугался, что после ее слов кто-нибудь не выдержит, не захочет оказаться трусом и во всем признается.
Но лица гвардейцев его высокопреосвященства были спокойны. Барсуков, немного нахмурившись, перелистывал учебник. Скачков равнодушно смотрел в окно. А Старостин, улыбаясь, рисовал что-то в тетрадке, давая понять, что происходящее совсем уж не имеет к нему никакого отношения и нисколько его не интересует.
Их вид меня немного успокоил. Члены тайной организации выдавать себя, слава богу, не собирались и строго соблюдали конспирацию.
Тут в класс громко постучали, и дверь открылась.
— Можно? — раздался из коридора старческий голос, противно трескучий как сухая ветка. Потом в проеме показалась знакомая всем физиономия нашего учителя по труду Григория Филипыча Северного. Пустая, похожая на большую электрическую розетку с двумя дырками-глазками и торчащим посредине маленьким носом-винтиком.
— Проходите сюда к нам, Григорий Филиппович, — неловко пригласила его Клавдия Васильна… — Вы очень кстати… Мы тут как раз… пытаемся во всем разобраться.
Григорий Филипыч вошел, поглаживая лысину в окоеме седых волос долгими движениями раскрытой ладони. На нем был как обычно синий слесарный халат. Мы шумно поднялись со своих мест. Григорий Филипыч отнял руку от головы, показал нам, что можно сесть и прикрыл за собой дверь.
Грифель
Григорий Филиппович Северный преподавал у нас столярное дело, а еще учил чертить в тетрадках, и за это получил прозвище «Грифель». Старшеклассники его не любили и говорили о нем презрительно. А я все сначала не мог понять, почему: со стороны Грифель казался добрым дедушкой, правда, слегка глуповатым. Но когда в четвертом классе в сентябре мы впервые явились к нему в мастерскую, я начал постепенно догадываться, в чем дело. Грифель рассадил нас за верстаки, важно оглядел и скрипнул:
— Цеорецицкая цасть!
Потом велел достать тетрадки и записать, что можно делать в мастерской, а чего — нельзя. По пунктам. На каждый случай у него оказался припасен устный пример, что нас ожидает, если мы забудем о правилах. Неправильно возьмемся за станок — оторвет руку, и девушка любимая бросит. Зачем ей парень без руки? Вокруг много здоровых ребят! Нажмем на черную кнопку не вовремя — может отрезать палец. И снова девушка уйдет к другому. А если кто-нибудь ключ забудет в станке, то этим ключом ему наверняка выбьет глаз. Тут уж ни о какой девушке, махнул рукой Грифель, и мечтать не стоит. Разве что о самой некрасивой.
«Интересно, — думал я, разглядывая Грифеля, стоявшего перед нами в синем халате и черных нарукавниках, — а какая у него у самого девушка?»
У меня в четвертом классе любимой девушки не было, но после предостережений учителя я заранее до смерти ее возненавидел. За подлость и предательство.
Тем не менее первые два года я старался Грифелю понравиться. Прилежно выстаивал за станком, стирал ладони о грубые рукояти напильников, с детским упорством шлифовал заготовки, водя их взад-вперед по наждачной бумаге. Однако постепенно стало выясняться, что лезть из кожи вон совершенно необязательно. Грифель ставил оценки в зависимости от успеваемости по другим предметам. Я учился плохо и получал по труду тройки.
К седьмому классу, когда история с «гвардейцами кардинала» благополучно забылась, мы, все без исключения, считали Грифеля редкой сволочью и дружно его презирали. Мы мстили тем, что устраивали страшный грохот, если ему приходилось отлучаться из мастерской. Едва за ним закрывалась дверь, Андрей Ложечников, подняв над головой напильник, командовал:
— Мужики! Дебош!
Мы начинали изо всех сил вопить и колотить тем, что у нас в тот момент было в руках, об верстаки. Так громко, что можно было сойти с ума. И тут же прекращали. Грифель в своем развевающемся халате вне себя от ярости влетал обратно и видел, что каждый из нас тихо и сосредоточенно занимается своим делом.
— Кто стучал?! — кричал он своим надтреснутым голосом.
Мы не отзывались и лишь поворачивали в его сторону удивленные лица.
— Я спрашиваю, кто стучал и кричал?! — начинал заводиться Грифель.
Мы пожимали плечами и прятали смех.
— Григорий Филипыч! — докладывал Ложечников очень серьезно. — Мы не слышали! У нас все было тихо! Юрка, скажи!
— Точно! — поддакивал в таких случаях Юра Тайтуров. — Это, наверное, не у нас.
— А где? Где тогда? — кипятился как дурак Грифель.
— Не знаем… — искренне сокрушался Тайтуров.
«Экстрасексы», спички на потолке и хулиган Лысов
Все это происходило значительно позже описываемых здесь событий, а тогда, в четвертом классе, мы еще не могли предвидеть, как сложатся наши отношения с Грифелем.
— Мне вот что хотелось бы узнать… — продолжила Клавдия Васильна. — Может быть, кто-нибудь из вас в курсе, что такое «ГеКа»?
Я внутренне напрягся.
— Не, не так надо спросить… — стрекотнул Григорий Филиппыч. — У кого из вас есть спички?
Мы молчали.
— Я снова спрашиваю, — у кого есть спички? Кто носит в школу спички?
Весь класс внимательно разглядывал Грифеля. На лице Клавдии Васильны отразилось легкое недоумение, которое, впрочем, тут же исчезло.
— Откуда у нас спички? — буркнул себе под нос Юра Тайтуров и полуобернулся ко всем. — Мы ведь не курим, правда? Маленькие еще. Вот вырастем…
— Тайтуров! — прикрикнула на него Клавдия Васильна. — Сейчас за дверью у меня расти будешь! Ну-ка сядь как следует!
— А чего я?.. — начал было Тайтуров, но Клавдия Васильна так на него посмотрела, что он осекся и сел аккуратно.
Григорий Филипыч странным образом совершенно не обратил внимания на эту сцену. Он стоял и пристально разглядывал класс.
— Значит, нет у вас спичек? — недоверчиво подытожил он. — А в туалете на четвертом этаже спички — на потолке!
Все заулыбались.
— Может, это… нечистая сила?! — громко предположил со своего места Старостин.
Кто-то засмеялся.
— Нет, я серьезно, пацаны, — оправдывался Старостин и, округлив глаза, поделился:
— Есть такие люди, энстра… как их… экстра… сексы. Вот! Так они, эти экстрасексы стаканы взглядом двигают, не то что спички.
— Старостин! Какие еще «экстрасексы»? — вмешалась Клавдия Васильна. — Ты же пионер!
— Старостина исключили, Клавдия Васильна! — услужливо подсказала со своего места Оля Семичастных. — За порнографию. Вы забыли.
Услышав слово «порнография» Григорий Филипыч нахмурился и с подозрением посмотрел на Олю Семичастных.
— И еще, — назидательно скрипнул он. — В туалете на стене слова написаны, какие на заборах пишут.
— А какие там слова написаны? — с самым невинным видом спросил Тайтуров.
— Так, Тайтуров! — серьезно сказала Клавдия Васильна. — Ты у меня сейчас действительно допросишься! Я серьезно говорю.
— Не знаю, какие, — вдруг ответил Тайтурову Григорий Филипыч и, повернувшись к Клавдии Васильне, сказал:
— Ну, ладно. Пойду дальше разбираться…
Когда за ним закрылась дверь, Тайтуров громко произнес:
— Гриша у нас — Шерлок Холмс! Унитазы пошел караулить!
Все захохотали.
— Так! Мое терпение лопнуло! — жестко объявила Клавдия Васильна. — Тайтуров! Живо неси сюда дневник и — марш из класса!
К басне Крылова мы, слава богу, в тот день так и не приступили. До звонка оставалось пять минут.
Дома за обедом я рассказал родителям про спички на потолке, умолчав, правда, о неприличной надписи.
— Надо же, — усмехнулся папа. — А вот у нас в школе был такой хулиган Лысов. Так он насрал за шкаф.
— Леня! Мы же за столом! — возмутилась мама.
— Поймали, когда он из класса выходил, — договорил свою мысль папа.
— А что ему сделали за это? — спросил я.
— Давайте сменим тему! — предложила мама.
Папа равнодушно зевнул:
— Выгнали из школы. Что с ним еще делать… Но вот спички на потолке… До этого даже у нас недодумались. Кстати, интересно, как у них такое получилось? Ты, случайно, друг сердечный, не знаешь?
Я помотал головой.
— Старостин сказал, что, наверное, нечистая сила.
— Обязательно, — кивнул папа, берясь за вилку. — Не иначе сам старик Хоттабыч к вам в школу наведался.
— И еще, что, может быть, это все экстрасексы виноваты.
— Кто-о виноват? — поднял брови папа.
— Экстрасексы… — неуверенно повторил я.
— А, — иронически усмехнулся он. — Экстрасенсы, наверное?
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - Стивен Гросс - Современная проза
- Паразитарий - Юрий Азаров - Современная проза
- Камень с кулак - Любош Юрик - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Тайм-код лица - Озеки Рут - Современная проза
- Шлем ужаса - Виктор Пелевин - Современная проза
- Перед cвоей cмертью мама полюбила меня - Жанна Свет - Современная проза
- По ту сторону (сборник) - Виктория Данилова - Современная проза