Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время - Исаак Розенталь

Ряд таких примеров он привел в первой же своей речи, перед тем, как прочитать декларацию социал-демократической фракции. Говоря о положении рабочих, он вспомнил о железнодорожных предприятиях, где ему самому «чтобы не лишиться куска хлеба, пришлось работать в месяц по 78 сверхурочных часов; на 14-е воскресенье только я имел отдых» (по-видимому, он имел в виду Сокольнический трамвайный парк). Утверждая, что у рабочих «вера в законность разрушена», он нарисовал картинку с натуры: «Без десяти минут двенадцать на одной из фабрик подходит мастер и говорит рабочему: «Ты чем сегодня занимался? — Я вот рамы собирал. — Это, брат, мало, ты ничего сегодня не делал, и поэтому сегодня за полдня я ничего не заплачу… И в ту же самую минуту подходит другой рабочий, который должен получить расчет через 2–3 дня, и спрашивает меня: товарищ Малиновский, ведь он же и мне полдня не запишет, хотя я с вами вместе работал и весь в поту»[305]. Доказательность и логичность речи ослабили бдительность Родзянко перед чтением декларации, что и привело к нежелательному для полицейских цензоров Малиновского результату.

Первую думскую сессию социал-демократические депутаты начали целой серией запросов правительству, требуя признать их спешными. В защиту спешности выступал и Малиновский — по трем запросам из четырех. Последний запрос касался взрыва на Охтенском пороховом заводе, унесшего 60 человеческих жизней. От этого частного факта Малиновский поднялся до обобщений, используя сравнительную статистику несчастных случаев на производстве в России и в других странах для доказательства того, что взрыв не был простой случайностью, и смерть людей на совести военного министерства, сознательно пренебрегавшего безопасностью рабочих. Проект речи подготовил Зиновьев[306], но и на этот раз Малиновский сослался на собственные впечатления:

«Я сам был на месте взрыва, я собственными глазами видел изуродованные тела, я слышал стоны раненых, я видел слезы сирот и вдов, я видел траурную десятитысячную толпу, которая молчаливо шла за погибшими товарищами, я слышал проклятия, срывавшиеся с уст самых мирных, самых тихих и спокойных людей, я наблюдал ропот, справедливый ропот возмущения во всех рабочих кварталах Петербурга… Я спрашиваю вас, господа, неужели перед лицом этого моря человеческих страданий вы опять остановитесь, опять хватит у вас смелости сказать: запрос этот неспешен»[307]. Большинство Думы (134-против 127) признало запрос спешным. Впрочем, сыграло роль и то, что речь шла о военном производстве.

Обращался Малиновский и к далекому уже польскому периоду своей жизни, но, вероятно, используя и сведения, полученные от родственников и знакомых. По поводу национального гнета и национальной розни в Польше он говорил: «Я знаю те отношения, которые имеются в Польше… Я сам на собственной спине испытывал ваше отношение к нам… Моя спина не выпрямится от этого, господа, вы ее гнули в продолжение 15 лет». Он рассказывал, как капиталисты-евреи рассчитывали поляков, а капиталисты-поляки — евреев, «а страдает и голодает за это рабочий класс, неимущий элемент Польши…», и заключал: «Мы одни, социалисты, последовательны, мы не знаем; ни поляков, ни русских, ни евреев…»[308]

Подходящий пример он сумел найти даже при обсуждении ответа министра торговли и промышленности на запрос о нефтяном синдикате, вздувавшем цены на свою продукцию: «Я хотя давно уехал из Польши, но житель ее и уроженец, и будучи еще мальчиком, помню такой случай: для того, чтобы переехать из Плоцка в Варшаву, мы в старое доброе время платили 15 коп. на пароходе, ну двугривенный другой раз. Откуда-то, ни с того, ни с сего, цена поднялась до 75 коп., а через два дня до 1 р. 20. Конечно, тогда мне было непонятно, в чем дело, а теперь я думаю: немыслимо, чтобы в продолжение двух недель на нефть или на что-либо другое так цены поднялись, чтобы с 20 коп. нужно было перескочить до 1 р. 20 коп. за проезд». И отмечая беспомощность правительства, Малиновский подчеркнул, что законы против синдикатов не соблюдаются подобно тому, как это происходит, когда отказывают рабочим в регистрации профсоюзов, — и в том и в другом случае это делается в интересах капиталистов[309].

Читая теперь выступления Малиновского в Думе, невозможно поверить в их неискренность: он говорил о том, что испытал сам и что испытывали его главные слушатели — рабочие, о том, что формировало их радикальное умонастроение.

Часто можно было видеть Малиновского в редакции «Правды», так как ему вменялось в обязанность заботиться о распространении и упрочении легального органа ЦК, подобно тому, как этим занимался в период становления газеты депутат III Думы Н.Г. Полетаев[310]. В соответствии с решением ЦК РСДРП о реорганизации работы редакции «Правды», принятым в начале января 1913 г., Малиновский вместе с Петровским вошел в состав узкой редакционной коллегии «Правды» (первое время отсутствовало разделение труда между депутатами, и Малиновский держался в «Правде» как единоличный контролер, вникая во все стороны жизни газеты). В «Правде» и в примыкавших к ней легальных журналах печатались время от времени его статьи.

В редакции «Правды» увидел впервые Малиновского студент Вячеслав Скрябин (Молотов), ее секретарь, состоявший по должности в переписке с Лениным и осваивавший таким способом азы ленинизма: Ленин в своих письмах изливал возмущение тем, что редакция вычеркивает из его статей упоминания о «ликвидаторах» и требовал «коренных перемен». Московский депутат появился в редакции в качестве предвестника таких перемен и произвел на будущего верного сталинского соратника наилучшее впечатление, о чем Молотов много десятков лет спустя рассказал поэту Ф.Чуеву: «Живой такой человек, оборотистый, умел держаться: когда нужно — с гонором, когда надо — молчаливый… Красивый, довольно симпатичный…»[311]

Естественно, что Малиновскому поручили поддерживать связь между фракцией и профсоюзом. Он принял участие в отвоевании на сторону большевиков родного ему петербургского союза металлистов; в апреле 1913 г. члены союза впервые избрали правление, в котором сторонники «Правды» имели большинство (13 из 25), а в августе рабочие-меньшевики были вытеснены из правления полностью. За одну из статей Малиновского в «Правде» о союзе металлистов газета подверглась очередной репрессии: на редактора (как всегда, подставного) был наложен штраф с заменой трехмесячным арестом. Но в большинстве случаев Малиновский старался держаться в определенных рамках, чтобы не доводить дела до более серьезных наказаний и сохранить для нелегальной партии легальную газету.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});