Феноменальный П. Т. Гелиодор - Гвидо Згардоли

видел, как это было в Нью-Йорке!

П. Т. искренне верил в то, что говорит. Театр может воплотить мечты, отвлечь от горестных мыслей и забот, открыть дверь в новый мир и восстановить твёрдость духа. Театр помогает примириться с жизнью, он лечит людские души, как врач лечит телесные недуги.

П. Т., конечно, подумал и об Алисе. Если Пушинка захочет танцевать и летать в его театре, он придумает для неё особый сольный номер, чтобы она почувствовала себя значимой и единственной. Но он ещё не обсуждал с подругой свои планы: он хотел сделать ей сюрприз.

* * *

Когда Алиса пришла на праздник по случаю завершения строительства на Никель-Айленде, она мельком глянула на эскиз театра и спросила:

– Что это?

– Чертёж, – равнодушно ответил П. Т.

– Что за чертёж?

– Чертёж дворца.

– Но мы уже построили все твои воображаемые дворцы, разве нет?

– Я решил построить ещё один, самый прекрасный!

Алиса не стала задавать лишних вопросов – она привыкла к странностям и фантазиям П. Т. Гелиодора. Она принялась украшать двери новых домов красными бантами и вручать жильцам подарки.

– Пища, – говорила она, протягивая хлеб, – чтобы в этом жилище не знали голода. – Потом она протягивала баночку. – Соль, чтобы жизнь не была пресной.

– И вода, – добавлял П. Т., протягивая флягу, – источник жизни и процветания!

Они повторили этот ритуал перед всеми дворцами, и даже угрюмая Перла улыбнулась, а когда настал её черед заходить в свой дом и получать подарки, в её глазах блеснули слёзы. Она отвела взгляд и помотала головой, отгоняя нахлынувшую вдруг сентиментальность.

Праздник продолжался до вечера, жители Никель-Айленда пели и танцевали. Старушка Джойс, разумеется, приготовила гамбо, а солнце, казалось, нарочно не укатывалось за горизонт до тех пор, пока П. Т. и Алиса не вернулись домой.

* * *

Однако деньги закончились раньше, чем П. Т. смог осуществить задуманное. Действительность вновь пыталась одержать верх над его волшебным восприятием мира.

Дома́ на Никель-Айленде получились даже лучше, чем можно было надеяться, но на строительство театра средств не хватало. Доски для него так по-прежнему и лежали на краю деревни, укрытые рваной холстиной.

* * *

Пока П. Т. ломал голову, где найти денег, в его собственном доме, где никто не поддерживал его планов, каждый день происходили маленькие стычки.

– Ты тратишь время и деньги на свои дурацкие выдумки, а мы голодаем! – пожаловалась ему Эрма.

– Мы не голодаем, – возразил П. Т. – И выдумки мои вовсе не дурацкие. В кладовке полно продуктов, а у меня ещё остались кое-какие сбережения.

– Пусть так, но если бы ты не потратил целое состояние на эти хижины…

– Я поступил так, как следовало, – резко ответил П. Т. – Папа сделал бы то же самое.

– Но эти люди не работают! Только и ждут, когда кто-нибудь им поможет! Попрошайничество – вот как это называется!

– Они охотятся, ловят рыбу и даже разбили небольшой огород. Ты знаешь, как непросто вырастить что-нибудь на болоте?

Но Эрма с ним так и не согласилась. У неё были свои причины злиться: из-за сделки П. Т. ей пришлось идти на свидание с Льюисом Уитлоком. Она провела с этим болваном целый день; в конце концов, чтобы от него избавиться, пришлось говорить, что у неё разболелся живот.

– Не смей больше так со мной поступать! – напустилась она на брата, вернувшись домой. – Ты понял?

Оливии становилось всё хуже. Дядя Сайрус не мог взять на себя ответственность за семью, он и за себя-то с трудом отвечал.

П. Т. чувствовал, как его затягивают зыбучие пески: что бы он ни делал, его засасывало всё глубже. Он не хотел отказываться от мечты о театре, но и не мог бросить сестёр и мать. У Оливии всё чаще случались приступы, во время которых она кричала или била посуду.

Младшие сёстры боялись матери и теперь относились к ней как к чужой.

– Это не наша мама, – сказала однажды Тельма.

Близняшки больше не смеялись, как прежде. П. Т. не знал, что делать.

Петтигуферы уволили Эрму (миссис Генриетта решила, что раз мать сошла с ума, то и дочь не минует та же участь, поэтому недолго думая её рассчитала). Так как Эрма много знала о травах, она пробовала устроиться в помощницы к доктору Симмонсону. Сельма нанялась к миссис Хайтауэр, жене пастора, которая работала швеёй.

Но денег вечно не хватало, заработанное таяло на глазах.

Вдобавок ко всем невзгодам, доктор Симмонсон предложил поместить Оливию в сумасшедший дом. Заведение располагалось в Бриджпорте, месяц содержания в нём обходился в двадцать долларов.

П. Т. сосчитал, что на деньги, за которые он построил дворцы на Никель-Айленде, он мог бы оплатить несколько месяцев содержания матери. Знай он раньше, на что понадобятся эти деньги… Но теперь он уже не мог повернуть время вспять. Оставалось только жить дальше и трудиться.

– Где мы возьмём такую сумму? – спросила Эрма.

– Я не хочу, чтобы маму забрали… туда! – запротестовала Сельма.

В этот момент Оливия вышла из комнаты, держа в руках ночной горшок.

– Держите его! Держите! – закричала она, указывая на нечто, видимое ей одной. – Не упустите его! – И швырнула горшок прямо в стену. Осколки и моча брызнули во все