Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Истина состоит в том, что священник, который может принять хотя бы на один момент, что звук состоит из движения частиц воздуха, то есть не является субстанциальной сущностью, представляет собой материалиста в глубине души, хотя он может и не осознавать логического водоворота, который засасывает его в научную деструкцию. Все мы слышали о постановке «Гамлета», где был пропущен принц датский. Такой же была бы научная пьеса субстанциализма, в которой замалчивался бы вопрос о звуке, а теория акустики передавалась бы материализму (см. нашу статью «Значение дискуссии о звуке», «Микрокосм», том V, стр. 197).

Мы симпатизируем священнику, который отрицает включение звука в число «субстанциальных сущностей». Мы верим в ФОХАТ, но вряд ли признали его голос и эманации за «сущности», хотя они и создаются электрическим столкновением атомов и отражениями, производящими и свет, и звук. Наука не признала бы наш фохат в той же степени, как и звуковые или световые сущности «субстанциальной философии»(?). Но мы во всяком случае удовлетворены тем, что фохат, как только он будет правильным образом объяснен, окажется более философичным, чем материалистические или субстанциальные теории природных сил.

Как может кто-либо, претендующий и на научное, и на психологическое мышление, говорить о душе и о духе, и помещать их на том же самом уровне, что и физические явления природы, используя при этом язык, который может быть применен только по отношению к физическим фактам! Даже профессор Бейн, «монистический АННИГИЛЯЦИОНИСТ», как его называют, признает, что «ментальные и телесные состояния являются в высшей степени контрастными».[694]

Таким образом, прямое заключение, к которому в любом случае могут придти оккультисты и теософы на основании prima facie (на первый взгляд) достоверных свидетельств, полученных из письменных источников, и которые никакая философия не сможет теперь опровергнуть, состоит в том, что субстанциальная философия, пришедшая в этот мир для того, чтобы бороться с материалистической наукой и прикончить ее, неизмеримо превзошла последнюю в материализме. Ни Бейн, ни Гексли, ни даже Геккель, никогда не смешивали до такой степени ментальные и физические феномены. В то же самое время, «апостолы материализма» находятся на более высоком философском уровне, чем их оппоненты. Ибо обвинения, выдвинутые против них в том, что согласно их учению душа представляет собой «всего лишь движение частиц мозга и нервов», неверно, поскольку они никогда не высказывались таким образом. Но если даже предположить, что они бы имели такую теорию, то это соответствовало бы субстанциализму, поскольку он уверяет нас, что душа и дух, так же как все «создающие феномены причины»(?), физические, ментальные или духовные, – если они не рассматриваются как СУБСТАНЦИАЛЬНЫЕ СУЩНОСТИ, – «должны находиться внутри той же самой категории, что и не обладающие сущностью (?) формы движения материальных частиц».

Все это не только мучительно неясно, но и почти бессмысленно. Вывод о том, что признание научных теорий света, звука, теплоты и т. д., было бы равнозначно признанию душевного движения молекул – вряд ли заслуживает обсуждения. Совершенно верно, что около 30–40 лет назад Бюхнер и Молешотт пытались доказать, что ощущение и мысль являются неким движением материи. Но это было объявлено хорошо известным английским аннигиляционистом, «недостойным имени философа». Ни один человек с истинной научной репутацией или какой-либо известностью, как – Тиндаль, Гексли, Модсли, Бейн, Спенсер или Льюис в Англии, Вирхов или Геккель в Германии, никогда не заходили столь далеко, чтобы заявить: «Мысль есть движение молекул». Единственное их разногласие с теми, кто верит в душу, было и остается в том, что тогда как последние рассматривают душу как причину мысли, они (ученые) утверждают, что мысль сопутствует определенным физическим процессам в мозге. И они (истинные ученые и философы, хотя бы и материалистические) никогда не утверждали, что мысль и движение в нервной системе – это одно и то же, но утверждали, что они представляют собой «субъективную и объективную сторону одного и того же».

Джон Стюарт Милль – это хороший авторитет и пример для цитирования, чтобы таким образом опровергнуть эти обвинения. Ибо, говоря о грубом и приблизительном методе попыток разложить ощущение на нервные движения (беря в качестве примера случай нервных вибраций в мозгу, которые являются физической стороной светового восприятия), он утверждает, что «в основе всех этих движений находится нечто, что не является движением – это чувство или ощущение цвета». Следовательно, совершенно правильно говорить, что «субъективное чувство», о котором говорит здесь Милль, переживет даже принятие волновой теории света или тепла как вида движения. Ибо последняя базируется на физической спекуляции, а учение о первом построено на вечной философии – хотя оно и весьма несовершенно, поскольку в столь сильной степени заражено материализмом.

Наш спор с материалистами происходит не столько из-за их бездуховных сил, сколько из-за отрицания ими существования какого-либо «носителя силы», ноумена света, электричества и т. д. Обвинить их в том, что они не делают различия между ментальными и физическими явлениями, это все равно, что объявить себя несведущим в их теориях. Наиболее знаменитые негационисты сегодня являются первыми среди тех, кто признает, что САМОСОЗНАНИЕ и ДВИЖЕНИЕ – «это противоположные полюса бытия». Тот вопрос, который ожидает урегулирования между нами и материалистическими ИДЕАЛИСТАМИ, – жизненно важный парадокс, между прочим, представленный сегодня наиболее известными авторами идеалистической философии в Англии, – это вопрос о том, является ли сознание лишь переживанием, связанным с органическими молекулами мозга, или нет. Мы говорим, что именно мысль или разум приводит молекулы физического мозга в движение; они же отрицают какое-либо существование разума, независимое от мозга. Но даже они не называют месторасположение разума «молекулярной фабрикой», говоря лишь о наличии «разумного принципа» – местоположении или органическом базисе проявляющегося разума. Такое реальное отношение материалистической науки может быть продемонстрировано, если читатель вспомнит утверждения м-ра Тиндаля в его «Научных фрагментах», ибо со времени его дискуссии с д-ром Мартино позиция материалистов не претерпела изменения. Эта позиция остается неизменной, если мы на самом деле не помещаем гилоидеалистов на тот же самый уровень, что и м-р Тиндаль – что было бы абсурдно. Объясняя феномен сознания, этот великий физик приводит вопрос м-ра Мартино: «Человек может говорить, я чувствую, я думаю, я люблю; но каким образом сознание привносит себя в проблему?» И сам же отвечает: «Переход от физики мозга к соответствующим фактам сознания непостижим. Мы признаем, что определенная мысль и молекулярное действие в мозгу происходят одновременно, но мы не обладаем интеллектуальным органом, или хотя бы каким-либо рудиментом такого органа, который позволил бы нам перейти путем осознания от одного к другому. Они возникают одновременно, но мы не знаем, почему. Если бы наш разум и чувства были столь расширены, усилены и проницательны, как это необходимо для того, чтобы увидеть и почувствовать молекулы мозга; если бы мы были способны проследить все их движения, все их группировки, все их электрические разряды, если таковые случались бы; и если бы мы были внутренне знакомы с соответствующими состояниями мысли и чувства, – и тогда мы были бы столь же далеки от решения этой проблемы, как были и до того. «Каким образом такие физические процессы связаны с сознанием?» – пропасть между этими двумя классами феноменов все же оставалась бы интеллектуально непреодолимой».

Таким образом, обнаруживается меньше несогласия между оккультистами и современной наукой, чем между ними и субстанциалистами. Последние совершенно безнадежно смешивают субъективные и объективные аспекты всех феноменов, а ученые – нет, и напротив, они ограничивают субъективное лишь земными или физическим феноменами. В данном случае они выбирают картезианский метод в отношении атомов и молекул; мы придерживаемся древних философских убеждений, столь интуитивно воспринятых Лейбницем. Наша система, таким образом, может быть названа, как это сделал он, «спиритуалистической и атомистической».

Субстанциалисты с глубоким презрением говорят о научной теории колебаний. Но до тех пор, пока они не докажут, что их взгляды могут достаточно хорошо объяснить феномены и, кроме того, заполнить существующие бреши и разрывы в современных гипотезах, они вряд ли имеют право использовать подобный тон. И поскольку все такого рода гипотезы и спекуляции являются лишь временными, нам было бы лучше оставить их без внимания. Наука совершила удивительные открытия в объективной плоскости всех физических явлений. Но в чем она действительно ошибается, так это в том, что она видит в материи одной – то есть в той материи, которая ей известна – альфу и омегу всех феноменов. Однако, отрицание научной теории световых и звуковых колебаний должно бы вызывать такие же насмешки, как и отрицание учеными физических и объективных спиритуалистических явлений и объяснение всех их как мошенничества. Наука точно установила и доказала ту скорость, с которой распространяются звуковые волны, и она искусственно смоделировала – по данным о прохождении звука при помощи этих волн – человеческий голос и другие акустические феномены. Восприятие звука – реакция сенсорного тракта на некий объективный стимул (атмосферное колебание) – это действие сознания: и назвать звук «сущностью» на этом плане означает объективировать самым курьезным образом субъективный феномен, который является в конце концов лишь следствием – низшим итогом последовательности событий. Если материализм помещает все в область объективной материи и не может увидеть исходных и первоначальных источников сил – то сколь же велики ошибки материалистов; ибо это лишь обнаруживает ограниченность их собственной способности слышать и видеть, – ограниченность, которую понимает сам Гексли, ибо он неспособен, исходя из своих собственных убеждений, определить границы наших чувств, и все же он отстаивает свою материалистическую тенденцию ограничивать звук только сферой материи и уровнем нашего восприятия. Смотрите, великий биолог останавливает развитие наших чувств и ограничивает силы человека и природы в своей обычной ультра-поэтической манере. Послушайте, как он говорит (согласно книге Стерилинга «О протоплазме») об «удивительной полуденной тишине тропического леса», которая «в конце концов обусловлена лишь недостатками нашего органа слуха, и если бы наши уши могли уловить бормотание тех слабых вихрей, которые проносятся в бесчисленных мириадах живых клеток, составляющих каждое дерево, нас оглушил бы этот шум, как шумом большого города».