Властелин колец - Джон Толкин

Идти этой тропой было опасно, но делать нечего – приходилось торопиться. К тому же Фродо знал, что у него не хватит сил карабкаться по каменным завалам или пробираться нехожеными ущельями Моргайи. Он рассудил, что преследователям едва ли придет в голову искать их на северной дороге. Скорее всего, погоня устремится на восточный тракт, ведущий на равнины, да и перевал еще раз как следует обыщут. Поэтому Фродо решил, пока возможно, двигаться к северу, а потом найти какую–нибудь тропу, ведущую на восток, и предпринять последний отчаянный рывок к цели. Хоббиты перебрались через высохшее русло и пошли по орочьей тропе. Слева над ней нависали скалы, так что сверху заметить хоббитов было невозможно; но тропа часто поворачивала, и перед каждым поворотом приходилось сжимать рукояти мечей и замедлять шаг.

Светлее не стало: Ородруин по–прежнему извергал густые клубы дыма, восходившего меж двух встречных потоков воздуха на большую высоту, где царило теперь безветрие, и дым растекался по сторонам, похожий на огромную плоскую крышу, опирающуюся на единственный столб, основание которого было скрыто мглой. Правда, сейчас хоббиты не могли видеть Ородруина за черными зубцами Моргайи…

Они продолжали путь. Минул уже час, а может быть, и больше, когда до их ушей донеслись новые звуки, заставившие их остановиться. Поверить в эти звуки было трудно – но и ошибки быть не могло: где–то неподалеку звенели капли воды! В скале зияла узкая, будто прорубленная гигантским топором трещина; оттуда и стекала тонкая струйка, – быть может, это были последние брызги какого–нибудь ласкового дождика, родившегося над блещущими под солнцем морями; злой рок осудил его пролиться над стенами Черной Страны и без пользы исчезнуть в ее пыли. Тоненький ручеек перебегал дорогу и, поворачивая направо, пропадал среди мертвых камней. Сэм бросился вперед.

– Если я еще когда–нибудь увижу Госпожу, она об этом непременно узнает, уж это я вам обещаю! – кричал он, не помня себя от восторга. – Сперва – свет, а теперь – и вода![600] – Вдруг он осекся и оглянулся на хозяина. – Но сначала пью я – ладно, господин Фродо?

– Пей на здоровье! Но мне кажется, здесь и на двоих места вполне достаточно, – удивился Фродо.

– Не в том суть, – досадливо отмахнулся Сэм. – Может статься, вода тут отравленная или я уж не знаю какая, и на мне сразу будет видно, понимаете? Лучше ведь на мне проверить, чем на вас, правда?

– Положим, но мне кажется, если уж нам выпала удача, надо испытывать ее вместе, Сэм. А может, это не удача, а благословение? Подожди! Пей осторожнее – вдруг вода ледяная?!

Вода оказалась свежей, но не такой уж холодной. На вкус, правда, она была так себе, горьковатая и маслянистая, так что дома хоббиты, наверное, поморщились бы. Но здесь она показалась им выше всяких похвал, и они пили, пили без конца, забыв и о страхе, и о благоразумии. Когда оба напились вволю, Сэм наполнил флягу. Фродо немного приободрился, и они одолели еще несколько верст. Постепенно тропа превратилась в настоящую дорогу, и вдоль обочины потянулась грубая каменная кладка, – видимо, скоро должно было появиться очередное орочье укрепление.

– Тут мы все–таки свернем, – объявил Фродо. – Пора брать курс на восток… – Он перевел взгляд на мрачные скалы, окружавшие долину, и вздохнул. – У меня еще хватит сил, чтобы доползти до верха и где–нибудь залечь. Но потом я должен буду отдохнуть.

Тропа шла теперь немного выше каменистого русла, и, чтобы перебраться на другую сторону, хоббитам пришлось спуститься вниз. Пересекая русло, они, к своему удивлению, наткнулись на одну–две темные лужи. Среди камней сочились тоненькие струйки воды. Западная окраина Мордора, скрытая в тени Эфел Дуата, умирала, но жизнь в ней еще теплилась: за голые склоны из последних сил цеплялись жалкие растения – жесткие, искореженные, полузасохшие. По ущельям Моргайи лепились к скалам низкорослые, причудливо искривленные деревья, пучки серой травы с боем отвоевывали себе место среди камней, покрытых полуувядшим лишайником, и все это опутывали ползучие побеги куманики. Колючки на них были то острые, как иглы, то зазубренные и кривые, как орочьи кинжалы. На ветвях шелестели печальные, свившиеся в трубочки прошлогодние листья, а новые почки, уже полусъеденные червями, только–только начали раскрываться, и вокруг них, жужжа, вились мухи – бурые, серые и черные. Как и орки, мухи были отмечены красным пятнышком, напоминавшим глаз, и пребольно жалили, а над кустами терновника висели неподвижные тучи голодного гнуса.

– Здешняя одежда им – тьфу! – повторял Сэм, размахивая руками. – Тут без толстой орочьей шкуры ну никак не обойтись!

Настала минута, когда Фродо изнемог окончательно. Они добрались почти до самого конца узкого, довольно пологого разлома, но гребень был еще далеко.

– Я должен отдохнуть, Сэм, – взмолился Фродо. – А лучше всего – поспать… если у меня выйдет.

Они осмотрелись, но на этих безрадостных, голых склонах и зверь не нашел бы, где укрыться. В конце концов, совсем вымотавшись, Сэм и Фродо кое–как пристроились под кустом куманики, ветви которого свисали с низкого выступа наподобие редкого веревочного полога.

Угнездившись, хоббиты подкрепились чем смогли. Главное сокровище – лембас – решено было приберечь на черный день (который теперь был уже не за горами), поэтому они развязали котомку Сэма и расправились с половиной из оставшихся в ней подарков Фарамира. Каждому досталось по горстке сушеных фруктов и ломтику копченого мяса. Все это завершил глоток воды. По дороге они несколько раз пили из темных лужиц на дне засохшего ручья, но жажды так и не утолили: воздух Мордора был пропитан какой–то горечью, от которой беспрестанно пересыхало в горле. При мысли о воде надежда гасла даже у неунывающего Сэма – за хребтом Моргайи лежало ужасное плато Горгорот, которое им предстояло пересечь.

– Спите сначала вы, господин Фродо, – предложил Сэм. – Заметили, опять темно стало? Видно, дело к вечеру.

Фродо вздохнул – и, прежде чем Сэм успел договорить, провалился в сон. Сэм, с трудом одолев желание сделать то же самое, взял Фродо за руку. Так он и сидел, пока вокруг не сгустилась непроглядная ночь. Наконец, не в силах бороться со сном, Сэм осторожно выбрался из–под колючего полога и осмотрелся. Вокруг что–то похрустывало, поскрипывало и шелестело, но ни шагов, ни голосов слышно не было. Далеко за Эфел Дуатом, на западе, виднелась полоска бледного неба. И вдруг над самым высоким и острым пиком, выглянув из рваных туч, сверкнула звездочка. Красота ее так поразила Сэма, что у него забилось сердце, и к маленькому путнику, затерянному в мрачной, всеми проклятой стране, внезапно вернулась надежда. Его пронзила ясная и холодная, как луч звезды, мысль: Тьма не вечна, и не так уж много места занимает она в мире[601], а свет и высшая красота, царящие за ее пределами, пребудут вечно. Когда Сэм пел в орочьей башне, в его песне был скорее вызов, чем надежда, ибо тогда он думал о себе. А сейчас он на мгновение перестал тревожиться и о собственной судьбе, и о судьбе хозяина. Тихо вернувшись под ветвистый полог, он улегся рядом с Фродо и, отбросив страхи, заснул глубоким безмятежным сном.